Когда элита в России вспомнит о Западе и инвестициях и похоронит патриотизм

Павел Федотов. Свежий кавалер. Утро чиновника, получившего первый крестик.1847

Пока внутри страны у российских чиновников самая популярная тема – это патриотизм и борьба с Западом, за границей риторика наших министров поворачивается на 180 градусов: пацифизм, инвестиции, продажа госкорпораций. Что же из этого правда, а что – блеф? И как нам жить с ответом на этот вопрос?

Древняя мудрость гласит: начальнику говори, что ты учишься, преподавателю — что ты работаешь, жене — что учишься и работаешь, а сам в это время отдыхай. Ровно так и поступают российские чиновники: своему народу говорят, что они воюют с Западом и отстаивают «национальные интересы», а выехав за границу — утверждают, что хотят со всеми дружбы и инвестиций и занимаются не геополитической борьбой, а исключительно налаживанием внутренних вопросов.

По крайней мере, такую мысль транслировал на прошедшем Всемирном экономическом форуме в Давосе глава минэкономразвития России Максим Орешкин. Мол, это США разжигают антироссийскую истерию, чтобы отвлечь внимание рядовых граждан от внутренних проблем, — а мы тут жертвы, честные и открытые, никуда за пределы России не «лезущие».

После чего многозначительно добавлял: российские власти как раз рассматривают варианты приватизации госкомпаний, и уже даже ведут конкретные переговоры, но — подробностей не будет. Если вас, иностранных инвесторов, заинтересовало — подходите в частном порядке.

Даже если это блеф и никаких переговоров не ведётся — что это, как не открытое желание российских властей распродать госсобственность; да ещё и не «своим» капиталистам, а сразу — за границу? Как это соотносится с идеей национального суверенитета, российских интересов, «непрогибания» под Запад — т. е. с тем, что мы обычно слышим от отечественной элиты разных уровней внутри России? И что же происходит в реальности?.. Последние полгода дают ответ на эти вопросы, но верить в него не очень-то хочется.

На самом деле, ответ был дан и на форуме в Давосе. Озвучил его Андрей Костин, президент банка ВТБ — компании, на секунду, государственной:

«Мы были бы рады вернуться на американский или международный рынки. Мы хотели бы иметь возможность продавать акции и продолжить нашу приватизацию. Но такой возможности сейчас нет. Поэтому мы сосредоточились на развитии нашего бизнеса в основном в России»

Николай Ге. Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. 1871

Трактуя сказанное Костиным превратно, можно перефразировать: мы готовы и хотим «продаться», проблема — найти покупателя и договориться о цене. И всё, происходившее в Давосе, шире — всю политику России, можно рассмотреть под этим углом.

Большая часть речей Орешкина, да и вообще российской делегации, на форуме была посвящена тому, что Россия — очень популярный предмет (объект? субъект?) торговли: и в отношении США динамика позитивная, и с Китаем всё складывается, и с арабским миром. Европа — рог изобилия. Короче, несмотря на санкции, связи России с миром переживают ренессанс.

Что же до агрессивной политики США — это лишь неудачный момент, некрасивая, но вынужденная для властей Соединенных Штатов мера. Костин добавляет: «Надо просто подождать и посмотреть, что будет через год-другой». Поддерживает эту идею и президент Татарстана Рустам Минниханов: «На уровне бизнеса мы не ощущаем каких-либо сложностей, но на уровне политиков ощущаем». В общем, политики приходят и уходят — а бизнес-интересы остаются.

В кулуарах же царили другие настроения. Так, Анатолий Чубайс признался, что главная трагедия форума — в том, что к России, похоже, «потерян интерес». И, надо понимать, именно эту проблему пыталась решить наша делегация, рассказывая о своих всеобъемлющих успехах и объявляя о неких секретных сделках с госсобственностью.

По крайней мере, ещё перед началом форуме России дали понять: она находится не в том положении, чтобы набивать себе цену. А именно: часть российской делегации (упомянутого Костина, Олега Дерипаску — о котором ниже — и Виктора Вексельберга) сначала не хотели пускать в Давос из-за санкций, но в последний момент этот вопрос решился — через Владимира Путина и под угрозой отказа России вообще от посещения форума.

Короче, Россия попыталась набить себе цену, международная общественность попыталась её сбить, в результате — «продать» себя получилось не очень (если верить Чубайсу). Напомним: речь идёт уже не просто о неких «инвестициях», а прямо о продаже государственных активов.

Хендрик Тербрюгген. Исав продает право первородства за чечевичную похлебку. 1627

Однако это — лишь отдельный форум, да ещё и не такой представительный, как прежде: не было ни Дональда Трампа, ни Путина/Медведева, ни Терезы Мэй… Но у происходящего имелся иной интересный контекст.

Во-первых, давление на упомянутого выше Олега Дерипаску, отечественного алюминиевого магната, представителя России на саммитах Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества и в Давосе, в прошлом году возымело успех. Спасая свои предприятия от санкций, он согласился фактически отдать контроль над ними Управлению по контролю за иностранными активами (OFAC) Минфина США. У Дерипаски осталось 35% активов (доходы от них должны поступать на специальный, недоступный олигарху счёт), и он может номинировать 4 из 12 директоров «материнской» компании (в сети алюминиевых компаний Дерипаски) En+. Минимум 6 директоров при этом должны быть гражданами США или Великобритании.

Помимо лежащей на поверхности проблемы — передачи монополиста алюминиевой отрасли в России под иностранный контроль, — это создаёт реальную угрозу отечественному ВПК. Например, на алюминии держится наша военная авиация. Впрочем, многие виды продукции из алюминия Россия ввозит из-за рубежа: строительные профили, лифты, радиаторы, фольгу и пр. Соответствующие заводы внутри страны — недостаточно развиты.

Это приводит нас ко второму моменту: даже если инвестиции есть — они могут быть очень разными. Одно дело — развитие на территории России промышленности, создание множества рабочих мест и т. п. Другое дело — вложение денег в добычу и вывоз природных ресурсов, полезных ископаемых или вообще в финансовые инструменты.

В этом отношении показательны наши отношения с Китаем. Восточный партнёр является для нашего бизнеса палочкой-выручалочкой: мол если Запад нас не хочет (или, по крайней мере, пытается «демпинговать» цену, как в случае с Дерипаской), — мы отдадимся Китаю. Он хороший, он вообще «социалистический» (стоило ради этого рушить СССР? — ну да ладно).

Василий Верещагин. Китаец. 1873

Но присмотримся к одной характерной, до сих пор тянущейся истории — игр вокруг добычи Китаем древесины на Дальнем Востоке.

С одной стороны, руководство Красноярского края открыто заявляет, что ресурсы продаются. Мол, Россия вырабатывает лишь 20 млн кубометров древесины из 82 млн разрешённых в год, и «потенциал сотрудничества» с Китаем велик. Китайцы даже высказали интерес в аренде 150 тысяч гектаров земли под «сельскохозяйственные нужды».

Однако пока что на Дальнем Востоке растут обороты незаконной вырубки леса: министерство природных ресурсов Забайкальского края рапортует о 3,3 тысячах выявленных незаконных порубок леса за 3 года, нанёсших экономике края ущерб на 550 млн рублей. По ситуации высказалась даже спикер Совета федерации Валентина Матвиенко: «Сотни тысяч гектаров отдаются в аренду за копейки неизвестно кому». Глава минприроды Дмитрий Кобылкин высказался яснее: если ситуация в ближайшее же время не разрешится, нужно будет… Полностью перекрыть экспорт древесины в Китай! Т. е. кто бы ни производил незаконную вырубку, бенефициаром оказывается именно китайцы.

В любом случае Китаю нужна древесина, а не «это всё» — развитие обрабатывающей промышленности, «социалки» и пр. на территории России. Пока ресурсы можно получать по бросовой цене, через чёрный рынок — этим будут пользоваться, а с прямыми инвестициями — не будут спешить.

Другое дело, что и официальные сделки радостными не назовёшь: например, в том же Забайкалье Китай и Индия вложились в добычу золота. Более 60% акций предприятия будут принадлежать иностранцам. Конечно, деньги с добычи природных ресурсов могут понадобиться России — но важно понять: на что именно? На дальнейшее развитие промышленности — или на частные расходы?

Винсент Ван Гог. Заводы в Аньере. 1887

Наконец, даже эта схема работает не без проблем: по данным ЦБ, участие Китая в российском капитале только за первое полугодие 2018 года сократилось с 2,5 млрд долларов до 1,6 млрд, т. е. на треть. Причём всего за тот же период Китай вложил в иностранные предприятия 65 млрд долларов, что на 14% больше, чем в предыдущем году.

По данным Института американского предпринимательства (AEI), за последние 10 лет Китай в России вкладывался в основном в энергетический сектор, добычу ценных металлов, финансы и транспорт. Та же картина справедлива и для китайских инвестиций в целом: энергетика (~700 млрд долларов с 2005 года), транспорт (~363 млрд), строительство (~183 млрд), металлы (~175 млрд). Транспорт и строительство, в частности, связаны с необходимостью добывать и перевозить природные ресурсы.

Короче говоря, инвестиции Китая меньше тянут на развитие местных экономик и больше — на вытягивание из других стран необходимых китайцам ресурсов. Интерес в «демпинге» российской собственности здесь также присутствует. Вообще, использовать «инвестиции» для выстраивания собственной экономической мощи — задача хитрая, посильная только истово верующей в миссию своей страны (например, в построение коммунизма) элите; иностранные державы вкладывают деньги затем, чтобы максимально их потом отбить — и «обмануть» их, не оказаться просто под властью чужого капитала, — очень непросто. Особенно когда ты сам не совсем «российский» элитарий — с семьёй и активами за границей, с компанией, зарегистрированной в офшоре…

В-третьих, ни лозунг приватизации (напрямую за рубеж или же через «посредника» вроде Дерипаски), ни конкретные подготовительные к ней действия в России не свёрнуты. Напротив, активно ведётся, например, реорганизация государственных унитарных предприятий (ФГУП и т.п.) в акционерные общества: от «Почты России» — до «Росморпорта», — что делает возможной продажу или передачу их акций в негосударственные руки.

Что мы имеем в итоге? Двусмысленность «патриотической» позиции отечественного крупного бизнеса, отчасти — частного, отчасти — государственного, а также связанной с ним элиты даёт о себе знать во всём. В высказываниях этой элиты, в её действиях, в доверии народа государству и власти. На фоне постепенного «растаскивания» России, принятия антинародных законов, скандалов с участием госкорпораций, в обществе растёт напряжённость, недоверие, ожидание каких-то «подстав».

Ян Стен. Аргумент в карточной игре. 1660-е

Рейтинг доверия президенту, по версии ВЦИОМ, достиг исторического минимума: 33%. Он приблизился к аналогичному рейтингу других институтов власти: правительства, Госдумы, Совета Федерации, — держащемуся примерно на том же уровне. Косвенно то же настроение проявляется в настороженности общества по поводу возможной отдачи Курил — даже несмотря на успокаивающие речи чиновников.

Как можно превратно истолковать происходящее? Российские элиты, «завязанные» на Запад, не собираются менять собственное благополучие на какие-то «национальные интересы». Они борются с другими странами, но только как конкуренты, — помня о том, что в конечном счёте все экономически связаны. Россия хочет «продать» и набивает цену; другие страны хотят «купить» и демпингуют цену. Подписать договор здесь — лишь дело времени.

Патриотически настроенные граждане верят, что даже если российская элита и связана с Западом, даже если она хочет всё «продать», — в конечном итоге договор подписан не будет. Просто потому, что стороны не сойдутся в цене. И тогда придётся России перейти на рельсы полноценной, а не кажущейся конфронтации — с мобилизацией, развитием своей промышленности и пр. Однако пока что уверенных шагов в эту сторону мы не видим. Да и если Запад в итоге одумается, испугается, предложит хорошую цену — почему мы считаем, что бизнес не согласится?

Где та точка невозврата, отделяющая патриотизм «вынужденный», временный — от патриотизма неизбежного, окончательного? Есть ли она вообще? И если нет — то что мы будем делать?..