Борис Березовский: Я влюбился в простушку

 

 

Он виртуозно, с полным погружением, исполняет сложнейшие классические произведения. Но при этом всячески старается уйти от чопорности и просит многочисленную публику воспринимать их не как интеллектуальную музыку для избранных, а просто как произведения, которые писались от души. Пафосу — нет, любви и свободе — да.

 

Программу своего фестиваля в Елабуге (второй фестиваль под открытым небом «Летние вечера» состоялся в июле) Борис Березовский тоже составлял, исходя из любви. Чтобы каждый зритель нашёл что-то особенно любимое, особенно ценное для себя: от классики до фольклора, от духовной музыки до джаза. В один из фестивальных вечеров маэстро ответил на вопросы нашей газеты.

 

– Фестивали под открытым небом – своеобразный экстрим и испытание для артистов. С одной стороны – технические особенности, с другой – нужно «держать» публику, потому что это не те люди, которые ходят в консерватории. Концерт под открытым небом, они могут просто встать и уйти, так ведь?

– Я такую публику, которая может встать и уйти, люблю и ценю. Только она для меня существует. Все остальные, которые в зале из-за того, что это престижно или модно, для меня не публика. Это социальное какое-то действо, которое к публике не имеет отношения. В идеале люди должны немножко вернуться к тем временам, когда можно было забросать артиста помидорами, если не нравится (смеётся). С помидорами я преувеличил, естественно, но спокойно встать и уйти – это абсолютно их право. Если скучно – встаёшь и уходишь.

– У вас есть желание, чтобы классику слушали как можно больше людей?

– Никакого. У меня есть желание, чтобы народная музыка возродилась, чтобы гораздо больше её было. А в классической музыке такое количество снобизма и какой-то зажатости, что у меня нет желания, чтобы как можно больше людей её слушали.

– Удивительно это слышать из ваших уст!

– Правда, я считаю, что классическая музыка – это прекрасная вещь, но она настолько испорчена вот этим «элитизмом», по существу, держится только на снобизме. Мне это не нравится.

– Сейчас вас называют «человек-праздник», а в юности вы были достаточно сдержанным, может быть, даже напряжённым. Путь к «человеку-фестивалю» вы прошли осознанно или так сложилось?

– Для меня очень многое открыла народная музыка, она меня раскрепостила. Ведь у нас как учат? Что музыка начинается с Баха. Вот есть Бах, а потом всё остальное, и всё остальное, в принципе, это не музыка. С таким элитарным отношением к музыке я вырос. А потом вдруг понял, что влюбился в простушку (смеётся). Как иногда принцы влюблялись в какую-нибудь крестьянку, и таких случаев было сколько угодно. Конечно, по-другому начинаешь воспринимать мир. Это произошло уже лет 10–15 назад: я вдруг понял, что больше люблю и ценю народную музыку, чем даже классику… Естественно, это раскрепощает, потому что пропадает эта вот торжественность: «ты несёшь какую-то миссию невероятную». А тут просто сама жизнь – и всё. Музыка – это жизнь. Всё становится гораздо проще.

– Это и на характер повлияло?

– Естественно, потому что ты не должен всё время сидеть с прямой спиной и думать, в какой руке вилку держать, условно говоря (смеётся).

– На фестивале в Елабуге многие люди впервые услышали по-настоящему прекрасную живую музыку в исполнении высоких профессионалов. Многие заинтересовались. Скажите, пожалуйста, с чего человеку начинать музыкальное самообразование, если у него появилось такое желание? Как сориентироваться в этом огромном мире?

– Хороший вопрос (задумывается). Я, честно говоря, боюсь на него отвечать, потому что это настолько индивидуально: кому что нравится, с чего это начинается, бог его знает. Может быть, просто стоит попробовать разных композиторов? Есть такие диски: «The best of…». Я думаю, что этот формат хороший. «The best of» джаз, «the best of» Бетховен, Мендельсон… Обычно там действительно самые удачные их композиции. Наверное, так можно ответить.

– Вы зажигаете в сердцах людей любовь к музыке. Может быть, даже не столько безупречной игрой, сколько своим обаянием, открытостью, простотой. Насколько важна личность музыканта, чтобы то, что он делает, откликнулось в людях?

– Я считаю, что моё искусство – освободить музыку от пафоса. Люди чувствуют ложь, какая бы ни была обстановка. Если от этого освободиться, всем становится легче. Тогда люди гораздо живее реагируют. Может быть, в этом секрет успеха и есть.

Но при этом нужно честно сказать, что мы, собственно говоря, просто исполнители, и нас очень много. Мы просто любим музыку, собираемся и играем. И всё. Не нужно претендовать на какое-то величие, которое нам не дано просто потому, что мы исполнители. Нам даётся текст, и мы его играем. Конечно, я хорошо играю на рояле, сто процентов, но не более того. Любой артист, я считаю, должен вести себя немножко скромнее. Пройдёт время, будет новое поколение исполнителей, и они всё равно будут играть классику – Равеля, Дебюсси, Гершвина. Наследие композиторов останется, а все остальные уйдут, и это нормально. Нынешняя система звёздности в классической музыке меня раздражает, потому что она нам не подходит по статусу.

– А случается такое, что музыкант великолепный, а человек паршивый?

– Ну… (усмехается). Люди очень разные и в классике встречаются. Бывает такое, конечно.

– Знание о нехороших личных качествах мешает вам воспринимать творчество такого человека?

– Нет, я ценю только исполнительское искусство. Мне совершенно неважно, что он, может быть, развёлся десять раз или детей бросил. Если его искусство захватывает, то это главный критерий для меня. Его личное дело, какой он. Я не имею права быть морализатором (смеётся). Я же не священник!

– Вы не раз говорили, что не приветствуете детские конкурсы, но каким образом тогда ребёнку, особенно из глубинки, заявить о себе?

– Прекрасная альтернатива – фестивали. Не надо детей заставлять соревноваться, чтобы они там первую, вторую премию получали. Сейчас все помешаны на этих детских конкурсах, к сожалению. А дети же плачут, когда проигрывают. Зачем это всё, что это за чушь собачья? На фестивале нет проигравших, все выступают, всем прекрасно. А у нас всё заточено на то, что нужно быть первым. Бред сивой кобылы.

– Конкурентная среда в музыке не является двигателем прогресса?

– Нет. Двигателем прогресса является любовь к музыке, а не любовь к первым премиям.

– Какой вы дадите совет родителям, дети которых ходят в музыкальную школу и, может быть, не очень этого хотят? Заставлять ли детей, уговаривать, хотя бы для общего развития? Вообще, важно ли это для общего развития?

– Сложнейший вопрос… В жизни очень много вещей, которые мы не знаем. Музыка, живопись, поэзия… Я, например, не знаю наизусть стихов очень многих великих поэтов. Хорошо бы присматриваться, какие у ребёнка наклонности, к чему он больше расположен. Потому что каждый человек к чему-то расположен. Это определяется в возрасте в основном с восьми до десяти лет. Мне кажется, лучше на этом основываться, чем пытаться заставлять или дать всё сразу.

– А бывает, что нравится, но, может быть, лень в то же время…

– Это уже вопрос личных качеств. Мне кажется, всё равно лучше по интересам. Весь опыт показывает, что именно талант решает, а не школа и вся эта зашоренность. Я вижу эту нашу знаменитую школу. А в результате приезжает (на конкурс. – Прим. ред.) иностранец, и вдруг он побеждает. Почему? В нём есть свежесть, в нём есть то, ради чего вообще стоит существовать, – любовь к чему-то. А когда только профессионализм, это неинтересно. И вот стоит такие усилия делать?

Тот же Рихтер был любителем. Он начал играть на рояле в 17 лет! И этим подкупил безумно Нейгауза, когда приехал в консерваторию. Говорили, какой-то безумец приехал поступать, вообще нигде не учился.

И таких примеров очень много. Собственно, Гленн Гульд, одна из легенд нашего музыкального мира, – его тоже никто особенно не заставлял играть. Всё-таки это связано со способностями. А в шахматах, посмотрите – Карлсен, который бьёт сейчас всю нашу знаменитую шахматную школу. Он же в детстве вообще этим не интересовался, потом вдруг начал постепенно играть и стал чемпионом мира, которого никто не может побить.

– Вы бы в системе российских музыкальных школ хотели что-то изменить?

– Мне хотелось бы, чтобы начинали с настоящей народной музыки, хоровой, с такой общности. Во-первых, это развивает уважение к красоте своей и чужой культуры. Во-вторых, в фольклоре заложены импровизационность и полифония – основные вещи, которые есть в музыке. И вот на этой базе уже начинать строить.

А у нас немного перевёрнуто получилось. Я рос с впечатлением, что до Баха музыки не было. Он величайший композитор, безусловно. Но такой подход немножко неправильный. Древнерусская, европейская средневековая музыка изумительна. Грузинской музыке вообще тысяча лет.

– Интересно, что в народной музыке с разных концов света можно услышать очень похожие мотивы.

– Это как люди: они в целом похожи, но вместе с тем есть национальные черты, которые отличают. Колорит, строй совершенно особый.

Когда я только начал увлекаться грузинской музыкой, для меня всё это звучало просто как «грузинская музыка». А когда приехал в Грузию, понял, что они отличают: это Кахетия, это Мегрелия, это какой-то другой район. Так же как и русская музыка: курские народные песни очень отличаются от воронежских и так далее. Но при этом есть общий знаменатель: это импровизационность и ритмика.

Импровизационность – вот, что меня всегда покоряло в народной музыке. Итальянец приехал в Россию, услышал, как мужики поют. Ему так понравилось, он говорит: а могут они повторить? Мужики сказали: ещё спеть можем, а повторить – нет.

– Вы часто находите молодых талантливых исполнителей, приглашаете их на свои фестивали. Это целенаправленный поиск или такие знакомства происходят случайно?

– Когда случайно слышу кого-то интересного, то стараюсь пригласить. Хотелось бы больше этим, конечно, заниматься, но времени сейчас нет. Также благодаря моей любви к народной музыке я познакомился с огромным количеством коллективов, которые не раскручены. Есть музыканты, которые попадают в «поток знаменитости», но это не значит, что они лучше тех, которые не попадают. Последних пригласить гораздо легче, дешевле и приятнее, чем каких-то звёзд, которые, может быть, уже давно устали от концертной деятельности и просто рутинно исполняют свой долг. А вот эти музыканты – для них всегда радость быть на сцене, они очень живые люди. Возможно, недооценённые, но, к сожалению, мир так устроен.

– Вы не хотите какую-то систему поиска талантов создать?

– Я планирую разрушить систему (смеётся). А создать – нет. Это правда, я систему терпеть не могу, меня тошнит от всего такого. Это относится к музыке вообще, проблема не только в России, это везде. Я хочу разрушить то, что держится на снобизме. А что дальше – я не знаю (смеётся).

– Голос внутреннего критика в вас громко звучит?

– Да, естественно.

– А вы себя любите?

– Э-э-э… Да. Я просто очень люблю музыку, а так как музыка – очень большая часть моей жизни, то я и собой доволен (смеётся). Потому что всё через неё.

– Вы могли бы представить себе жизнь без музыки?

– Сейчас уже нет. В моём случае – нет.

– А чем, кроме музыки, вы могли бы заниматься, в чём ещё чувствуете свою силу, свой талант?

– Таланта ни в чём больше не чувствую, а заниматься мог бы чем угодно.

– Читала, что вы планируете открыть в Москве ресторан-клуб, где можно будет попеть. На каком этапе сейчас этот проект?

– Сейчас встречаюсь с людьми, которые занимаются ресторанным бизнесом, они мне дают советы, как избежать ошибок, что нужно сделать, чтобы проект был успешным. Думаю, что где-то через полгода мы его сделаем.

– И ещё вопрос из гастрономической области: здесь, в Татарстане, вы особенно полюбили какие-нибудь блюда?

– Да, вот вчера были какие-то блины с картошкой…

– Кыстыбый!

– Да! Просто чудо.