Тоня Самсонова, Помнить о плохом
На этой неделе мы читали с тобой два списка погибших. 298 в сбитом самолете, 22 в метро, это было больно и близко. 298 больше, чем 22. Цифры можно сравнить, а смерти сравнить нельзя. Поэтому легче говорить о трагедиях цифрами, а не именами. Наутро после авиакатастрофы я читала английские газеты. Боялась, что Путина теперь назовут международным преступником, поддерживающим людей, которые убивают не только друг друга, но и граждан Западных стран. Я боялась, что обвинят в катастрофе Украину, и из страны, которая имеет все шансы стать прекрасной, она превратиться в регион глобальной угрозы.
Но в пятницу английским газетам не было дела ни до Путина, ни до Порошенко, важными стали другие имена и фамилии. Про каждого, кто погиб в том малазийском Боинге я нашла историю. Из строчки: имя, возраст, гражданство, человек превращался в отца пятерых детей, который летел в отпуск, хотел увидеться с женой, а недавно он гостил у своих родителей, и дети его очень любили. И вот его фотография с дочерью, сделанная за неделю до полета, а вот каким он был в школе, он и тогда был очень хорошим парнем, и чертовски несправедливо, что мы его потеряли. Вот его страничка в Facebook, у него много друзей, все они пишут слова соболезнования на его стене. Вместо 298 строчек - 298 настоящих людей с фотографиями, они куда-то летели и как-то очень хорошо жили, работали и были кому-то очень нужны, и они совсем не собирались умирать. И это не самолет сбили, а людей. А про 22 погибших в Московском метро я знаю немного, пара публикаций в газетах, обрывки историй. Но они ведь тоже были любимыми и настоящими. Почему мы не знаем о том, насколько они были кому-то нужны и кем они были, те кто погибли в московском метро? Может быть, это лишнее и нам не нужно про это знать?
И я решила разобраться
Способность забывать плохое - защитная реакция человеческой психики. Но с обществом способность забывать работает ровно наоборот. Защитная реакция общества - помнить о плохом, и чем дольше, тем лучше.
Мы не запоминаем цифры. Ты не скажешь, сколько погибло людей в Домодедово, на Парке Культуры, сколько сгорело в Перми. Но людей и их истории, мы способны запомнить: девушка каждый год приходит на Лубянскую площадь, там погиб ее молодой человек, они собирались пожениться. Журналист BBC, который работал в программе против СПИДа во Всемирной Организации Здравоохранения, я помню его лицо, потому что английский таблоид написал про него утром в пятницу. И я вряд ли его теперь забуду.
Мне не хотелось читать биографии погибших людей, мне не хотелось пропускать их через себя, мне не хотелось ничего чувствовать, потому что почувствовав, сложнее забыть.
После похожей катастрофы в лондонском метро появилась группа граждан, которая требовала сделать все станции более безопасными, чтобы авария не могла повториться. Они работали на протяжении трех лет, собирая информацию и заставляя транспортников переоборудовать сигналы светофоров для поездов. В этой группе были те, на кого катастрофа произвела достаточно сильное впечатление, чтобы потом несколько лет разбираться с ее причинами. У британских активистов было больше возможности повлиять на начальников метро. Да, московский метрополитен сам себя ремонтирует, сам себя эксплуатирует и строит, а в случае катастрофы сам себе проводит экспертизу, сам себе выявляет виновных, а потом сам себя и наказывает. Но нам легче с этим смириться, чем британцам. Для нас погибшие - это ФИО, возраст, гражданство.
Давай делать себе больно, давай больше знать о погибших, давай дольше помнить о плохом, дорогой друг.