«Ольга Юрьевна приехала!»
На подходе кажется, что это обычный особняк цыганского поселка — напоминание о сытых нулевых: ажурный кованый забор, многометровые стены, гигант среди соседних одноэтажек.
Внутри больше похоже на общагу в роскошных интерьерах: высокие потолки, арки, лепнина и… резкий запах моющих средств, лекарств, человеческого тела и каши, которую варят на кухне. Так может пахнуть одиночество.
Койки, койки, койки. На них люди — сидят, лежат, спят, между собой почему-то не общаются. Тишину нарушает только телевизор с вездесущей рекламой.
Постояльцы: пенсионеры, бездомные, бывшие уголовники, чьи-то брошенные родители. Все рады гостям, здороваются, пробуют улыбнуться, но десятки глаз с кроватей смотрят сквозь постороннего.
И тут, шурша болоньевыми штанами, между спальных рядов проходит улыбчивая женщина. И каждый оживает — Ольга Юрьевна приехала!
Это она основала приют. В ее кабинете — небольшой комнате — прохладно, Ольга сидит в теплом свитере. Она только вернулась из больницы, ездила с подопечному, ему нужна помощь — у Саши рак и неутешительные прогнозы, мужчина молод, но сам о себе позаботиться уже не может. «Врачи тоже иногда спрашивают, а что за приют, сколько человек, и крутят пальцем у виска, говорят, зачем тебе вообще это надо», — говорит Ольга Бахтина.
Общается легко, говорит быстро, часто смеется… «Я не то чтобы их жалею, я подставляю им плечо, потому что если человек один, он себе не поможет. Ему даже поговорить не с кем.
Кто-то даже зубы никогда не чистил, кто-то «спасибо» не говорил, а тут начинает.
Они учатся как маленькие дети», — говорит Ольга.
У нее в жизни случилась трагедия, после чего она устроилась социальным работником в этот особняк, тогда он был в управлении благотворительного фонда. Но после скандала, сообщений о голодных и грязных стариках, которых якобы удерживали силой и отбирали пенсию, на организатора фонда завели уголовное дело. Дом закрылся, и шесть десятков одиноких пенсионеров оказались на улице.
«Их пришлось взять к себе, потому что невозможно было в государственном учреждении расселить. Я стала по знакомым звонить, кто-то работал в пекарне, кто-то вещами помогал, но больше всего нужны были продукты. Сначала сама три раза в день им готовила, убирала в доме, их по очереди всех мыла. И, да, было страшно», — вспоминает Ольга.
Каждый месяц аренды особняка — 110 тысяч рублей. Но деньги нашлись, до сих пор приюту помогают благотворители, потом появилась сиделка, а после — и новые постояльцы. Пришли с улицы. Десятками.
Люди начали звонить, писать в соцсетях с просьбой забрать бездомного с улицы или даже приютить родственников. «Мне их ночью стали подвозить, однажды привезли мужчину, посадили в сугроб и уехали. Потом стали социальные службы звонить потихоньку, сейчас от них очень много звонков, бездомных больше учреждений, они просят забрать. Я не знаю, почему государство не берет на себя ответственность за тех, у кого документов нет. Они никому нахрен не нужны», — добавляет Ольга.
Ольга помогает: например, бродяги со стажем, паспорта получают впервые еще со времен СССР.
На восстановление документов и общение с бюрократами уходят месяцы, нервы и рубли.
А после, если человек здоров и может работать, его отправляют в реабилитационный центр. В доме остаются только старики и инвалиды. Для них главное — соблюдать сухой закон и сделать флюорографию.
Рома
Роме уже за 40. Смуглый, лицо в шрамах, нос сломан, что заметно. Говорит очень тихо. Живет недалеко от кабинета, в коридоре на кровати. Рядом костыли. После того как его сбила машина, уже не ходит самостоятельно.
В приюте не впервые. Живет по несколько месяцев, потом уходит, говорит, что любит свободу. Последний раз Рому привезли с вокзала, где он жил в третьем зале.
— На вокзале лучше?
— Нет, но сестра не берет, никто не берет, никому не нужен, пришлось бичевать пока Ольга Юрьевна не забрала.
— А до этого чем занимались?
— Ничем, в тюрьме сидел.
В тюрьму Рома попадал несколько раз, «на круг» отсидел 14 лет.
— А за что в тюрьму?
— Грабеж, забрал чуть-чуть по малолетке. Куртка мне показалось, что у него лучше, ну и забрал. Посадили. Освободился, и жизнь такая началась, сестра есть, но я ей не нужен, никому не нужен, даже начальнику колонии не нужен.
— А друзьям?
— Ольге Юрьевне. И все. Остальные умерли, наркоманы были. Я думаю,
может, семью смогу завести, чем черт не шутит. У меня ж была женщина…
— Кроме семьи есть какие-то планы?
— Да — чтобы похоронили. Но только не в общую яму. Всех туда трактором зарывают. Номерок воткнут в землю: ни фамилии, ничего, как собак. Вот этого я очень не хочу, хочу, чтобы как человека закопали.
Ни с кем, кроме Ольги Юрьевны, в приюте Рома близко не общается.
«Когда люди уходят, я звоню родственникам, предлагаю похоронить, проститься, но чаще всего отказываются и мне соболезнуют. Тогда я спрашиваю, почему вы мне-то соболезнуете, это же ваш родственник? Как минимум, всегда можно сделать спецзахоронение, ну, это за 6300 рублей необитый гроб и под номером табличка или крестик, если будет. Но я все-таки стараюсь, если у человека остались какие-то деньги или пенсия, сделать похороны, кремирую и потом хороню», — добавляет Ольга Бахтина.
Галина Петровна
Галина Петровна живет в большой женской спальне с голубыми стенами, как в больнице. Видно, что ухаживает за собой: волосы окрашены в яркий цвет, на прикроватной тумбе косметика.
— А вы замужем, — спрашивает меня и, не дожидаясь ответа, советует: — не выходите.
«Я никогда не думала, что сюда попаду. У меня дети, я их одевала всегда красиво, как сыр в масле катались. Одеты, обуты, сыты, я работала в магазине, все было у нас. Потом работать пошла на завод и квартиру трехкомнатную получила. В две смены работала. Я такая хохотушка была, начальство любило меня», — вспоминает и плачет.
У Галины Петровны трое детей, правда, средний сын пропал без вести. А младшая дочь, которая жила с матерью, в какой-то момент начала пить, бросила работу и привела домой сожителя.
«Жили на мою пенсию, а я не доедала, соседи меня кормили. Сожитель ее нигде не работает, они пили на мою пенсию, — говорит пенсионерка. — И когда сил уже не осталось, ушла жить в подъезд. С лестничной клетки попала сюда».
В приюте за несколько месяцев обустроилась, ходит гулять и играет в карты.
«Все хорошо, вернуться бы к своим. К дочери я бы все-таки хотела, но она пьет еще. А вы на машине? Отвезете меня к дочке повидаться?»
Тарелка супа
На этом тихий час заканчивается. Дальше все, кто может, пойдут в столовую, остальным еду принесут в кровать. В доме есть правила и расписание, это, кажется, чем-то напоминает детский загородный лагерь. Есть время для отдыха и труда. Трудотерапия — обязательный элемент. Те, кто могут, прибирают в доме и на территории, есть ответственные за кухню и за стирку. Именно это, считает Ольга, и помогает социализироваться. Но есть, конечно, и те, кто работать совсем не хочет. Мешают лень или привычки.
Но это редкие случаи. Помочь Ольге Юрьевне здесь хочет каждый. Она в одиночку построила такую систему ухода и реабилитации, пусть и в стенах одного особняка, которой пока не хватает целому государству. В котором все еще остается так много «ненужных» людей.
Екатерина Уральская,
для «Новой»