Лапуновы
Маша умирает. Прямо сейчас, когда я пишу этот текст, Маша умирает. Она знает, что умирает, но не знает, что умирает прямо сейчас, ей пока не сообщили, но сообщат вот-вот. Эти буквы никак не отменят ее смерть, не отдалят ее ни на секунду. Но они могут принести что-то другое — если мне удастся рассказать историю этой семьи. Пусть мне удастся.
Съемка: Виктория Одиссонова, монтаж: Александр Лавренов / «Новая газета»
Две квартиры
Это квартира в одном городе одной страны. Стены окрашены самостоятельно, на стенах развешаны слова на ином языке, самодельный камин из картона, здесь обитает кролик, у которого сложное имя — оно собрано из имен двух людей, которые спасали других людей. Кролика стригут. На кухне жарятся наггетсы, из холодильника достаются салаты. Только что был Новый год, и в углу полыхает елка, купленная на распродаже. Вещей немного, хозяева живут здесь недавно. Хозяева — беженцы.
Вот другая квартира в том же городе той же страны. Она на низком этаже, здесь очень широкие дверные проемы. В квартире отсутствуют запахи, воздух стерилен и пуст — и эта стерильность достигается большими усилиями. Три маленьких комнаты заставлены вещами, осторожно ходит кот (кот не укладывается в стерильность, про кота были споры). Поворот, еще поворот, и вот она — инвалидная коляска. И понимаешь и про широкие проемы, и про стерильность, и про полки, на которых лежит белое (памперсы, перевязочные материалы).
В этих квартирах живут Лапуновы.
Мы знаем Максима Лапунова — единственного заявителя по делу о расправе над чеченскими геями. Максим приехал в Чечню, чтобы работать, и попал под волну уничтожения людьми людей. Его заключили в секретную тюрьму и пытали. Он спасся — чуть позже я расскажу, как и почему, затем он спас и вывез свою семью из страны. Затем он вернулся — и подал заявление о преступлении. Моя страна отказала ему в защите — и он стал беженцем.
Я ему бесконечно благодарна за этот шанс — шанс, который он дал России расследовать преступление против человечности, шанс, которым Россия не воспользовалась, а могла.
Но почему у него появились силы это сделать? Почему он решил вернуться и попробовать разрушить систему уничтожения людей?
Ответ я получила в этих двух квартирах.
«Мне мое солнце светит»
Максим родился в сибирской деревне. Я исключаю географические названия из этой истории — по понятным причинам. Он был вторым ребенком в семье. Всего детей было шестеро — пятеро сыновей, одна девочка. Это были 90-е. Мама Максима работала на лесопилке сторожем, отец вернулся с зоны лежачим инвалидом. Жили тяжело. Дети кормились, вскапывая чужие огороды, мама, Надежда Владимировна, и дочка Маша уходили в тайгу «шишковать» — добывать кедровые шишки на продажу, собирали ягоды и грибы. Когда становилось совсем тяжело, детей клали в больницу, чтоб они «откормились». Сейчас в это сложно поверить — но я верю. Моя семья жила тогда ненамного лучше, хоть мы и жили в городе.
23 марта 2001 года Максим и его брат Сергей лежали в больнице, ждали Андрея — младшего брата. Чтобы госпитализация детей из одной семьи не выглядела нарочито, врачи старались класть детей в разное время. Ночью начался шум. Тихие разговоры. Потом к Максиму подошла подруга семьи — она работала в морге при больнице. Сказала Максиму: «Сергея вашего убили».
«Как убили? Вот же он стоит!» — «А, ну значит не Сергея, а Андрея».
— Я ж не поверил, пошел, — говорит Максим. — Я сбежал с больницы... Сначала домой, убедился, что произошло. Побежал в морг, как раз зашел, когда зашивали брата.
Кто был убийца? Местный призывник, вернулся из армии, где повредился в рассудке. Голоса сказали ему убить женщину, мужчину и ребенка. И он убил Андрея.
Андрею было семь, он уже ходил в школу. У него была «бизнес-жилка», он лучше всех продавал ягоды. Ему перерезали горло.
Мама, Надежда Владимировна, говорит:
— И вот меня вызвали в прокуратуру, я знакомилась со всеми документами. И когда шла обратно, встретила родителей [убийцы]. И мне мать плачет и говорит: я бы хотела посмотреть ребенка, за кого просить прощения у Бога. Я ничего не сказала. Все заботы про похороны легли на плечи старшего сына, Саши. Я пришла домой, говорю: Саша, вот так и так. И он говорит: вот если разобраться, какая мать хочет, чтобы ребенок или погиб, или стал убийцей? И ты не хочешь, и она не хотела. Он пошел туда, пригласил их на поминки. И они пришли. Кто в доме был, у всех глаза: ничего себе, прийти домой, да? Даже на улице стояли, ждали, чем это все кончится. Я увидела, поздоровалась. Говорю: я буду молиться. Я сказала: Господи, вот у гроба сына — ты мне свидетель. Никогда, ни при каких условиях, нигде я не буду перекладывать вину за случившееся ни на родителей, ни на ребенка. Как ты рассудишь, так каждому из нас и будет. Никакой вины, никаких проклятий, ни заклятий, ни воскладывать, ни требовать, ничего.
Вот уже 18 лет, как Андрея нет. Все вот эти годы у меня не было заботы, как они там, как их бог наказал, и наказал ли, и почему не наказал. Мне мое солнце светит, мне! И от того, что у них происходит, у меня свет солнца не затмился.
Убийство Андрея пошатнуло семью, но страшнее всего оно сказалось на брате Константине. У него началась эпилепсия.
Приступы учащались, лечения подобрать не удалось. И через двенадцать лет он повесился — в двух шагах от матери, которая спала в сенях.
«Мне слава богу, что вы живы»
Настоящее горе не пережить. Оно навсегда с тобой.
Оно зияет внутри провалом, выжигает дыру вокруг себя, которая — нет, не исчезнет. К ней привыкаешь, выстраиваешь жизнь вокруг нее.
Горе учит разному.
Лапуновых оно научило беречь друг друга.
Лишившись двух детей, семья сдвинулась и стала совсем единой.
Это единство стало неразрушимым, цементным.
Его не разбило ничего. Ни Кадыров, ни преследования, ни беженство.
И когда Максим сделал каминг-аут, рассказал о том, что он гей, — ничего не изменилось.
Надежда Владимировна формулирует:
— Я и так потеряла двоих сыновей, у меня не так много детей, чтобы расшвыриваться. Это ваша жизнь, это ваша жизнь, вы сами себе правы, вы сами себе умные, вы сами себе все. Мне слава богу, что вы живы.
Последнему сказали брату Сергею. Сергей впитал в себя уголовную культуру тех мест, где «опущенный», «пидор» — главные ругательства. Максим говорит: «Сергею Маша меня сдала».
Сергей рассказывает: «Маша: «Иди, Максим тебе чего-то хочет сказать». — «Максим, чего?» — Она: «Говори, иначе сама скажу».
— Пришлось по-братски каяться, рассказывать, — говорит Максим. — Мы взяли водки, поговорили по душам… А он мне возьми и скажи: «А почему ты мне раньше не сказал? Почему я узнаю все самым последним?»
— Если бы ты раньше сказал, наверное, я бы не общался. Какое-то время. Потому что полжизни дружил с такими людьми, которые учили меня тому, что это не есть хорошо.
— Ну и плюс к тому же мы были воспитаны с таким религиозным уклоном немножко... или множко.
— Чего — напились. Ну и сказал ему, как бы мне хотелось по роже зарядить. Ну, думаю, как-то поздновато уже.
— В общем, мы часов семь разговаривали.
— Конечно, стремно было. А потом уже понял, что бессмысленно что-то ждать и доказывать, и переубеждать. А потерять еще одного брата совсем не хочется. Двоих уже как бы потеряли. Не хочется как-то…
Маша говорит: «Я, конечно, очень долго плакала».
Убежище
Церковь играла гигантскую роль в жизни Лапуновых. Не просто место, где можно молиться, не просто место, где детям отдают старые вещи, а центр их жизни. Эта церковь была баптистской. Другой церкви не было в их деревне.
Церковь помогла Лапуновым пережить потерю двух сыновей.
В церкви Максим познакомился с Богданом (имя изменено — Ред.). Максим руководил церковным хором, а Богдан приехал в церковь с друзьями — готовились к свадьбе.
Максим и Богдан вместе 13 лет.
Их отношения — самые счастливые отношения в семье Лапуновых.
Вместе с Богданом Максим спасал Машу, которая попала в водоворот домашнего насилия.
Маша говорит:
— Я жила с отцом моего сына, и тоже так, не очень-то, постоянно избивал. Он не давал никому ни звонить, ничего... И вот он в очередной раз пришел, напился, избил. И пока он спал, я втихаря позвонила Максиму, сказала: если ты не заберешь меня, он меня убьет. И мама сразу приехала, и еще неделя прошла, и все, я больше не смогла [терпеть]. Я поехала в район делать документы на малого. И зашла к знакомым. Мы выпили пива. И он мне позвонил, сказал: если я от тебя хоть малейший запах перегара учую, я тебя на автовокзале встречу, куда-нибудь в лес завезу, а твоим скажу, что ты не приехала. А я понимала, чем это. Потому что...
— Ну он псих, — говорит Максим.
— Он не шутил с этим. Увозил меня в лес, не раз увозил. И я позвонила Максиму, говорю: я просто-напросто боюсь ехать домой.
И вот Максим приехал, где мы снимали. Отправил этого, чтобы он за мной съездил, но по дороге он мне ни слова, ни полслова, ни криков, ничего не было. Приехали, и Максим такой: в общем, тебе до утра время, ты решаешь, либо ты уходишь, либо ты остаешься, но если остаешься — имей в виду, я в твою жизнь больше лезть не буду. И я сразу сказала: можешь утром приезжать, я до утра соберу вещи.
— Когда он ее избивал, она к нему возвращалась каждый раз, — говорит Максим. — Поэтому я поставил ее перед выбором: если любовь — то любовь, тогда терпи и не жалуйся. Ну жалуйся, конечно, в критических ситуациях, да? А как бы постарайтесь свои бытовые проблемы решать сами. Ну и поставил перед выбором, и все, наконец-то мы от него ушли.
— Получилось так, что практически сбежала я от него. Он долгое время мне названивал, он знал, где Максим живет. Мы прятались у Богдана. Он меня там караулил на машине, мы даже из дома не выходили, потому что боялись. Всегда кто-то из ребят со мной и с детьми оставался.
Семья Максима и Богдана стала для Маши и ее детей убежищем. И примером. Больше она никому и никогда не позволила ударить себя.
Праздник.95
Наверное, нет ничего удивительного в том, что Максим выбрал праздники как свою специальность. Частная битва против мрака и боли, которых в его жизни было достаточно.
Он говорит: «Это очень хорошая творческая работа, во-вторых, это хорошая ниша для заработка... И эмоционально мне самому нравится дарить людям праздник, какой-то уют и тепло. Вдохновляло. Людям эмоции, и у тебя всегда куча эмоций, и ты всегда в движении, в поисках нового, привнести в чью-то жизнь, в чьи-то события».
Максим сходил в армию, выучился на конферансье и устроился на всероссийскую ярмарку меда сначала аниматором, потом — ведущим.
ПРОДОЛЖЕНИЕ