Еще про пропущенные 15 лет. Продолжение.
В прошлом посте я рассказала о том, что в наш РЖ мы включали материалы, написанные нами, и те, которые присылал нам ЦИНИС, рассказала также о том, что материалы ЦИНИСа были низкого качества, они были не просто низкого качества, а содержали не информацию, а дезинформацию. Я пыталась объясняться по этому поводу с авторами этих рефератов, с редакторами, тыкала их носом в их ошибки, но меня никто не хотел слушать, да и с чего бы они стали меня слушать? Они почти все кандидаты наук, работают в НИИ, а я прихожу из библиотеки и пытаюсь их учить. Я не знала, что мне делать, решила разработать методику составления аннотаций и рефератов. Если эту методику удастся утвердить, то я смогу требовать от рефератов, чтобы они соответствовали этой методике. Методику я написала, с директором ЦНТБ ее согласовала, и надо было еще согласовать ее с ЦИНИСом, все-таки они головная организация по информации в строительной отрасли. Я пошла в ЦИНИС, чтобы согласовать методику с неким Поплавским – назовем его так. Поплавский пришел в ЦИНИС не так давно, когда я его впервые увидела, то удивилась. В научном учреждении он выглядел каким-то инородным телом, хотя научная степень у него вроде бы была. Методику должен был утвердить именно он. Поплавский сказал, что разрабатывать подобные методики нам не по чину. Они – институт и разработают методику сами.
Хочу немного рассказать о Поплавском. Он иногда приходил к нам в отдел, и наша сотрудница Нелли в него влюбилась. Я говорила ей, что не понимаю, как ей может нравиться человек, мужчина со следами всех пороков на лице, которые только существуют. Насчет пороков Нелли со мной согласилась и сказала, что, может быть, поэтому Поплавский ей и нравится. Поплавский проработал в ЦИНИСе недолго, вскоре уволился и, как мы узнали, стал работать барменом в новом большом ресторане на Новом Арбате. Узнав об этом, я резко изменила свое отношение к Поплавскому – я его зауважала. Вот наплевал человек на свою ученую степень и на должность старшего научного сотрудника НИИ и стал заниматься тем, чего душа просит, к чему у него есть призвание.
Словом, в ЦИНИСе меня не слушали, я им не начальство. И я решила, что то, о чем я с ними говорю, нужно не говорить, а написать. Сказано же: написано пером – не вырубишь топором, а про разговоры сказано: собака лает – ветер носит. Я написала анализ работы, которую ЦИНИС делает для Реферативного журнала по строительству и архитектуре. Я написала анализ на сто с лишним страниц, правда, половину объема в нем занимали примеры неправильных рефератов и разбор ошибок в этих рефератах. Все ошибки я классифицировала и систематизировала, я не могла представить этот анализ от себя лично, его должен был представить наш отдел. Наша заведующая Юлия Петровна прочла мой анализ и одобрила. Я попросила ее подписать. Она сказала: «Линочка, я не могу подписывать чужую работу». Я ей сказала, что здесь написано: «Разработчик – Э.Б. Тареева. Зав. отделом – Ю.П. Бычкова. Своей подписью она не присваивает мои заслуги, а берет на себя ответственность. Юлия Петровна подписала, директор ЦНТБ завизировал, и мы отправили наш анализ в Госстрой СССР. Там он произвел эффект разорвавшейся бомбы. Юлию Петровну пригласили в Госстрой. Обсудили с ней работу ЦИНИСа. Юлия Петровна вернулась в отдел очень довольная, сказала, что Доможиров, товарищ, который в Госстрое отвечает за информацию в отрасли, не выпускает наш анализ из рук, прижимает его к сердцу. Доможиров сказал, что он давно подозревал, что ЦИНИС – это бездельники, раковая опухоль на теле отрасли. А вот теперь у него есть доказательства. Были сделаны какие-то оргвыводы, кого-то уволили, кому-то вынесли выговор, но, увы, ситуация не изменилась. Мы по-прежнему получали рефераты, которые я боялась включить в РЖ.
Тогда я придумала, что мне нужно перейти на работу в ЦИНИС. Работая в библиотеке, я не могу ничего изменить в работе ЦИНИСа, но, может, мне удастся это сделать изнутри. Я пошла в ЦИНИС к заместителю директора Валерию Михайловичу Леонтьеву. Секретарша мне сказала, что Леонтьев занят, у него собирается совещание. Я заглянула в зал, увидела, что действительно собирается совещание, но Леонтьев заметил меня и вышел. Я спросила, возьмут ли они меня на работу, если я захочу из ЦНТБ перейти к ним. Я не успела договорить, как Леонтьев сказал: «Да», - спросил, чем бы я хотела заниматься, я объяснила. Леонтьев сказал: «Значит, вы будете работать в отделе Сангилевича». Договорились, что созвонимся, я приеду и он представит меня Сангилевичу. (Не могу не сказать, что Леонтьев был красавец.) От Леонтьева я зашла к Римме Александровне. Она была единственным человеком в ЦИНИСе, которого я уважала. Я сказала ей, что буду работать у них, и она обрадовалась. Сказала, что буду работать в отделе Сангилевича и что в ближайшие дни с ним встречусь. Сказала: «Возьму с собой «Анализ…» и другие свои работы – все покажу Сангилевичу». Римма Александровна сказала: «Не делайте этого ни в коем случае, ничего ему не показывайте!» Я удивилась, спросила, почему нельзя показывать, Римма Александровна сказала: «Сангилевич не должен знать, что вы умная. Если узнает, на работу вас не возьмет. Он собирает к себе в отдел тех, кто глупее его, а сам разбирается только в футболе». Слова Риммы Александровны произвели на меня большое впечатление, можно сказать, они меня отрезвили. Работать среди дураков и прикидываться дурочкой в мои планы не входило. Так я не перешла на работу в ЦИНИС. Юлии Петровне откуда-то стало известно, что я ходила наниматься в ЦИНИС, она мне об этом сказала с обидой. Решила, что я не ушла в ЦИНИС потому, что меня туда не взяли. Я не стала ей объяснять, что хотела уйти не потому, что у нас плохо, а как раз потому, что у нас очень хорошо и благополучно и без меня здесь можно обойтись, а ЦИНИС нужно вытаскивать. И не ушла я не потому, что меня в ЦИНИС не взяли, а потому что поняла безнадежность своей затеи. Я еще не сказала, что в написании «Анализа…» мне помогал Игорь.
Я боюсь, что то, что написано выше, вызвало у вас недоумение, вы, может быть, удивились, что я с моими диссидентскими взглядами с таким рвением вкалываю на советскую власть – и других заставляла это делать. Но какая бы ни была власть, в стране жили люди, и нужно, чтобы они жили хорошо. Для этого нужно, чтобы строители строили качественное жилье, хорошие школы и больницы, хорошие общественные и спортивные здания и сооружения. Строительство работает не для власти, а для граждан.
Мы, работники информации, материальных ценностей не производим, материальные ценности производят рабочие, которые работают в огромных цехах, где дуют сквозняки, шумно и плохо пахнет. При этом они стоят на бетонном полу у станков, а вибрация станка передается станочнику, и это очень вредно для здоровья. То, что рабочие производят, - это товар, который превращается в деньги, из этих денег мы все получаем зарплату, а мы работаем в чистой, светлой, теплой, уютной комнате за удобными столами. За то время, что я работала в ЦНТБ, дважды нам меняли столы на более удобные, и я считала, что от нашей работы должна быть какая-то отдача, что мы должны приносить пользу, в том числе и тем, кто работает в цехах. Зарплату мы получали не меньшую, чем они. Я говорила у себя: «Денежки мы получаем народные, и нужно, чтобы народу от нас была польза». Юлия Петровна, услышав про «народные денежки», сказала: «Линочка, какой вы наивный человек!»
Но главным были даже не все эти соображения – главным было другое… Я уже говорила, что жила по пословице: «Если вас насилуют, то постарайтесь расслабиться и получить удовольствие». Я пришла работать в ЦНТБ не потому, что мне этого очень хотелось. Я предпочла бы заниматься своим делом, литературоведением. Но с моим пятым пунктом на такую работу меня не брали, и я хотела получить удовольствие от той работы, на которую меня взяли. Я должны была творчески жить в этой профессии, не хотела отсиживать рабочий день, с нетерпением поглядывая на часы в ожидании конца рабочего дня. Вы видите, что мне это удалось. Я как-то писала, что я боец и чувствую себя комфортно только на баррикадах. Вот и баррикады я здесь нашла – я имею в виду мою борьбу с ЦИНИСом.
Продолжение следует.