Не боюсь перехвалить

Здвард Радзинский – человек таких разносторонних талантов, что впору называть его «человеком-оркестром». Это историк и просветитель в одном лице, глубокий и при этом очень плодотворный драматург, пожалуй, самый известный и востребованный в мире наш драматург после Чехова. Но количество написанных им пьес нисколько не мешает их качеству.

Он и в своих пьесах – историк. Потрясающие «Беседы с Сократом» и «Театр времён Нерона и Сенеки» – всё это и история, и произведения искусства. А его пьеса «Последняя ночь последнего царя» – плод двадцатилетней работы над книгой «Жизнь и смерть Николая II». Именно Радзинский первым в СССР опубликовал телеграмму Ленину из Екатеринбурга о готовящемся цареубийстве и записку Юровского о расстреле Романовых. Это многим не нравилось, и пьесы Радзинского порой годами пылились «на полке». Те же «Беседы с Сократом» не разрешали ставить шесть лет, «Театр времён Нерона и Сенеки» – четыре года. Сам Эдвард Станиславович как-то сказал со свойственным ему холодноватым юмором:  «Для того чтобы так ставиться, нужна жизнь черепахи».

Ещё одна важная ипостась Радзинского – он блистательный рассказчик. Не все владеющие письменным словом так же хорошо владеют и словом устным, а Радзинский в равной степени наделён этими умениями, и его взрывная эмоциональность ничуть не мешает математической выверенности его драматургии.

У Радзинского – свой взгляд на историю. Конечно, можно спорить с некоторыми его историческими выводами, например, в том, что касается обстоятельств смерти Сталина. Но история имеет сослагательное наклонение, она позволяет выдвигать разные версии, если они основаны на документах и фактах, а не высосаны из пальца. У Радзинского всё основано на документально подтверждённых фактах, потому я и называю его просветителем-историком. Нигде, ни в драматических, ни в биографических трудах, он не сваливается в пробуждение недобрых чувств, злобы, низменных инстинктов, что, к сожалению, сегодня весьма популярно. В его произведениях нет и никогда не было агрессии, Радзинский – гуманист, и это делает ему честь. Главная тема всех его пьес, книг и устных выступлений – человек с его страстями, с его внутренней свободой. Эта человекоцентричность Радзинского полностью расходится с нашей официальной традицией, но полностью соответствует традиции культурной.

Да, когда я слушаю Радзинского как историк, у меня могут быть к нему какие-то вопросы. Но это вопросы не гневные, не возмущённые – это вопросы уточняющие, профессиональные. С ним можно спорить, дискутировать, но не ругаться и не поворачиваться к нему спиной, как это делают невежи и невежды, выглядящие при этом так же глупо, как выглядит спорящий с академиком математики, но не знающий, сколько будет дважды два.

Мне посчастливилось лично общаться с Эдвардом Станиславовичем – живым, остроумным, обаятельным собеседником. Так случилось, что однажды мы с ним даже конкурировали за приз «ТЭФИ». Тогда Радзинский «вырвал» у меня эту награду, и, признаюсь, мне было обидно, но мне не было стыдно проиграть такому конкуренту.

Говоря всё это, не боюсь перехвалить Радзинского – перехвалить его невозможно, есть только угроза «недохвалить», и я стараюсь её избегать.

Пожелаю Эдварду Станиславовичу только здоровья, здоровья, и ещё раз здоровья. Всё остальное у него есть – талант, признание, красивая женщина, ставшая его Музой. Эдвард Радзинский не просто деятель нашей культуры – он её достояние. Таким людям надо жить долго.

Николай Сванидзе, тележурналист, историк