Бедный, бедный, дядя Ёжик! Елистратов Владимир
Прошлым летом я пару недель гостил на даче у моих друзей, Кирилла и Александры Тяпкиных.
Кирилл называет свою жену в шутку Сосо, в честь крайне темпераментного певца, сложную грузинскую фамилию которого я забыл. Знаю только, что он поёт очень эмоционально. И Саша тоже поёт очень эмоционально, когда выпьет.
Саша называет Кирилла Киром. А после того, как они купили пылесос «Кирби», так и стала его называть, Кирби. Вероятно, потому что Кир очень любит поесть, отчего весит под сто двадцать. Иногда Сосо говорит: «Жрёт, как «Кирби», всё подряд».
У Кирби и Сосо есть четырёхлетняя дочка Аня. Все её зовут Нюшей.
Словом, хорошая, дружная семья.
Однажды в субботу утром Кирби и Сосо уехали в соседний городок на рынок за продуктами, а я остался с Нюшей.
Детей я люблю, но немножко побаиваюсь. Мне всё время кажется, что они меня видят насквозь. У них глаза очень … прозорливые что ли, как у участкового. Говоришь этой карапузине что-нибудь взрослое и умное, а она на тебя посмотрит, как в прицел, и неожиданно – раз, и своё, простое и ясное, как правда.
Вот и тогда.
Я закрыл ворота за Сосо и Кирби, Нюша тут же взяла меня за руку, и мы пошли на веранду.
- Видишь цветок? - сказала Нюша. Среди травы действительно вырос ноготок. Откуда он взялся?
- Вижу, - ответил я. – А знаешь, как он называется?
- Неа.
- Календула. А знаешь, как цветок устроен?
- Неа.
- У цветка есть тычинка и есть пестик… Вот, смотри – это тычинка. А вот это – пестик. Нет, наоборот, это – пестик, а это – тычинка. А знаешь, что такое пыльца?..
- Неа.
- Пыльцу собирают пчёлы, а потом из неё пчёлы делают мёд. Ты, Нюша, любишь мёд?
Нюша внимательно смотрела куда-то в середину моего лица.
- У тебя козявка в нОсе, - сказала Нюша.
Я смутился и быстро ликвидировал козявку:
- Не в нОсе, а в носУ, - пробурчал я.
- Козявки ручками нельзя из носу; вынимать, - назидательно сказала Нюша, качая указательным пальцем где-то напротив моего пупка. – Положь её назад в нос. Для того, чтобы вынимать козявки из носа;, существует специальный платок. Поклади немедленно обратно козявку, - она подумала и добавила: - Кому говорят! А я тебе платок принесу. Нерях. Я знаю, где платки лежат – в шкАфе. Сплошная некультура!
И она побежала за платком. Ну что ты будешь делать? Нелепейшее положение. Сначала затеял какую-то никому не нужную кретинскую лекцию про тычинки, про которые сам, кстати, ничего не знаю. Да еще с козявкой «в нОсе». Представляю себе: выхожу я на лекцию по культурологии и стою перед студентами с козявкой… Это же… кошмар. Они, шкоды, потом такое на сайте МГУ напишут. Весь факультет будет обзывать меня Профессором Козявкой. Ужас! Представить страшно!
Дальше… как папуас, полез при ребёнке за козявкой пальцем в нос. А ведь позавчера, в четверг, сами хором с Кирюхой полчаса читали Нюше лекцию про то, как надо есть вилкой и ножом, как пользоваться салфеткой, носовым платком и так далее. Это ведь она наши же слова и повторила. «Некультура». «Нерях». А теперь – совершенно идиотская ситуация. Надо обратно в нос класть козявку… Господи, что же мне делать-то?
- НА платок, дядя Вова, - сказала запыхавшаяся Нюша.
Я по-воровски быстро провёл платком по носу.
- Спасибо.
- Пожалуйста, на здоровье.
Слава богу, не заметила отсутствия козявки. А то ещё заставила бы искать…
- Пойдём читать книгу, - взяла меня за руку Нюша.
- Пойдём, а какую?
- Сказки. Мне тётя Поля привезла новую книгу. Сейчас принесу.
Нюша принесла угрожающе большую книгу. Автор – некая Роза Цветкова. Имя мне сразу категорически не понравилось. Называлась книга так: «Сказки доброй-доброй феи». Название мне не понравилось ещё более категорически.
Мы сели на веранде напротив друг друга. Между нами был большой фамильный дубовый стол.
- Ну, читаем саму первую сказку? – спросил я Нюшу.
- Да.
- «Сказка про снежинку», - прочитал я заглавие, и мне сразу стало капельку тошно. Сейчас наверняка какая-нибудь девочка будет сидеть у окна, а бабушка – вязать чулок. Вы видели, чтобы в 2009 году хоть одна бабушка вязала чулок? Девочка, конечно, увидит снежинку, та с ней заговорит и окажется «доброй-доброй феей», потом они полетят в волшебную страну и через три страницы прилетят обратно. И девочка проснётся…
- «Однажды вечером, - начал читать я и сразу был неприятно поражён звучанием своего голоса. Он был какой-то маслянисто-сахарный. Марципановый. С ванильными переливами и мармеладными подвываниями. – Однажды долгим зимним вечером девочка Аллочка сидела у окна и задумчиво смотрела, как идёт белый-белый снег. А её старенькая бабушка сидела в кресле, и надев на нос круглые роговые очки, вязала чулок…»
Вот-вот, так и знал… Именно чулок!
- «Снег шёл гусыми-густыми хлопьями. Он ложился на ели, дубы, берёзы и осины, - читал я не своим голосом, - и весь лес был белый-пребелый. Ах, как красиво, думала Аллочка. Она хотела сказать об этом бабушке, но когда повернулась к ней, увидела, что бабушка уже спит и чулок со спицами выпал из её добрых морщинистых рук. Не буду будить бабушку, подумала Аллочка… Она старенька и устала… Лучше я буду и дальше смотреть на снег. Какой он красивый, совсем, как в сказке! Ах, как хочется попасть в сказку! Но только… я никогда-никогда не попаду в неё. Тут Аллочке стало так грустно-прегрустно, что она чуть не заплакала...»
Белый-пребелый, грустно-прегрустно… Надо же писать такую чушму.
- Тебе нравится? – спросил я Нюшу.
- Она дальше в сказку что ли попадёт? – не отвечая на мой вопрос, спросила Нюша.
- Ну да, наверное…
- Нет, не нравится.
- Почему?
- Я уже знаю, что там дальше будет. Сейчас с ней заговорит снежинка. А потом позовёт её в сказку. А снежинка превратится в фею. Они немножко полетают-полетают и вернутся. Фея скажет: «До свидания, девочка!» И Аллочка проснётся.
Я пробежал сказку глазами. Ага… «Вдруг Аллочка услышала таинственный голос: Здравствуй, девочка…»… «Снежинка превратилась в прекрасную фею в серебряной короне…»… «Не бойся, девочка, - сказала фея, - сейчас мы полетим с тобой в Страну Добрых Сказок…»… «Ах, это был всего лишь сон! – воскликнула Аллочка…»… «Если веришь в сказку, - сказала бабушка, - обязательно в неё попадёшь. Верь в свою мечту, внученька»…
- Ну, будем другую сказку читать? - спросил я.
- Нет. Ты неправильно читаешь сказки.
- Это как это – неправильно? – обиделся я.
- Как радио. По-сюсипусински.
- Как?
- «Здра-авствуй, де-евочка…» - мастерски передразнила Нюша радиосказочников, а заодно и меня. А сказки надо читать по-человеченски.
- Ладно… «По-человеченски». Не умею я сказки читать. Что же мы будем делать?
- Разговаривать. Тебе сколько лет?
Я немножко обалдел от резкой перемены темы, так что даже забыл, сколько мне лет. Потом вспомнил и сказал:
- Сорок три.
- Три я знаю. А сорок это сколько?
- Ну, это… ты «десять» знаешь?
- Знаю.
- Сорок – это четыре раза по десять. или лучше… Тебе вот четыре года. Так? Значит, сорок – это десять раз по четыре. Ясно?
- Мне не четыре года, а четыре с половиной. Значит сорок – это сколько?
Я задумался. Потому что считать не умею.
- Это где-то… сейчас посчитаю… четыре с половиной на два – это девять. Четырежды девять – это тридцать шесть. Получается восемь раз и еще четыре года на ум пошло. Ясно?
- Неа. Ты старый или нет?
- Трудно сказать. Вроде – ещё не очень…
Нюша внимательно посмотрела мне в лоб.
- Ты старый.
- Почему это – старый?
- У тебя полоски на ло;бе.
- На лбу. Какие полоски? А-а-а! Морщины, что ли? Ну, морщины – это еще не старость. Если ты брови поднимешь, то у тебя тоже будут полоски… то есть, тьфу, морщины. Просто у людей так устроена кожа, что…
Но Нюша меня уже не слушала:
- С тобой неинтересно разговаривать.
- Почему это неинтересно? – я очень возмутился, даже расстроился.
- Ты непонятно говоришь. Надо говорить или мало и понятно, или много, но интересно. Если много и интересно – тогда получится сказка. А ты говоришь много и неинтересно, как радио. Давай лучше играть.
- Ну, давай. Во что?
- В еду.
- Это как?
- Я говорю свою еду. Плюшка. А ты говоришь другую свою еду. На «а».
- Понятно. На «а»… М-м-м… Скажем… Арбуз.
- Селёдка.
- Ты на «зэ» должна говорить. Арбуз пишется с «зэ».
- Но я же не пишу, а говорю.
- А если сказать «арбузы», то слышно «зэ». Значит, арбуз на «зэ».
Моя логика была железной, я был горд собой. Но на Нюшу моя железная логика не подействовала.
- «Арбузы» - так говорить нельзя.
- Почему нельзя?
- Потому что можно назвать только одну еду. Нельзя говорить «селёдки», «плюшки»… Говори на «а».
- Почему на «а»?
- Потому что «селёдка».
- Ну ладно… А… А… Антрекот.
- Это кто?
- Не «кто», а «что». Это такое особое мясо, чтобы жарить.
- Так нечестно.
- Почему?
- Потому что «кот» - это тоже мясо. Но это не еда.
Я опять растерялся:
- Но ведь антрекоты не из кошек делают. Впрочем, кто их знает, из чего они их делают… «Котлета» ведь можно говорить.
- «Котлета» - не на «а». МЯсов много. Все нельзя называть. Ты тоже мясо, если для людоеда. Ты боишься людоеда?
- Я не знаю, я его не видел.
- А я видела в мультике. Ты не умеешь играть в еду. Покажи мне лучше страшную рожу.
- А у меня получится?
- Показывай.
Я сморщил нос, оскалился, закрыл глаза и идиотски оттопырил пальцами уши. Нюша засмеялась.
- Это не страшная рожа, а смешная. Покажи другую смешную рожу.
Я надул щёки, вытаращил глаза и верхней губой закрыл нижнюю. Нюша очень долго и внимательно, совсем не улыбаясь и как бы чего-то выжидая, смотрела на меня:
- Смотри не пукни. С такой рожей надо какать на горшке в детском саду. А ты уже старый. А старые на горшках в детском саду не сидят. Как тебе не стыдно! Убери рожу. Сделай лицо обратно.
Я «сделал лицо обратно». Нюша вздохнула:
- Ничего-то ты не умеешь… Ты бесполезный. Ты где работаешь?
- В университете.
- А это кто?
- Не «кто», а… Ну, это такая школа для взрослых. Туда идут после школы, кто хочет ещё учиться.
- Ещё – потому что плохо учился в школе?
- Наоборот. Если хорошо.
- Непонятно. Если в школе ты хорошо учился, зачем ещё дальше учиться? Ну, ладно… Что ты там делаешь?
- Преподаю.
- Что подаёшь?
- Ничего не подаю. Преподаватель – это как учитель.
- Так ты – учитель?! – неподдельно изумилась Нюша.
- Ну да… А что?
- А чему ты учителяешь?
- Чему учу? Это, Нюша, трудно объяснить. Знаешь вот… культура, всякие книги, языки…
- Как же ты учишь про культуру, если козявки руками из носа вынимаешь? И книгу читаешь неинтересно. И язык непонятно говоришь…
Я вздохнул. Нюша тоже вздохнула:
- Жалко тебя, дядя Вова.
- Правда – жалко?
- Правда. Давай я тебя занюшу.
- Это как? Ну, пожалею. Нюша тебя пожалеет. Занюшит. Хочешь?
- Хочу.
Нюша слезла со стула, обошла стол, по-деловому залезла мне на колени и стала гладить меня по голове…
- Бедный, бедный дядя Вова, старенький, весь в полосках, сказки читать не умеет, играть в еду не умеет, весь некультурный, говорит неинтересности, бедный, бедный дядя Вова… Хороший, но несчастный дядя Вова. Дай я тебя поцеловаю.
И Нюша чмокнула меня в щёку:
- Ещё и колючий. Можно, я буду звать тебя «дядя Ёжик»?
- Можно.
Так я с тех пор и стал в семье Тяпкиных «бедным дядей Ёжиком». А ещё с тех пор я стал делать вот что.
Если вдруг я чувствую, что какой-нибудь мой коллега-профессор слегка, как говорится, задирает нос выше ватерлинии, думая, что он светило и светоч, я аккуратно приглашаю его в гости к Тяпкиным и как-нибудь в субботу мы с Тяпкиными едем за продуктами в близлежащий городок, а профессора оставляем наедине с Нюшей.
Очень помогает.
Не хотите съездить к Нюше? Художникам-авангардистам рекомендуется порисовать вместе с Нюшей каких-нибудь авангардных монстров. Композиторам – исполнить Нюше свои новые музыкальные композиции. Актерам – прорепетировать роль. Политикам – поговорить с Нюшей о политике и т.д. и т.п. Словом, к каждому взрослому я приставил бы по Нюше. Впрочем, заводите Нюш сами, если у вас их ещё нет.