«Скажет солнцу, — и не взойдёт». Как учитель астрономии проповедовал Слово Божие
Протоиерей Андрей Ткачев, 14 декабря 2012г.
У меня есть знакомый монах. Впрочем, как знакомый? Мы с ним только раз виделись, в самолете. Рядом в креслах сидели во время полета, познакомились, разговорились. И он мне рассказал, что впервые серьезные слова о Боге услышал в школе на уроках астрономии.
До этого, мол, и в храм заходил, и слышал кое-что от родителей, кое-что — от друзей. Но те слова по касательной шли, а эти вдруг вглубь проникли. Подобных историй мне, признаться, еще слышать не приходилось, и я попросил рассказать подробнее. Монах охотно согласился. Во-первых, лететь долго. Во-вторых, как он сказал, в конце времен люди, по духу близкие, быстро знакомятся. «Я, — говорит, — вас полчаса вижу, а уже как будто всю жизнь знаю». Вот его рассказ, вернее то, что я из него запомнил.
— В старших классах, сами знаете, какая учеба. У парней уже усы растут и от каждого второго табаком пахнет. Девчонки, те вообще уже все — невесты. Какая тут химия? Какая физика? И это мы десять лет учились. Как сейчас заставить людей двенадцать лет в школе учиться, я не знаю. Последние времена. Господи, помилуй. (При этих словах он вздохнул и перекрестился.)
…Но учитель астрономии Евгений Борисович нам понравился. Он понимал нас, знал, что нам так же нравится слушать преподавателей, как им нравится слушать нашу музыку. И он нас не мучил, а просто разговаривал. Даже первый урок со стихов начал, с Лермонтова. «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит».
Говорил, что лишних знаний не бывает, что один предмет связан с другими, и если что-то одно хорошо поймешь, то и в другой области знаний будет легче. В общем, все правильно говорил и, главное, знал, что мы это после поймем, а не тотчас. Другие нервничают, когда ты сразу не понял. А он рассказывал спокойно, не отвлекался, если, например, на задних партах девчонки ногти красили.
От посева до жатвы должно время пройти. Вот он и сеял. Большинство учителей этого не понимают, даже и духовные не понимают. Что делать? Последнее время. (Здесь монах вздохнул, и я ждал, что он перекрестится с молитвой, но тот продолжил).
— Однажды на уроке Евгений Борисович говорит: «Какие марки машин вы знаете?». Ну, пацаны начали шуметь, называть все, что видели, на чем ездили, о чем мечтали. Когда стали «японцев» перечислять, «Хонду», «Мицубиси» и прочее, он спрашивает: «А «Субару» знаете?». Мы говорим: «Да, знаем». Некоторые стали особенности модельного ряда перечислять.
А он говорит: «Как вы думаете, каким образом марка этой машины связана с нашим предметом?». Мы, конечно, не знали. И он начал рассказывать. Оказывается, Субару — это японское название созвездия, которое у нас называется Плеяды. Что это созвездие одно из самых красивых и заметных в Северном полушарии, что про него у Гомера написано.
«Понимаете, — говорит, — что через карту звездного неба можно всю мифологию греческую изучить? Плеяды — это сестры, которых Зевс, спасая от охотника Ориона, превратил в семейство звезд. А Орион — это соседнее созвездие, и он за ними все время безуспешно гонится». Кто-то из наших спросил: «Поэтому на товарном знаке «Субару» звездочки нарисованы?».
Он отвечает: «Да, но не только это интересно. Как по-английски «пятница»?». Мы: «Friday». «Правильно, — говорит, — это от имени германской богини Фреи. У германцев были другие боги, не те, что у греков, и они называли Плеяды «птенцами Фреи». И еще это созвездие несколько раз упоминается в Библии».
* * *
Самолет летел над бескрайним ковром облаков. Они напоминали роскошную взбитую перину, и казалось, прыгни вниз — ни за что не долетишь до земли. Так и утонешь в этом прохладном и неимоверно мягком одеяле, а затем продолжишь путь пешком, ниже самолетов, но выше суетной земли, лежащей внизу, словно большая топографическая карта.
* * *
— Плеяды, оказывается, дважды упоминаются в Книге Иова. Мой сосед раскрыл лежавшую у него на коленях сумку и достал оттуда небольшую Библию в мягком переплете. Минуты через две он нашел в тексте нужное место и прочел: «Скажет солнцу, — и не взойдет, и на звезды налагает печать. Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря; сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга; делает великое, неисследимое и чудное без числа!».
— Вот, Книга Иова. Девятая глава. Хима — это Плеяды, а Кесиль — это тот самый Орион, что за ними гонится.
— Это и были те слова о Боге, которые вас впервые поразили? — спросил я.
— Нет. Я тогда ничего не запомнил. Только удивился, что про созвездия в Библии написано. Все это я потом нашел, и прочел, и понял. Просто Евгений Борисович что-то сдвинул во мне, заинтересовал, что ли. Он наперед сеял, сеял в надежде, что у кого-то в душе семя не погибнет, но прорастет. Кстати, там у Иова об этих созвездиях еще сказано. Хотите, найду?
Он полистал Книгу и через минуту прочитал: «Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль? Можешь ли выводить созвездия в свое время и вести Ас с ее детьми? Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?».
— А кто такая Ас?
— Ас — это Большая Медведица. А про узлы вы поняли? Нет? Плеяды, они распущенные, как локоны.
Бог спрашивает: «Можешь ли их связать?». А Орион переплетенный. Господь говорит: «Можешь ли его развязать?». То есть, «что ты можешь такого, чтобы Мне указывать?». Это ведь в последних главах говорится, там, где Бог Иову явился и смиряет его.
Мой сосед опустил глаза в Книгу и прочитал еще: «Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это».
* * *
Турбины ровно урчали. Мой сосед замолчал. Я смотрел в окно на взбитую облачную перину. По сути, я обозревал широту земли, и рождался во мне от этого скорее трепет, чем восторг. Слишком уж немощен летящий по небу человек. И он, и его механизмы — в руках Господа, Которого совсем не хочется искушать, особенно вспомнив историю Иова.
* * *
Мы помолчали, и сосед мой даже подремал. Но через некоторое время разговор продолжился. Этот молодой монах оказался очень интересным рассказчиком. Оказалось, что астрономия — его увлечение, и даже в монастыре у него есть небольшой телескоп.
— А начальство не ругает? Вам можно заниматься подобными вещами? — не удержавшись, спросил я.
— Да, поначалу отец игумен бурчал, — улыбнувшись, ответил он. Даже Писание цитировал. «Дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им».
— А вы что?
— А я говорил, что служить звездам не собираюсь; что через звезды язычники узнали о Рождестве Спасителя; что в псалмах сказано: «Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света». В конце концов он мне разрешил в воскресной школе при монастыре детям про астрономию рассказывать. Да и сам ко мне иногда заходит в телескоп поглядеть.
— Жаль, что у меня в школе не было такого учителя астрономии.
— У вас наверняка был другой учитель, по другому предмету. То есть был кто-то, чье имя не забылось и чьи уроки вам в жизни пригодились.
Я стал вспоминать далекие школьные годы, перебирать имена, лица, предметы, чтобы понять, был ли у меня в жизни такой преподаватель, который бы заронил в моем сердце драгоценные зерна. А мой сосед между тем продолжал:
— Я только в монастыре понял, что любой школьный предмет может тайно о Боге свидетельствовать. Математика говорит об идеальном мире, о бесконечности. Биология заставляет изумиться гармоничной сложности и глубине творения. Про историю и литературу я просто молчу. Это, так сказать, почти богословские дисциплины. Если бы они преподавались так, как надо, можно было бы всех к Богу привести.
— А как надо?
— А надо говорить, подразумевая Бога.
— Простите, не понял.
— Это от учителя зависит. Если учитель веру имеет, и Бога боится, и детей любит, то он не будет часто и открыто о Боге говорить. Он будет о Боге думать, будет стоять на уроке перед Его лицом и говорить о своем предмете. Дети тогда, сами не зная почему, его предмет полюбят. Почувствуют. Разум не заметит благодати, а сердце, как более тонкий орган, все считает и поймет. Не сразу, конечно.
Я ведь подружился с Евгением Борисовичем, в гости к нему ходил, он мне книги давал читать. А все равно только лет через десять после школы понял, что он учил нас не тому, о чем говорил, а гораздо большему. Биолог, тот только про тычинки и пестики твердил, да про происхождение человека от обезьяны. А ведь природа — это раскрытая книга творения! Читай и изумляйся.
— Скажите, а где таких учителей выпускают?
— Нигде не выпускают. Учитель сам должен учиться и от своего огня другие огни зажигать. Прежде чем познать Господа как Спасителя и Судию, Его знали как Учителя. Понимаете? Учитель, в идеале, — это лучик от Христа. Христос — Солнце, а учитель — лучик. Вы не учитель, случайно?
— Я? Нет, я не учитель. Но у меня детей трое, и эта тема мне небезразлична. Кстати, и машина у меня — «Субару».
Мы еще долго говорили, и я услышал много таких вещей, о существовании которых даже не подозревал. Мы и телефонами обменялись. Только жаль, что монах тот (Пименом его звали) не из нашей страны. Так что видеть его с тех пор мне больше не приходилось.
* * *
Рассказать об этой истории меня заставило следующее обстоятельство. В нашей школе, то есть там, где мои дети учатся, в учебную программу решили ввести Закон Божий. Родители разделились на три части. Одни шумят «против», другие — «за», третьи безразлично отмалчиваются. Я сам — «за». Меня в школе Библию читать не научили, так пусть детей моих научат.
Я хоть и много лет в церковь хожу и пощусь, и причащаюсь, но в музеях до сих пор иногда перед картиной на библейскую тему стою в недоумении. То ли это «Юдифь с Олоферном», то ли это «Иосиф убегает от госпожи» — не знаю. Только «Жертвоприношение Авраама» узнаю безошибочно. Стыдно. Стыдно не знать ни корней, ни основ на пятом десятке. Поэтому я за то, чтобы мои дети знали Бога и учили Его Закон.
И тот разговор с отцом Пименом в самолете тоже этой темы касается. Ради этого я и решился сесть и записать то, что память удержала. Давайте, учителя и родители, вместе думать, что и как нам сделать, чтобы Господь Бог к сердцам наших детей прикоснулся.