У мамы Альцгеймер

Аурен Хабичев,

Черкесск

 

Меня встретил друг. Мы пошли выпивать. Старый кабак, в котором, кажется, прокурена даже сама идея кабака, находился недалеко от старинного особняка каких-то князей.

– Кто Он? Кто Те, что там сверху? Кто их просил? Зачем они всё это наворотили? – спрашивал изрядно охмелевший друг, имея ввиду некий коллективный высший разум, о котором мир так толком ничего и не узнал за всю историю своего существования. Только смог придумать ему название. Бог.

Мы вышли из кабака затемно. Мир был по-прежнему тих и по-весеннему приветлив. Город каждой своей молекулой, каждым рекламным щитом и звучащей из пробегающих машин музыкой, напоминал о том, что всему придет конец. Похоже я выгляжу сопливым плаксой… На самом деле, все, кто меня знает, уверены, что я инфантильный дурачок, который никогда и ни о чём, кроме кайфов и развлечений, не думает. Да и настроение у меня меняется быстро. К слову, сегодня утром, мы с Таней ржали, как два идиота, вспоминая случай на море (о нём расскажу позже), а через час, я зашёл в комнату, закрылся изнутри, свернулся калачиком и очень хотел, чтобы всё кончилось…

Что-то происходит с мамой. В последнее время она часто плачет. Всё, что я могу сделать – сидеть у её ног.

– Мама, ну почему ты плачешь?

– Я же говорила, – отвечает мама.

– Мама, может болит что-то?

– Я же говорила, – плачет мама.

Я встаю перед мамой на колени, обхватываю ее пожилые ножки и сижу недвижим, пока мама не перестаёт плакать.

У мамы Альцгеймер. Кажется, когда я начал отчётливо понимать, что ничего уже не изменить, что даже если все деньги мира положить к ногам врачей, то маму не вылечить, я отказал этой жизни хоть в каком-либо смысле. От мамы осталось только тело, а сама она давно упорхнула куда-то, оставив вместо себя несмышлёного ребенка. Я не лечил маму, когда в этом была необходимость.

Вернемся к моим поездкам. В тот же вечер, когда мы с другом вышли из кабака, у меня по обыкновению было уже замечательное настроение. Мир не был глух и печален, что-то осмысленное и весёлое появилось в этом ночном небе, а мне так захотелось к морю. Забронировав место в приложении для поиска попутчика, уже под утро я отправился в Дербент. Это был ближайший город с морем. Не знаю зачем, но в дороге я сообщил своим спутникам, что болел за Макгрегора. Сначала воцарилась неловкая тишина, а потом один из них сказал:

– Давай договоримся, больше ты в Дагестане никому об этом не говоришь.

На том и сговорились. Благо в Дагестане так никто и не спросил, за кого я болел. Пришлось бы врать.

День я провел в Махачкале, а в Дербенте уже был под вечер.

А в это время, как известно, Нарын-кала уже закрыта для посещений. Но один из спутников отошел от общей компании, куда-то позвонил, сказал «ахалай-махалай, дверка откройся» и – о, чудо – дверка открылась! Правда, только для нас. Персонально.

«Колдовство, не иначе» – подумал я.

А сам с заискивающей улыбкой (чтобы никого не спугнуть), уточнил у высокопоставленного друга, который вызвался погулять со мной в Дербенте:

– Кому звонил?

— Хану Ануширвану! – ответил тот.

Я, сделав вид, что понял шутку, радостно зазвенел заразительным смехом, и только потом, посетив «Википедию», узнал, что хан Ануширван правил тут фиг знает сколько тысячелетий назад и минутой ранее меня жёстко подкололи, воспользовавшись моим незнанием истории.

Вечером, конечно, нас ждал сытный ужин в каком-то дорогущем ресторане. Нам приносили баранью ножку на сверкающей серебром посуде, под которой тлели угли, потом кормили свежими овощами, фруктами, шашлыками, зеленью, горячим лавашом. Всё это было в каких-то нечеловечески огромных порциях. И да, пили мы совершенно потрясающую водку. Всё бы хорошо, но в какой-то момент моя непредсказуемая поэтическая душа (точнее, мое паническое нутришко) взвыло:

– К морю!

Я встал, откланялся, обнял недоумевающих спутников и пошел.

Шёл я не помню сколько. Периодически интересовался у прохожих:

– А до моря далеко?

— Ну вам надо спуститься в город и ещё пройти. Ну, может, час в общей сложности.

– А я что, не в городе? – уточнял я.

– В городе, но в старом. Возьмите лучше такси и поезжайте на нём.

Но я шёл пешком. Меня одолевало желание дойти до моря именно пешком – увидеть и ощутить этот город, успеть им надышаться, не пропустив ни одного кварка в воздухе. Как же мне было хорошо, несмотря на то, что ещё недавно мы чуть ли не рыдали с другом, проклиная эту жизнь и коллективный разум, создавший нас.