Тёмная психология социальных сетей

Почему кажется, будто мир катится в пропасть (в контексте США)

Допустим, библейская история о сотворении мира – это правда: Бог создал мир за шесть дней, включая все законы физики и физические константы, действующие во Вселенной. А теперь представьте себе, что в начале 21-го века Бог заскучал и просто ради забавы удвоил гравитационную константу. Каково было бы жить в таких условиях? Нас всех притягивало бы к земле; здания рушились бы; птицы падали бы с неба; Земля приблизилась бы к Солнцу, и её орбита оказалась бы в гораздо более жаркой зоне.

 

Давайте повторим этот мысленный эксперимент в социальном и политическом мире, а не в физическом. Конституция США была упражнением в разумном замысле. Отцы-основатели знали, что большинство предыдущих демократий были нестабильными и недолговечными. Но они были прекрасными психологами, и они стремились создать институты и процедуры, которые работали бы с человеческой природой и противостояли бы силам, разрушившим так много других попыток самоуправления.

Например, в «Федералисте №10» Джеймс Мэдисон писал о своём страхе перед властью «фракции»; под ней он подразумевал сильную партийность или групповые интересы, которые «воспламеняли [людей] взаимной враждой» и заставляли их забывать об общем благе. Он полагал, что необъятные просторы Соединённых Штатов могли бы обеспечить некоторую защиту от разрушительных действий фракционеров, потому что вряд ли кому-то удалось бы распространить своё возмущение на такое большое расстояние. Мэдисон предположил, что фракционные или сеющие распри лидеры «могут разжечь пламя внутри отдельных штатов, но не могут распространить его на другие территории». Конституция предусматривала механизмы, позволявшие замедлить ход событий, остудить страсти и стимулировать размышления и дискуссии.

 

Структура Мэдисона оказалась прочной. Но что произойдёт с американской демократией, если однажды в начале XXI века появится технология, которая в течение десятилетия изменит несколько фундаментальных параметров социальной и политической жизни? Что, если эта технология значительно увеличит количество «взаимной вражды» и скорость распространения возмущения? Может быть, мы станем свидетелями политического эквивалента разрушения зданий, падения птиц с неба и приближения Земли к Солнцу?

Возможно, Америка именно сейчас переживает такое время.

Что изменили социальные сети

Первоначальная миссия Facebook заключалась в том, чтобы «сделать мир более открытым и связанным» — и в первые дни существования социальных сетей многие люди полагали, что огромный глобальный рост подключения будет полезен для демократии. Однако по мере развития социальных сетей оптимизм угасает, и список известных или предполагаемых причин вреда растёт: политические онлайн-дискуссии (часто среди анонимных пользователей, которые не знают друг друга) воспринимаются как более злые и менее цивилизованные, чем в реальной жизни; группы сторонников создают взгляды, которые могут становиться всё более экстремальными; процветают кампании дезинформации; насильственные идеологии заманивают новых приверженцев.

Проблема может заключаться не в самом подключении, а в том, как социальные сети превращают общение в публичное представление. Мы часто воспринимаем общение как улицу с двусторонним движением. Близость строится, когда партнёры по очереди высказывают своё мнение, смеются над шутками друг друга и обмениваются информацией. Но что происходит, когда по обеим сторонам улицы воздвигаются трибуны, которые заполняются друзьями, знакомыми, соперниками и незнакомцами, которые выносят суждения и дают комментарии?

 

Социальный психолог Марк Лири придумал термин «социометр», чтобы описать внутренний ментальный датчик, который постоянно говорит нам, как наши поступки оцениваются другими. Как утверждает Лири, на самом деле нам не нужна самооценка. Скорее, эволюционный императив состоит в том, чтобы заставить других видеть в нас желательных партнёров для построения различных видов отношений. Социальные сети с лайками, друзьями, подписчиками и репостами достали социометры из наших мыслей и поместили их на всеобщее обозрение.

Если вы постоянно выражаете гнев во время личных разговоров, ваши друзья, скорее всего, сочтут вас утомительными, но когда есть аудитория, результаты будут другими — возмущение может повысить ваш статус. Исследование, проведённое Уильямом Дж. Брэди и другими учёными из Нью-Йоркского университета в 2017 году, проанализировало 500 тысяч твитов и обнаружило, что каждое моральное или эмоциональное слово, используемое в твите, увеличивает его вирусность в среднем на 20 процентов. Другое исследование, проведённое Исследовательским центром Пью в том же году, показало, что посты, демонстрирующие «возмущение и несогласие», получали почти в два раза больше вовлечённости — включая лайки и репосты — чем другие типы контента в Facebook.

Философы Джастин Тоси и Брэндон Вармке предложили полезное словосочетание «моральная игра на публику» для описания того, что происходит, когда люди используют моральные разговоры для повышения своего статуса среди общественности. Подобно череде ораторов, выступающих перед скептически настроенной аудиторией, каждый человек стремится превзойти предыдущих ораторов, что приводит к ряду общих закономерностей. Позёры склонны «придумывать моральные обвинения, нагромождать их в случае публичного позора, объявлять, что любой, кто не согласен с ними, явно неправ, или преувеличивать эмоциональные проявления». Тонкость и истина выступают жертвами в этой гонке за одобрение аудитории. Позёры тщательно изучают каждое слово, сказанное их противниками — а иногда даже друзьями — в поисках потенциальной возможности вызвать общественное возмущение. Контекст рушится. Намерение оратора игнорируется.

Люди эволюционировали, чтобы сплетничать, облагораживать себя, манипулировать и подвергать остракизму. Нас легко заманить в этот новый гладиаторский цирк, даже если мы знаем, что он может сделать нас жестокими и поверхностными. Как утверждает психолог из Йельского университета Молли Крокетт, нормальные силы, которые могут помешать нам присоединиться к возмущённой толпе — например, время поразмышлять и остыть или чувство сопереживания человеку, которого унижают — ослабляются, когда мы не видим его лицо и когда нас много раз в день просят встать на сторону осуждения.

 

Иными словами, социальные сети превращают многих из наших политически ангажированных граждан в кошмар Мэдисона: разжигателей, которые соревнуются в создании подстрекательских постов и изображений, в одно мгновение способных распространиться по всей стране, в то время как их публичный социометр показывает, как далеко продвинулись их творения.

Модернизация машины возмущения

В начале своего существования социальные сети были не такими, как сегодня. Friendster, Myspace и Facebook появились между 2002 и 2004 годами, предложив инструменты, которые помогали пользователям общаться с друзьями. Эти сайты побуждали людей публиковать отобранные моменты из своей жизни и не пытались разжечь заразительное возмущение. Всё изменилось после серии небольших шагов, направленных на улучшение пользовательского опыта; в совокупности они изменили способ распространения новостей и гнева среди американского общества. Чтобы исправить социальные сети – и уменьшить вред, который они причиняют демократии – мы должны попытаться понять эту эволюцию.

Когда Twitter появился в 2006 году, его главным нововведением была временная шкала: постоянный поток обновлений из 140 символов, которые пользователи могли просматривать на своём телефоне. Временная шкала стала новым способом потребления информации — нескончаемым потоком контента, который для многих был подобен питью из пожарного шланга.

Позже в том же году Facebook запустил собственную версию под названием «Новостная лента». В 2009 году была добавлена кнопка «Нравится», которая создала публичную метрику популярности контента. Затем было добавлено ещё одно трансформационное нововведение: алгоритм, который определял, какие посты увидит пользователь, на основе прогнозируемой «вовлечённости» — вероятность того, что человек обратит внимание на тот или иной пост, вычислялась по предыдущим лайкам. Это нововведение укротило пожарный шланг, превратив его в управляемый поток.

 

Алгоритмическое упорядочение контента новостной ленты сгладило иерархию доверия. Пост любого пользователя мог оставаться в топе до тех пор, пока он генерировал вовлечённость. Как результат, в таких условиях стали процветать «фейковые новости», поскольку пост в личном блоге выглядел и воспринимался так же, как и статья из The New York Times.

Twitter также внёс ключевое изменение в 2009 году, добавив кнопку «Поделиться». До того момента пользователи должны были копировать и вставлять старые твиты, чтобы обновить статус – небольшое препятствие, которое требовало размышлений и внимания. Кнопка «Поделиться», по сути, позволяла беспрепятственно распространять контент. Один клик – и твит виден всем вашим подписчикам, которые продолжат делиться заразительным контентом. В 2012 году Facebook также ввёл копку «Поделиться» для самой быстрорастущей аудитории – пользователей смартфонов.

Крис Уэзерелл был одним из инженеров, создавших кнопку «Поделиться» в Twitter. Он признался BuzzFeed, что сожалеет об этом. Когда Уэзерелл видел, как пользователи Twitter используют его новый инструмент, он думал про себя: «Это всё равно, что дать заряженное оружие четырёхлетнему ребёнку».

В 2012 и 2013 годах произошёл переворот, когда Upworthy и прочие сайты начали извлекать выгоду из набора новых функций, став первопроходцами в искусстве тестирования заголовков в десятках вариаций, чтобы найти версию, которая приведёт к наибольшему количеству кликов. Это было началом статей с заголовками вроде «Вы не поверите…» и шокирующими изображениями, которые заставляли нас импульсивно кликать. Такие статьи не были предназначены для того, чтобы вызывать возмущение (основатели Upworthy больше были заинтересованы в привлечении новых пользователей). Однако успех стратегии обеспечил распространение тестирования заголовков, а вместе с ним и эмоциональной упаковки историй как в новых, так и в старых СМИ. Возмутительные, морально обременённые заголовки появились в последующие годы. В Esquire Люк О'Нил размышлял об изменениях, произошедших в популярных средствах массовой информации, и объявил 2013-й год «Годом, когда мы сломали Интернет».

Интернет, конечно же, не несёт единоличной ответственности за нынешнюю волну политического гнева. Средства массовой информации разжигают раскол со времён Мэдисона, и политологи проследили часть современной культуры возмущения до роста популярности кабельного телевидения и радио в 1980-х и 90-х гг. Множество сил толкает Америку к большей поляризации. Однако социальные сети после 2013 года стали мощным катализатором для всех, кто хочет разжечь пожар.

Упадок мудрости

Даже если бы социальные сети можно было избавить от эффектов, усиливающих возмущение, они всё равно бы создавали проблемы для стабильности демократии. Одна из таких проблем – степень, с которой идеи и конфликты настоящего момента вытесняют старые идеи и уроки прошлого. Потоки информации постоянно вливаются в уши подрастающего поколения – смесь идей, историй, песен, изображение и прочего. Допустим, мы можем проанализировать и оценить три потока в частности: новую информацию (созданную за последний месяц), среднюю (созданную 10-50 лет назад поколениями, которые включают в себя родителей ребёнка и бабушек с дедушками) и старую (созданную более 100 лет назад).

Каким бы ни был баланс этих категорий в 18-м веке, баланс в 20-м веке, несомненно, сместился в сторону новой информации, поскольку радио и телевизоры стали обычным явлением в американских домах. И этот сдвиг почти наверняка стал ещё более заметным в 21-м веке. Когда большинство американцев начали регулярно использовать социальные сети, примерно в 2012 году, они гиперподключились друг к другу таким образом, что массово увеличили потребление новой информации — развлечений, таких как видео с кошками, сплетней о знаменитостях, а также ежедневных или ежечасных политических возмущений и горячих взглядов на текущие события — при одновременном сокращении доли старой информации. Каков может быть эффект этого сдвига?

 

В 1790 году англо-ирландский философ и государственный деятель Эдмунд Берк писал: «Мы боимся позволять людям жить и торговать собственным запасом разума, поскольку мы подозреваем, что этот запас в каждом человеке невелик и что было бы лучше, если бы отдельные личности пользовались общим банком и капиталом наций и веков». Благодаря социальным сетям мы запускаем глобальный эксперимент, который проверит, насколько обоснованным является страх Берка. Социальные сети подталкивают людей всех возрастов к тому, чтобы сосредоточиться на скандале, шутке или конфликте дня, но последствия могут оказаться весьма серьёзными для молодых поколений, у которых меньше возможностей постичь старые идеи и информацию, прежде чем подключиться к потоку социальных сетей.

Наши культурные предки, вероятно, были не мудрее нас, но идеи, которые мы унаследовали от них, подверглись процессу фильтрации. В основном мы узнаём об идеях, которые, по мнению ряда поколений, стоило бы передать другим. Это не означает, что эти идеи всегда являются правильными, но это говорит о том, что в долгосрочной перспективе они будут более ценными, чем большинство материалов, созданных в течение последнего месяца. Несмотря на то, что они имеют беспрецедентный доступ ко всему, что когда-либо было записано и оцифровано, члены поколения Z (родившиеся после 1995 года) могут оказаться менее знакомыми с накопленной мудростью человечества, чем любое другое недавнее поколение, и поэтому более склонными принимать идеи, которые приносят социальный престиж в их непосредственной сети, однако вводят в заблуждение в конечном счёте.

Например, несколько правых социальных медиа-платформ позволили самой порочной идеологии 20-го века привлечь молодых людей, жаждущих чувства смысла и принадлежности и готовых дать нацизму второй шанс. Молодые люди левого толка, напротив, принимают социализм – и даже в некоторых случаях коммунизм – с большим энтузиазмом, который иногда кажется оторванным от истории 20-го века. А опросы показывают, что молодые люди во всём политическом спектре теряют веру в демократию.

Есть ли путь назад?

Социальные сети изменили жизнь миллионов американцев с такой внезапностью и силой, какой мало кто ожидал. Вопрос заключается в том, могут ли эти изменения сделать недействительными предположения Мэдисона и других основателей, когда они разрабатывали систему самоуправления. По сравнению с американцами 18-го века – и даже конца 20-го – граждане теперь более связаны друг с другом; это повышает общественную активность и способствуют моральному позёрству на платформах, которые были разработаны, чтобы сделать возмущение заразительным с помощью непосредственных конфликтов и непроверенных идей, не связанных с традициями, знаниями и ценностями, которые ранее оказывали стабилизирующий эффект. Мы считаем, что именно поэтому многие американцы — и граждане других стран — воспринимают демократию как место, где всё катится в пропасть.

Было время в американской общественной жизни, когда искупление рассматривалось как форма силы — способ не только признать свои ошибки, но и контролировать историю. Это время прошло, как пишет Меган Гарбер.

Не обязательно всё должно быть именно так. Социальные сети не являются плохими по своей сути и обладают способностью творить добро – например, когда они выявляют ранее скрытый вред и дают голос ранее бессильным сообществам. Каждая новая коммуникационная технология приносит целый ряд конструктивных и деструктивных влияний, и со временем мы находим способы улучшить баланс. Многие исследователи, законодатели, благотворительные фонды и инсайдеры технологической индустрии сейчас работают совместно в поисках таких улучшений. Мы предлагаем три типа реформ, которые могут помочь:

(1) Уменьшить частоту и интенсивность общественной активности. Если социальные сети создают стимулы для морального возвышения, а не для подлинного общения, то мы должны найти способы уменьшить влияние этих стимулов. Одним из таких подходов является «деметрификация», сокрытие количества лайков и репостов, чтобы отдельные фрагменты контента можно было оценить по достоинству, а пользователи социальных сетей не подвергались бесконечным публичным конкурсам популярности.

(2) Уменьшить количество неподтверждённых аккаунтов. Плохие актёры – тролли, иностранные агенты и провокаторы – больше всего выигрывают от нынешней системы, где каждый может создать сотни фейковых аккаунтов и использовать их, чтобы манипулировать миллионами людей. Социальные сети тут же стали бы гораздо менее токсичными и уязвимыми для взлома, если бы основные платформы требовали базовой проверки личности, прежде чем кто-либо смог бы зарегистрировать аккаунт – или, по крайней мере, тип аккаунта, который позволил бы владельцу иметь большую аудиторию. (Сами публикации могут оставаться анонимными, а регистрация должна осуществляться таким образом, чтобы защитить информацию пользователей, проживающих в странах, где правительство может наказать инакомыслящих. Например, проверка может быть проведена в сотрудничестве с независимой некоммерческой организацией.)

(3) Уменьшить заразительность некачественной информации. Социальные сети стали более токсичными, поскольку трения были устранены. Было доказано, что возвращение некоторых трений улучшает качество контента. Например, сразу после того, как пользователь отправляет комментарий, ИИ может идентифицировать текст, который похож на комментарии, ранее помеченные как токсичные, и спросить: «Вы уверены, что хотите опубликовать это?» Этот дополнительный шаг, как было выявлено, помогал пользователям Instagram переосмыслить вредоносные сообщения. Качество информации, распространяемой с помощью алгоритмов рекомендаций, также можно было бы улучшить, предоставив группам экспертов возможность проводить аудит алгоритмов на предмет вреда и предубеждений.

Многие американцы могут подумать, что нынешний хаос был вызван нынешним обитателем Белого дома и что всё вернётся на круги своя, когда он покинет пост. Но если наш анализ верен, этого не произойдёт. Изменилось слишком много фундаментальных параметров социальной жизни. Последствия этих изменений стали очевидными к 2014 году, и сами эти изменения способствовали избранию Дональда Трампа.

Если мы хотим, чтобы демократия преуспевала — действительно, если мы хотим, чтобы идея демократии вновь обрела уважение в эпоху, когда растёт недовольство демократиями — нам необходимо понять, каким образом сегодняшние социальные медиа-платформы создают условия, которые могут препятствовать успеху демократии. И тогда нам придётся принять решительные меры по улучшению социальных сетей.

- Источник