Сломанная челюсть
Сломанная челюсть.
«Когда с вами беседует НШ[1] флота –
лучше молчать как рыба об лёд…»
(Из моей лекции молодым лейтенантам)
Часть 1.
Большой Камень.
Кончался сентябрь 198.. года. Подводная лодка «Б–248» звёздной ночью на буксире тащилась в светлый град Большой Камень, что под Владивостоком, для проведения послеремонтного приведения своего магнитного поля в порядок, а заодно проведения лечебного цикла загруженной аккумуляторной батареи. На мостике находились два капитана 3 ранга – командир – Александр Сергеевич Федорцов и старпом – Митяев Николай Анатольевич, рядом с которыми вертел головой во все стороны боцман – старший мичман Петряев Василий Владимирович. На море было пустынно и только где–то на горизонте мелькали огни, указующие, что «потаённое судно» не одно ещё на белом свете.
Где–то в 4 часа утра, когда на небосклоне уже начала проявляться тонкая полоска света, на мостик поднялся командир БЧ–5 лейтенант Пониковский и сообщил, что «кушать подано, господа офицеры», то есть на камбузной плите коки «сварганили»[2] из от щедрот помощника командира корабля выданных продуктов нечто съестное. На мостике от этих слов несколько оживились, ибо с 18.00 прошлых суток ни у кого в желудках ничего не было – то подготовка к буксировке, то наведение порядка в полутёмной лодке (АБ хоть и была ошинована[3], но заряда ещё не получала, а поэтому механик, скрепя сердцем, подключил только преобразователь[4], вдувной с вытяжным вентилятором[5], чтобы АБ и личному составу было полегче дышать и камбузную плиту) с личным составом, который готов был делать всё что угодно – только не спать в 18-местной каюте, то контроль за надводной обстановкой...
Вослед за объёмистым механиком на мостик поднялся кок с котелком, в котором находилась жареная картошка, перемешанная с тушёнкой, и четыре ложки, а в другой руке он держал термос, в котором – как он радостно сообщил отцам–командирам, был налит кофе, и связанные куском проволоки 4 кружки.
Попив кофию спокойно им не дали – внезапно командир увидел, что буксирный конец с плеском ушёл под воду, а волны вокруг обтекателя ГАС[6] «успокоились». Митяев по рации попытался докричаться до ведущего буксира, но тот молча удалялся в темноте. Хорошо, что смог ответить страхующий буксир, который в течение последующих 30 минут настойчиво вызывал первый, но тот как в воду канул.
Тем временем Пониковский вместе с боцманом и 4-мя вызванными наверх бойцами вытянули упавший в воду швартовый конец, который был порван сразу за огоном[7]. Времени делать новый не было, поэтому по приказанию старпома порванный конец был отсоединён от «ноздри» и убран под лёгкий корпус, а заблаговременно подготовленный второй буксирный конец был размотан (он был обмотан вокруг ограждения рубки) и с помощью серьги подсоединён к «ноздре» лодки.
Федорец вызвал наверх вахтенного ЦП и приказал сделать запись о происшествии – что оборвался буксирный конец и лодка дрейфует по воле волн и течения, один буксир исчез в ночной мгле, а второй побежал его догонять, что установлена радиосвязь не только на 12-м, но и на 16-м канале, выставлены ещё двое вперёдсмотрящих…
Затем, подсвечивая фонариком, проверил записанное и начал истерически смеяться. Поднявшийся на мостик к тому времени Пониковский с Митяевым прослушали запись, которую – захлёбываясь от смеха – прочёл им командир. Оказывается трюмным – сыном солнечного Узбекистана было записано следующее: «__,__ По приказанию командира ПЛ у боцмана оторвался конец и он упал совсем за борт. Взамен упавшего вместе с механиком боцману поставили новый на свой место, который встал и стоит и ждёт буксира с тросом, чтобы его подсоединить. Для обеспечения безопасности боцману и ещё двум матросам выставились для осмотра места отрыва конца и где ему по замене вставили новый…»
Дальше командир читать уже не мог. Старпом с механиком тоже от души посмеялись, после чего Пониковский рассказал прочитанную как–то где–то заметку археологов, которые при ремонте церквушки под Ленинградом нашли прелюбопытный документ, помеченный – если Станислав не запамятовал – в 1825 годом.
Некий маляр был приглашен на работу в церковь для обновления «Ивана Купала»; после
выполнения работ настоятель предложил маляру написать счет о проделанной работе для оплаты. Маляр, будучи незнаком с бухгалтерским делопроизводством и нормальным русским языком, написал следующее:
«Щет
1. Увеличил небо и прибавил звезд – 1 руб
2. Раскрасил место рождения Христа – 3 руб
3. Исправил одежду Адама и Евы после искушения – 5 руб
4. Помыл святую Деву и потом покрыл ее 3 раза – 10 руб
5. Отделал Варвару у входа – 8 руб
6. Деве Марии сделал нового младенца – 10 руб
7. Поправил ангела и вставил перо святому духу – 7 руб
8. Отделал по разу жен миротворца – 10 руб
9. Восстановил деве Марии потертые места – 9 руб
10. На горе Синайской покрыл матом 12 апостолов – 6 руб
11. Зашпаклевал и закрасил зад Николаю–угоднику – 3 руб
12. Разделил линиями и поставил крест над всеми святыми – 5 руб
ИТОГО: 77 руб»
После чего на данном документе была обнаружена следующая резолюция, наложенная настоятелем: «Оплатить этому дураку, что просит – иначе он перепортит всех святых»...
Через минут 40 оба буксира вернулись, буксирный трос был подан на лодку и буксировка продолжилась…
Уже крепко светлело, когда на горизонте показались трубы завода и дома Большого Камня. Был сыгран аврал, старпом лично проинструктировал минёра и акустика по мерам безопасности при швартовке корабля, который почти 2 года простоял в среднем ремонте, оглядел их снаряжение, заставил всех расписаться в куче журналов – вдруг – если что – командование предупреждало и ответственности не несёт….
По этому поводу вспоминается случай, который произошёл на ПЛ «Б–470» на следующий год в феврале месяце при замере у неё физ. полей на стенд СБР в бухте Моховая. 02 февраля 19.. года. «СР–77» закончил давать токи на размагничивание, инженер выждал определённое время и с группой товарищей обмерил все составляющие магнитного и электрического поля ПЛ, после чего углубился в арифметику с алгеброй и через час принёс радостную весть, что корабль можно разматывать, то есть снимать опутавшие тело вдоль и поперёк лодки кабеля.
Как внимательный читатель уже заметил – месяц февраль, в бухте плавает ледок, температура минус 20. Красота. Время 23.00. Темень египетская, прорезанная светом прожекторов с СРа и лодки. В общем, не хватает только товарища Малевича с мольбертом для отображения всей футуристичности пейзажа
По тревоге экипаж был построен на корпусе ПЛ. Бравый командир капитан 2 ранга Алексей Николаевич Лесков ходит перед строем застывших подводник и проводит инструктаж по технике безопасности при размотке кабелей размагничивания, энергично помахивая рукой и стараясь как можно меньше вставлять в речь всяко разных «связующих» и «определяющих» слов, помятуя о том, что надо бы побольше гласных (кои «гласят», то бишь доводят до слушателя образы всякие), а вставленные между ними согласные их согласовывают для полноты восприятия вышеозвученных образов.
Сзади командира бодренько топчется на месте помощник с журналом по технике безопасности и ручкой. Наконец, речь командира окончена, и помощник вылетает на авансцену:
– Не расходиться, блин, всем расписаться, – кричит он несколько раз, пресекая все попытки личного состава «рассосаться» из строя на перекур. Минут 20 народ водит ручкой по бумаге, ставя свои иероглифы в журнале, дабы исключить всякую возможность привлечения к ответу отцов–командиров в случае чего…
Наконец вахты расписаны, старшие назначены и механёнок Пониковский С.С. дал команду начать снимать кабеля. Надо тут отметить, что 1 метр такого кабеля весит 8 кг, а длина кабеля – от 25 до 50 метров. Учитывая то, что диаметр лёгкого корпуса (с наростами водорослей, леерами и прочими выступающими…) около 9,5 метров, то, если вспомнить арифметику товарища Магнитского – длина окружности будет составлять π×D = 3,14×9,5 = 29,83 метра или ≈ 30 метров, а в переводе на вес кабеля – 240 кг. Учитывая то, что когда один конец кабеля в руках у бойцов, а второй сброшен за борт, то за вычетом нескольких метров получаем, что из воды надо вытащить порядка 200 кг – работа противная, мокрая и нудная…
Но всем хочется в тепло, домой в Бечевинку, поэтому бойцы, мичмана и офицеры работаю вместе. За три часа размотали носовую надстройку. Далее начинается рубка (ограждение выдвижных устройств). Чтобы снять кабель и учитывая то, что расстояние от корпуса рубки до обрыва борта – не более 1 метра, то технология размотки применяется следующая: отсоединяется один конец кабеля, потихоньку свободный конец «травится» до вершины рубки (с другой стороны бойцы вытягивают из воды свободную часть этого кабеля). Наконец свободный конец кабеля на вершине рубки. Далее подаётся команда Пониковским на правый борт, откуда будет сброшен кабель: «Прочь от кабеля».
Убедившись, что все отошли, механёнок[8](а читатель поймёт – почему не механик в конце данного рассказа) кричит бойцу на рубке: «Отпускай!» То отпускает свободный конец кабеля, и тот с лёгким всплеском, взломав ледок, уходит под воду. Красота, блин… С противоположного конца народ начинает под команду «Раз, два, взяли!» выдёргивать (вытаскивать) из потемневшей от мороза воды уже остывшую до температуры воды (минус 4) кабелину.
Таким макаром было пройдено 6 шлагов (то бишь витков) до конца рубки оставалось ещё 4. В очередной раз Пониковский крикнул на правый борт: «Прочь от кабеля». Посмотрев, что все отошли, Стас крикнул наверх: «Отпускай!» Боец отпустил, но кабель не захотел идти вниз, зацепившись порванной резиной за металлическую платину, коей прижата была отклеившаяся резина противоакустического покрытия. Пониковский, видя такое безобразие, закричал: «Стой!» и полез наверх, дабы самому оценить причину задержки. Не успел он подняться к ВРЛ (верхнему рубочному люку) как за спиной у него послышалось «А-а-а, бля…», затем всплеск и ещё один, после чего вахтенный офицер заорал во всю ивановскую: «Человек за бортом!»
Пониковского выдуло на надстройку. Кабеля видно не было – ушёл под воду, а воде, посреди льдинок плавало тело и махало руками. В это время старшина команды электриков кинул утопающему шары Александрова. Хорошая штука, но почему–то постоянно, когда их кидают утопающему, они бедолаге обязательно попадают по голове, а весят они прилично. Утопающего спасла ушанка, вернее то, что «уши» её по приказанию помощника были завязаны под подбородком.
Бойца выдернули из воды и впихнули внутрь прочного корпуса. Эскулап пресёк робкую попытку использовать пострадавшим спирт не по назначению (тот хотел внутрь, но хотелка маловата оказалась) и растёр пловца до покраснения наружно. Командир, злой как сто чертей, вылез на надстройку и учинил Пониковскому разнос. Тот стоял и не понимал в чём дело. Обратились к свидетелям. Народ пояснил, что пока все выполнили команду «Стой!» и Пониковский полез в ограждение рубки, бравый акустик решил проявить инициативу.
А инициатива на флоте, как всем известно, вещь наказуемая. Акустик, никого не спросясь, вылез из отошедшей за излучатель МГС группы товарищей, быстро (да так, что никто ничего не успел и сообразить) подошёл к кабелю и дёрнул его. Тот сорвался и полетел вниз, увлекаемый силой притяжения и своим весом. И всё бы ничего, но «глухарь», не ожидавший этого, забыл отпустить руки от кабеля, и законы гравитации переместили сего неуча с надстройки в воду.
Опять был вызван помощник с журналом и ручкой. Команда построена и минут 20 капитан 2 ранга согласовывал гласные, но уже с большим количеством соединительных форм. Опять все расписались, прониклись и прочувствовались… Работа продолжилась.
И кто скажет, что закона подлости нет. Оставался последний шлаг. Всё шло по накатанной. «Прочь от кабеля» – осмотр места – «Отпускай!». Кабель наверху застопорился. Время шло… Пониковский опять закричал: «Отпускай, твою…», на что сверху донеслось, что вот только он сейчас повернётся, что всё будет ништяк. Прошло ещё минуты три. Пониковский опять крикнул: «Прочь от кабеля» и полез в ограждение. Около ВРЛ он на минутку задержался, но всплеска не услышал. Пройдя три метра в корму он почувствовал как волосы зашевелились у него под ушанкой, так как опять услышал всплеск, крик «А-а-а, бля…», затем ещё один всплеск, после чего вахтенный офицер снова заорал во всю ивановскую: «Человек за бортом! Вы что там, офигели?»
Пониковский вылетел на надстройку. Опять утопающему были брошены шары Александрова (прозванные в народе «яйцами»), снова они стукнули плавающего по кумполу. Матрос был выдернут из воды бравыми ребятушками, взят под белы рученьки, но тут вся эта живописная композиция упёрлась выпуклое чрево Пониковского. Тот, недолго думая, с левой въехал в челюсть купальщика, затем провёл правый хук и отполировал это всем ударом по печени. Работа встала…
Его оттащили, но ватник и ушанка не позволили механёнку нанести бойцу сколь значимые повреждения. Пониковский рвался из рук, крича на всю Моховую, что сам лично утопит этого идиота, но тут поднялся командир и пресёк всякую анархию. Бывшего пловца утащили вниз, и эскулап, матерясь на весь центральный пост, опять растёр пострадавшего спиртом, крича механёнку, что в следующем месяце всё механическое «шило» уйдёт к нему.
В центральном заместитель выяснял причины, по которым боец полез к кабелю. На вопрос: «Ты же видел, что было перед тобой?», намекая на ранее искупавшегося акустика, боец с непосредственностью обосравшегося щенка ответил: «Я хотел как лучше…», так что зря наши СМИ потом приписывали эту фразу ныне покойному товарищу Черномырдину…
Ещё через час буксир, который тянул «Б–248» за «ноздрю» за «стоящий конец», аккуратно по кругу подошёл к правому борту «Варшавянки», дождался, когда моряки отдадут скобу на своём буксировочном тросе, вытянули свой 200-метровый буксировочный трос себе на палубу, привязались поданными с лодки концами и потащили лодку к пирсу, на котором с одной стороны была ошвартована атомная ПЛ 667БДР проекта.
Не доходя до пирса метров 40, капитан буксира попросил отдать буксирные концы, что и было сделано лихо подскочившими швартовщиками, которые перетянули концы на лёгкий корпус и аккуратно их разложили по бортам. Буксир радостно гукнул и пошёл назад. Второй буксир засеменил за своим старшим собратом…
Лодка ещё немного по инерции продвуинулась вперёд и остановился метрах в 5-ти от пирса. Пока суть да дело – буксиры же скрылись за поворотом причала завода «Звезда», даже не порощавшись. Федорцов по рации пытался вернуть хотя бы один из них обратно, но те упорно отказывались отвечать на соответствующих каналах – типа до пирса дошкрябаете сами.
На пирсе стояли высыпавшие с атомной ПЛ 667БДР проекта матросы, офицеры и мичмана, , отдельной кучкой стояли капитан 1 ранга в окружении 4-х женщин, одетых в фуфайки. Всем на пирсе было интересно – а что предпримут дизелисты в такой ситуации.
Делать было нечего. Старпом скомандовал начальнику носовой швартовной партии (а им был – как вы помните – командир БЧ–3), чтобы тот озадачил своих подчинённых подать выброску на пирс. Моряки исправно попытались это сделать, но молодость брала своё – «лёгость»[9]упорно долетать до пирса никак не желала. В это время на лёгкий корпус поднялся Пониковский, посмотрел на очередные три попытки подать выброску, обматерил всех и вся, подошёл к моряку, отобрал у него выброску, сложил её наподобие лассо и, коротко размахнувшис, послал «легость» в сторону пирса. «Лёгость» оказалась понятливой и прямиком «въехала» по тыковке расслабившегося моряка–атомоходчика и поэтому прозевавшего момент, когда означенную «лёгость» надо было поймать. Та, отразившись от маковки моремана, упала на пирс.
Николай Анатольевич произнёс: «Механик, зачёт, давай вниз – запитывай шпили», что тот и не преминул выполнить. С 1-го и 5-го отрепетовали команду и повернули пакетники на основное питание. Через пять минут с торпедной палубы донеслось: «Аварийная тревога, пожар в кафердаме» и минёры словно «умерли»…
Пониковский звонками дал аварийную тревогу, приказал загерметизировать 1-ый отсек, скомандовал аборигенам первого включится в ПДУ[10], доложил на мостик о задымлении в первом и об объявлении тревоги и попросил добро сходить в первый – проверить – что там и как. Оставив за себя слетевшего с мостика помощника, Станислав Семёнович включился в ПДУ и быстро открыв переборку на 22 шпангоуте, просочился в первый, не забыв за собой загерметизировать переборочную дверь. По нижнему настилу отсека гулял дымок – причём довольно плотный, но на расстоянии вытянутой руки ещё можно было что – то разглядеть. Отдраив переборку в кафердам[11], Станислав увидел, что из корпуса балластного сопротивления шпиля валит дым.
Плюнув с досады (мысленно), механик выбежал из кафердама, пробежал по отсеку, постучал в уже задраенный люк торпедного настила и после того, как тот открылся, взлетел по трапику на торпедную палубу. Отшвырнув старшину команды торпедистов со своего пути, Станислав подлетел к пакетнику шпиля и поворотом рукоятки снял питание. Далее он убыл в центральный пост, не забыв предупредит жителей 1-го, чтобы настраивали систему вытяжки отсека на вентиляцию (а вентиляцию АБ – не трогали – пусть вентилируется по замкнутому циклу). Сняв с себя ПДУ, механик доложил наверх, что страшного ничего не произошло, он даёт отбой аварийной тревоги и начинает вентилирование первого в атмосферу – просто балластник задымил.
Проведя с помощью моряков 4-го и 3-го отсека необходимые манипуляции, Пониковский начал вентилирование лодки. Через минут 30 первый отсек стал обитаем, о чём механик также доложил командиру. Затем с разрешения поднялся наверх и увидел, что ПЛ отодвинулась течением ещё метров на 5 от пирса, а корму вообще откинуло метров на 15 – и явно кормовой шпиль уже при всём желании нельзя было использовать. Носового конца оставалось метров 10 свободным и за них держалось человек пять растерянных швартовщиков…
Федорцов с матами кричал в рацию, что лодку «несёт» и где это нехорошие буксиры запропастились, пусть подскакивают, а то лодку начнёт носить по бухте как презерватив использованный…
Моряки сгрудились возле ограждения рубки. Митяев, посоветовавшись с Пониковским, довёл до Александра Сергеевича предложенный механиком план швартовки. Но что отец–командир, немного подумав, согласился
Пониковский, доведя план до минёра, под руководством старпома убрал лишних бойцов за ограждение рубки от греха подальше, а с выбранными им пятью крепышами ухватился за конец швартова и они, уперевшись ногами в леера на легком корпусе, под счёт «Раз–два, взяли!» начали рывками тянуть канат на себя.
На пирсе атомоходчики начали негромко смеяться, но через пять минут их смех захлебнулся. Нос «Варшавянки» потихоньку начал приближаться к пирсу. Через минут 15 носовой частью лодка упёрлась в железо пирса и моряки бодро накрутили восьмёрки на кнехты.
С кормы подали выброску, завели конец и шпилём подтянули кормовую часть. Механик посмотрел на дело рук своих, вытер пот со лба и убыл в центральный приводить ОиТС[12]корабля в исходное положение по–швартовному...
Пока снимал с гидравлики ненужную арматуру и переводил вентиляцию АБ на режим «периодически в атмосферу» прошло минут 30. Доложив командиру, что корабль приведён в необходимое состояние и получив команду «Вахте заступить по–швартовному» механик сделал все необходимые записи и после доклада о заступлении вахтенного ЦП по команде поднялся наверх. Командир стоял на пирсе, с корпуса корабля на пирс уже был установлен трап, рядом с командиром стоял капитан 1 ранга и несколько женщин. Механик подошёл к группе, по кивку командира представился капитану 1 ранга (это оказался Помощник НЭМСа по живучести), а затем начал общаться с женщинами, которые изъявили желание снабдить корабль электропитанием, водой, дистиллятом и прочими необходимыми для жизнедеятельности вещами.
Капитан 1 ранга сильно удивился, спросив командира – а где механик, чего тут командир группы командует, на что Александр Сергеевич пояснил недотёпе, что это и есть механик, а командира группы ещё ему не назначили – вот лейтенант и крутится…
Затем с пирса подали кабеля для обеспечения не только питания, но и заряда АБ (а впереди «Варшавянке» предстояло провести лечебный цикл «батарейки»), трюмные подсоединили к приёмнику шланги для подачи пресной воды, электрики протянули через торпедку шланг для приёма дистиллята, женщины спустились внутрь лодки, проверили изоляцию и записи о покраске питьевых цистерн и их испытаниях, проверили подключенный радистами телефон в работе, после чего, нагрузившись небольшими пакетами с продуктами и двумя бутылками «Советского Шампанского» лично от Пониковского – чтобы фамилию механика ненароком не забыли – убыли восвояси, оставив «в нагрузку» в центральном посту бумажку с телефонами необходимых служб.
Механик зашёл в свою каюту, взял план лечебного цикла и поднялся наверх. Там он отпросился у командира сходить в ЭМС[13] подписать план ЛЦ и убыл с капитаном 1 ранга в ЭМС.
Поднявшись на второй этаж здания, куда его привёл всё тот же молчаливый «живчик», кап раз указал Станиславу на двери, где сидели НЭМС и ПНЭМС[14] по электрочасти, после чего счёл свою миссию выполненной и убыл по своим делам. Пониковский решил начать с начальства. Вежливо постучав кулаком в деверь с табличкой «Начальник ЭМС» и услышав сакраментальное: «Войдите», Станислав Семёнович смело отворил дверь и вошёл во внутрь. Напротив входа за столом сидело три капитана 1 ранга и один капитан 2 ранга.
– Разрешите представиться, – сказал Станислав, – командир БЧ–5 ПЛ «Б–248» лейтенант Пониковский. Прибыл подписать план лечебного цикла АБ – завтра хочу начать с утреца пораньше…
Разгова́рившие до этого высокие механические чины смолкли и удивлённо посмотрели на лейтенанта.
– Сынок, у тебя случаем не мания величия? – спросил грузноватый и имевший радикольно–жёлтый цвет остатков волос на голове капитан 1 ранга. – Какой с тебя механик?
– Нормальный, – ответствовал Пониковский, – как положено. План лечебного цикла кто будет подписывать или некому? А то у меня времени в обрез – ещё надо занятее с бойцами провести…
– Лейтенант, ты бы вышел и успокоился, а сюда пришли своего командира БЧ–5, – сказал второй капитан 1 ранга, сидевший сбоку от входа за отдельным столом и, как понял Станислав, – и являющийся Начальником ЭМС…
– Я никуда не пойду. Вот план лечебного цикла. А я и есть командир БЧ–5 «Варшавянки». Тут вас «живчик» уже убедился в этом, а каждому доказывать, что я и есть настоящий механик ПЛ – времени нет…
Тут капитан 2 ранга, который сидел отдельно от остальных прищурился, вгляделся внимательно в Пониковского и спросил:
– Станислав – это ты? Не твой ли отец был заместителем у Крастелёва?
– Да, мой отец был замом у Михаила Андронниковича, а потом – когда Ашот Аракелович Саркисов пришёл, он ушёл в отставку.
– Ты как о друге говоришь про контр–адмирала. А ты меня не помнишь? Я – Сергей Владимиров. Так ты что – действительно механик?
– Здорово, Сергей. Я недавно был в отпуске, видел твоих – сдал отец, а мать – ничего, держится после инфаркта. Далее, во–первых Саркисов уже вице–адмирал, во–вторых – если помнишь – он был моим соседом по квартире – я жил во 2-м подъезде 18-го дома, а Саркисов с тётей Нелли и с Сашкой и Васькой жили в 1-м, плюс его «Волга» стояла в соседнем гараже с нашим, в–третьих он ещё с моим отцом служил на Севере до перевода их в Голландию, так что я всегда к нему обращался по имени–отчеству. Сашка закончил какое–то политическое училище, а Васька отсидел за кражу, сейчас наркоманит где–то… Хотя же ты жил в 15-м доме и мог этого не знать. А насчёт механика…
После этих слов Пониковский достал своё удостоверение, открыл его и показал всем запись: «Командир ЭМБЧ войсковой части 13037», заверенная печатью командира войсковой части 69003.
– Ни хрена себе, – было сказано НЭМСом. – чтоб я так жил… Петрович, поспрашай–ка этого вундеркинда и посмотри план ЛЦ…
Пониковский отошёл с рыжеволосым капитаном 1 ранга в сторонку, в течении минут 20 побеседовал по знанию РЭАБ[15], РБЖ[16], РЭКУС–ПЛ[17], пару раз поймал на том, что кап раз кое–что уже успел и подзабыть за давностью лет и тяготами забот повседневной службы, но акцентировать на этом ничьего внимания не стал, после чего Петрович внимательно прочёл план и без слов подписал его…
– Молоток, – похвалил он лейтенанта. – далеко пойдёшь. Свободен.
Пониковский, ничего более не говоря, повернулся и вышел из кабинета.
Потом был лечебный цикл, который продолжался пять с половиной дней, во время которого его по пару раз успели посетить флагманские механики – типа с целью проверки отсутствия нарушений руководящих документов – а на самом деле затариться «шильцом» под благовидным предлогом – благо Станислав не особенно жалел цэ два аш пять о аш – но и лишнего раздавать не любил, помятуя заповедь отца, что «шило» жалеть не надо – когда знакомишься с вышестоящим командованием – шарик круглый, углов немеряно – ещё может и доведётся встретится.
А убедиться в этом Станислав смог ещё в 4-ой бригаде – как только приехал с Камчатки на «Б–248». Через три дня после приезда, получив пропуск на «Дальзавод», Станислав подал документы на получение спирта – ректификата на погрузку АБ в количестве 52 кг (не литров!), умудрился подписать заявку на второй день после прибытия лично у начальника службы тыла КТОФ, после чего через сутки получил запрашиваемое, скрепил крышки бидонов цепью, пропущенной через ручки и крышки бидонов, и замком, после чего опечатал ёмкости своей личной печатью.
Затем добыл пару 2-хлитровых банок в магазине, что находилась в торце казармы, где на 2-м этаже располагался экипаж «Варшавянки», наполнил их «шильцом», закрыл пластмассовыми крышечками, поставил их в матерчатую сумку и с ними убыл в Техническое управление ТОФ – благо идти до него было недалече – достаточно было выйти за КПП[18] 4-ой бригады и перейти дорогу. Получив «добро» и пройдя вертушку с дежурным за стеклянной перегородкой, бравый лейтенант зашёл в «святая святых» механической управленческой мысли и повернул налево. После получения разрешения войти, он зашёл в кабинет начальника ТУ контр–адмирала Петрова С.В. (так значилось на табличке, что висела с наружной стороны двери), после чего чётким голосом запросил разрешения обратиться и, получив оное, доложился, что лейтенант Полниковский С.С., назначенный командиром БЧ–5 ПЛ «Б–248» прибыл к месту прохождения дальнейшей службы, дела у капитана 3 ранга–орденоносца Сутяйкина А.И. принял и представляется по случаю вступления в должность.
Адмирал оторвался от чтения бумаг, спросил – не родственник ли он бывшего заместителя начальника СВВМИУ[19] – и получив ответ, что тот является отцом Станислава – уже более дружелюбно посмотрел на лейтенанта.
Расспросив – как устроился, был ли уже на корабле и т.д., адмирал напутствовал молодого механика словами о том, что к делу надо относится «настоящим образом» и сказав, что был рад пообщаться с новым механиком «Варшавянки», отпустил Станислава, но прежде чем уйти, Пониковский вытащил из сумки бутыль со спиртом и поставил на стол адмирала, сказав, что это не для пьянства, а «здоровья для» и чтобы начальник механической службы не забыл лейтенанта.
После этого Пониковский вышел из кабинета, не забыв поплотнее закрыть за собой двери, и направился в от дел ремонтирующихся кораблей, который располагался на 3-м этаже. Там он повторил процесс представления офицерам и выставил начальнику отдела оставшуюся бутыль со спиртом, повторив, что не для пьянки оная – а для дела. Народ механический сразу отнёсся к Пониковскому с уважением и дальнейшая служба лейтенанта потекла без особых препятствий…
Второй раз «шило» выручило лейтенанта, когда оказалось, что бывший механик–ордено-носец Сутяйкин Александр Иванович, уезжая к новому месту службы в Африку командовать плавдоком немножко «обманул» Пониковского с АВМ–5 (02 штуки), которые при сдаче дел – как он заявил – были у него дома – от греха подальше, а на самом деле их просто дома не было, о чём и заявила оставшаяся в одиночестве супруга Александра Ивановича, куда и пришёл вечером Пониковский с 4-мя моряками, а сам орденоносец уже убыл на самолёт, чтобы лететь в столицу нашей Родины – Москву.
Дело было «жах»[20] – аппараты стоили порядочных денег, так как серебра в них было достаточное количество. Однако долго печалиться по этому поводу Пониковский не стал. В очередной раз придя в техупр в отдел РК, он посоветовался со «знающими людьми» и после уменьшения своих «стратегических запасов» спирта на 10 литров, 2 бутылки «Советского Шампанского», 2 коробки конфет для начальника (спирт) и остальное – для красавиц на складах водолазного имущества флота, Станислав Семёнович сдал 1,5 тонны металлолома в виде списанных старых огнетушителей типа ОУ–5 , которые были давным–давно списаны и от которых никак не могли избавиться на 4-ой бригаде, 40 грамм серебра (как их достал Пониковский – не скажу – секрет фирмы, но дело было провёрнуто без взломов, хищений, ограблений и личных раходов), старые АВМы были списаны и числились сданными и утилизированными, а лейтенант получил с флотских складов 2 новеньких комплекта аквалангов в серых ящиках.
К слову сказать – в конце этой истории, за месяц до того как перед тем как покинуть 4-ю бригаду, Пониковский решил разобраться с кладовкой – сараем своего корабля, которая находилась метрах в 100 от казармы и на железных дверях которой висел давно заржавевший замок. При помощи кувалды замок был вскрыт и взору моряков представилась куча всякого барахла.
Три дня было потрачено на извлечение и пересортировку хлама, а в конце этого столь нужного мероприятия под кучей порванного ССП и были обнаружены те два «пропавших» АВМа. Пониковский шибконе опечалился, а извлёк их на свет Божий, затем за 5 литров спирта провёл гидравлические испытан?