Дмитрий Быков (комментарии) // «Facebook», 24 октября 2020 года
Елена Иваницкая («Facebook», 24.10.2020):
347-й выпуск критического еженедельника. Для иллюстрации мой помощник и соавтор [фотография кота], а под названием «Премиальное, депрессивное».
Лауреатом премии «Ясная Поляна» в номинации «современная проза» стал вчера роман Евгения Чижова «Собиратель рая» (М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2019).
Для эмоционального набега на читателя в романе потерялась старушка-мама с болезнью Альцгеймера.
К этой сюжетной линии толстыми белыми нитками пришиты, во-первых, бесконечные описания «барахла» (герой, сын старушки, покупает на барахолке «вещи заурядные, ширпотребные, которые никто подолгу не хранил, поэтому уцелеть они могли лишь случайно, забытые в темных углах кладовок»), во-вторых, «говорящие головы», которые вещают и вещают про «умное» — про время, старость, смерть, ностальгию, советский проект, одиночество, память, и т.д.
Достоинства у романа есть. Их два — он короткий (300 страниц) и написан все-таки на русском языке, а не на диком идиолекте наподобие «кременького диванчика» или «воза трупных пятен».
Символика в романе не просто прямолинейная, а тычет пальцем в глаз: болезнь Альцгеймера — это наш постсоветский распад памяти, а «барахло» — ностальгические попытки восстановить потерянный рай.
Ибо СССР — это был рай, неустанно объясняют говорящие головы.
«...воздух нашей страны был воздухом бесконечности! Мы жили вне истории — и прекрасно без нее обходились. Не замечая этого, мы жили в вечности: пили, блудили, валяли дурака, травили анекдоты. А что еще делать в вечности, как не травить анекдоты? Вся страна была рассчитана на вечность! А потом наша вечность взяла и кончилась».
«А по поводу тяги в материнское лоно ты что-то совсем уже загнул… У нас вся страна по СССР ностальгирует, что ж, она вся, по-твоему, в материнское лоно стремится?»
«Тяга сбежать из своего времени так распространилась потому, что будущего не стало. Раньше ведь верили, что в будущем всех ждет что-то совсем другое, новое, чего никогда прежде не было: коммунизм там, полеты в космос, освоение иных планет… Я точно помню, в детстве многие взрослые вокруг меня в это вполне серьезно верили. А теперь ясно, что дальше ничего уже не будет, то есть будет всё то же самое, теперь даже коммунизм остался в прошлом. В будущее людей загоняет государственный проект, будь то освоение космоса или социализм в отдельно взятой стране. Обычному человеку это вроде бы до лампочки, но страна в целом должна куда-то двигаться, и он двигался вместе с ней. А теперь всё это рассыпалось, наш проект свернули, и у людей не осталось ничего, кроме прошлого. О будущем им даже думать не хочется, потому что в нем будет всё, что уже есть, только гораздо хуже: ведь сами они станут старее».
Чтобы втиснуть в роман эту публицистику, сто раз читанную и наизусть знакомую, автор начинает характеризовать говорящего и его говорение:
«Карандаш говорил спокойно, почти равнодушно, будто его самого это совсем не касалось, только под конец пробился на поверхность его всегдашний страх перед старостью, и голос сразу зазвучал по-другому, а сам он отвернулся к окну, за которым шли над крышами тучи и вместе с ними, замершее в комнате Короля, законсервированное в коллекциях и плесневеющее в собраниях всевозможного старья, продолжало идти время».
Так. За окном, значит, шли тучи. Ядовитый Виктор Шкловский о таких же текстах ядовито замечал, что их авторы периодически напоминают — «за окном шел дождь».
В общем, друзья, за окном тучи, рай восстановить невозможно, а впереди только зима, старость, Альцгеймер, смерть.
из комментариев:
Савва Раводин: А я, наивный дурак, ещё в РЕШ свою рукопись посылал...
Елена Иваницкая: Савва Раводин Только вздыхаю. Да, напрасно вы посылали. Там просто не рассматривают присланные рукописи.
Савва Раводин: Елена Иваницкая не в этом дело:) Мне посоветовал так сделать Илья Данишевский, наверняка же вы его знаете. И выходы я нашёл, но у меня подход к проблеме распада СССР совсем другой... противопожный. Прочитал ваш пост и понял, что ловить было нечего, «балом правит ностальгия».
Елена Иваницкая: Савва Раводин Вот оно что! Мне казалось и кажется, что это издательство полностью безыдейное.
Савва Раводин: Елена Иваницкая кстати, «нон-фикшн во фрейме романа» это от него пошло, можно сказать, что Илья придумал этот термин:)
Елена Иваницкая: Савва Раводин А теперь куда вы думаете предложить?
Савва Раводин: Елена Иваницкая никуда, хватит. Два года ушло на эти вещи... Надежда была на «Эксмо», один из скаутов этого издательства рекомендовал рукопись к изданию, но через полгода я и в это перестал верить и месяц назад опубликовал её на «ЛитРес-самиздат».
Дмитрий Львович Быков: Савва Раводин а мне кажется, «Коридорные дети» — хороший роман, и я не понимаю, почему его не печатают. Правда, там есть длинноты, но они есть везде. И издать эту книгу, по-моему, полезно.
Савва Раводин: Дмитрий Львович Быков стоп, вы настоящий Дмитрий Быков и вы читали «Коридорных детей»? Прошу понять правильно, я слегка в шоке от вашего комментария...
Елена Иваницкая: Савва Раводин Настоящий, конечно. Какой же еще может быть?
Дмитрий Львович Быков: Савва Раводин я настоящий Быков и по вашему блогу на Снобе про вас узнал. Но от меня большого толку в издательском деле нет, к моим рекомендациям прислушиваются редко.
347-й выпуск критического еженедельника. Для иллюстрации мой помощник и соавтор [фотография кота], а под названием «Премиальное, депрессивное».
Лауреатом премии «Ясная Поляна» в номинации «современная проза» стал вчера роман Евгения Чижова «Собиратель рая» (М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2019).
Для эмоционального набега на читателя в романе потерялась старушка-мама с болезнью Альцгеймера.
К этой сюжетной линии толстыми белыми нитками пришиты, во-первых, бесконечные описания «барахла» (герой, сын старушки, покупает на барахолке «вещи заурядные, ширпотребные, которые никто подолгу не хранил, поэтому уцелеть они могли лишь случайно, забытые в темных углах кладовок»), во-вторых, «говорящие головы», которые вещают и вещают про «умное» — про время, старость, смерть, ностальгию, советский проект, одиночество, память, и т.д.
Достоинства у романа есть. Их два — он короткий (300 страниц) и написан все-таки на русском языке, а не на диком идиолекте наподобие «кременького диванчика» или «воза трупных пятен».
Символика в романе не просто прямолинейная, а тычет пальцем в глаз: болезнь Альцгеймера — это наш постсоветский распад памяти, а «барахло» — ностальгические попытки восстановить потерянный рай.
Ибо СССР — это был рай, неустанно объясняют говорящие головы.
«...воздух нашей страны был воздухом бесконечности! Мы жили вне истории — и прекрасно без нее обходились. Не замечая этого, мы жили в вечности: пили, блудили, валяли дурака, травили анекдоты. А что еще делать в вечности, как не травить анекдоты? Вся страна была рассчитана на вечность! А потом наша вечность взяла и кончилась».
«А по поводу тяги в материнское лоно ты что-то совсем уже загнул… У нас вся страна по СССР ностальгирует, что ж, она вся, по-твоему, в материнское лоно стремится?»
«Тяга сбежать из своего времени так распространилась потому, что будущего не стало. Раньше ведь верили, что в будущем всех ждет что-то совсем другое, новое, чего никогда прежде не было: коммунизм там, полеты в космос, освоение иных планет… Я точно помню, в детстве многие взрослые вокруг меня в это вполне серьезно верили. А теперь ясно, что дальше ничего уже не будет, то есть будет всё то же самое, теперь даже коммунизм остался в прошлом. В будущее людей загоняет государственный проект, будь то освоение космоса или социализм в отдельно взятой стране. Обычному человеку это вроде бы до лампочки, но страна в целом должна куда-то двигаться, и он двигался вместе с ней. А теперь всё это рассыпалось, наш проект свернули, и у людей не осталось ничего, кроме прошлого. О будущем им даже думать не хочется, потому что в нем будет всё, что уже есть, только гораздо хуже: ведь сами они станут старее».
Чтобы втиснуть в роман эту публицистику, сто раз читанную и наизусть знакомую, автор начинает характеризовать говорящего и его говорение:
«Карандаш говорил спокойно, почти равнодушно, будто его самого это совсем не касалось, только под конец пробился на поверхность его всегдашний страх перед старостью, и голос сразу зазвучал по-другому, а сам он отвернулся к окну, за которым шли над крышами тучи и вместе с ними, замершее в комнате Короля, законсервированное в коллекциях и плесневеющее в собраниях всевозможного старья, продолжало идти время».
Так. За окном, значит, шли тучи. Ядовитый Виктор Шкловский о таких же текстах ядовито замечал, что их авторы периодически напоминают — «за окном шел дождь».
В общем, друзья, за окном тучи, рай восстановить невозможно, а впереди только зима, старость, Альцгеймер, смерть.
из комментариев:
Савва Раводин: А я, наивный дурак, ещё в РЕШ свою рукопись посылал...
Елена Иваницкая: Савва Раводин Только вздыхаю. Да, напрасно вы посылали. Там просто не рассматривают присланные рукописи.
Савва Раводин: Елена Иваницкая не в этом дело:) Мне посоветовал так сделать Илья Данишевский, наверняка же вы его знаете. И выходы я нашёл, но у меня подход к проблеме распада СССР совсем другой... противопожный. Прочитал ваш пост и понял, что ловить было нечего, «балом правит ностальгия».
Елена Иваницкая: Савва Раводин Вот оно что! Мне казалось и кажется, что это издательство полностью безыдейное.
Савва Раводин: Елена Иваницкая кстати, «нон-фикшн во фрейме романа» это от него пошло, можно сказать, что Илья придумал этот термин:)
Елена Иваницкая: Савва Раводин А теперь куда вы думаете предложить?
Савва Раводин: Елена Иваницкая никуда, хватит. Два года ушло на эти вещи... Надежда была на «Эксмо», один из скаутов этого издательства рекомендовал рукопись к изданию, но через полгода я и в это перестал верить и месяц назад опубликовал её на «ЛитРес-самиздат».
Дмитрий Львович Быков: Савва Раводин а мне кажется, «Коридорные дети» — хороший роман, и я не понимаю, почему его не печатают. Правда, там есть длинноты, но они есть везде. И издать эту книгу, по-моему, полезно.
Савва Раводин: Дмитрий Львович Быков стоп, вы настоящий Дмитрий Быков и вы читали «Коридорных детей»? Прошу понять правильно, я слегка в шоке от вашего комментария...
Елена Иваницкая: Савва Раводин Настоящий, конечно. Какой же еще может быть?
Дмитрий Львович Быков: Савва Раводин я настоящий Быков и по вашему блогу на Снобе про вас узнал. Но от меня большого толку в издательском деле нет, к моим рекомендациям прислушиваются редко.
Савва Раводин («Facebook», 24.10.2020):
Последние несколько дней были ужасными. Масса проблем, которые не знаешь, как решить. Кажется, я еще и умудрился заболеть... и тут, бац, комментарий от Дмитрия Быкова... не то чтобы жизнь сразу наладилась, но стало как-то светлее на душе... Дмитрий Львович, спасибо!!! Ссылка на книгу, как всегда, в первом комментарии. Вдруг кто-то захочет прочитать её после такой рекомендации...
из комментариев:
Dmitriy Yamaev: Самокат помню Быкову как то продавал на Флаконе )
Савва Раводин: Дмитрий Ямаев я про Флакон только писал, точнее, редактировал:)
Dmitriy Yamaev: Савва Раводин мир тесен.
Дмитрий Львович Быков: Дмитрий Ямаев что самое удивительное, он все ещё ездит.
Dmitriy Yamaev: Дмитрий Львович Быков я и не сомневался в этом.
Савва Раводин: Дмитрий Львович Быков я же у самое главное не спросил, почему было бы полезно издать эту книгу?
Дмитрий Львович Быков: Прежде всего потому, что она заполняет важную клетку в таблице — рассказывает о тех, о ком рассказать практически некому. И она интересная, кроме всего.
Последние несколько дней были ужасными. Масса проблем, которые не знаешь, как решить. Кажется, я еще и умудрился заболеть... и тут, бац, комментарий от Дмитрия Быкова... не то чтобы жизнь сразу наладилась, но стало как-то светлее на душе... Дмитрий Львович, спасибо!!! Ссылка на книгу, как всегда, в первом комментарии. Вдруг кто-то захочет прочитать её после такой рекомендации...
из комментариев:
Dmitriy Yamaev: Самокат помню Быкову как то продавал на Флаконе )
Савва Раводин: Дмитрий Ямаев я про Флакон только писал, точнее, редактировал:)
Dmitriy Yamaev: Савва Раводин мир тесен.
Дмитрий Львович Быков: Дмитрий Ямаев что самое удивительное, он все ещё ездит.
Dmitriy Yamaev: Дмитрий Львович Быков я и не сомневался в этом.
Савва Раводин: Дмитрий Львович Быков я же у самое главное не спросил, почему было бы полезно издать эту книгу?
Дмитрий Львович Быков: Прежде всего потому, что она заполняет важную клетку в таблице — рассказывает о тех, о ком рассказать практически некому. И она интересная, кроме всего.
(не)ПСС Дмитрия Львовича Быкова в Facebook'е