Дмитрий Быков // «Вечерний клуб», 18 декабря 2003 года
Подвиг БукераГолоса, осуждающие решение букеровского жюри, послышались почти сразу после оглашения имени победителя. Пятнадцать тысяч долларов и звание лучшего романиста года получил Рубен Давил Гонсалес Гальего за роман в рассказах «Белое на чёрном». Парализованный автор живёт сейчас в Испании, вместе с матерью. Внук лидера испанской компартии, он был рождён двадцатилетней романтической студенткой и отнят у неё. Его брат-близнец умер, а у самого Гальего был детский церебральный паралич. Ауроре Гонсалес сказали, что второй ребёнок тоже умер. Она не поверила — и правильно сделала. Но прежде чем они нашли друг друга, Рубен Давид провёл в советских детдомах больше двадцати лет. Об этом и книга. О беспомощности. О вынужденном героизме. О том, как тоталитарный социум изолирует больных от здоровых и делает все, чтобы больные перестали портить ему фасад.
Голоса раздаются вот какие: во-первых, награждён не роман, а документальное автобиографическое повествование. Но жанр романа широк, и «fiction» — далеко не единственное направление в его ветвистом, мощном движении. Есть романы биографические и автобиографические, научные и фантастические, филологические и даже кулинарные. «Белое на чёрном» — книга со всеми признаками романа, с яркими героями, лаконичным стилем (лаконизм, впрочем, объясним — Гальего трудно печатать, он может нажимать на клавиши всего одним работающем пальцем), чётко прописанной моралью. И если в своё время мемуарный «Альбом для марок» Андрея Сергеева не вызвал никаких нареканий (то есть вызвал, конечно,— но его награждению это не повредило), вряд ли стоит сетовать на то, что победила документальная книга. В ней главное — не документальность, а выразительность и сила; и автор её — сравнительно молодой человек, никому в литературной тусовке не известный. Когда новый для России жанр и новый автор входят в литературный обиход, этому радоваться надо, а не огорчаться. Кроме того, бледная фантазия и слабоватая пластика современного русского романа делает победу документальной книги вполне предсказуемой и мотивированной — плюс ко всему книга Гальего, в отличие от американского документального романа, не стремится шокировать читателя чудовищными деталями. Очень тактично и даже милосердно написано.
«Но автор — испанец!» — пылко возражают другие. Ничего, книга написана и издана по-русски. Это во-первых. А во-вторых — страна, где Гальего родился и где его без малого тридцать лет то спасали, то мучили, то лечили, то изобретательно уничтожали,— давно уже стала его страной. Интересно получается: как мучить ребёнка — так в России, а как Букера давать — так испанец! Андрей Немзер уже написал, что никакая премия не компенсирует автору перенесённых мучений. Верно. Но попытка хоть как-то компенсировать их нужна не ему, а обществу. Вручение букеровской премии Рубену Гонсалесу Гальего означает, что общество признало свою вину и преклонилось перед его духом.
Третьи вообще говорят, что жюри преследовало только одну цель: доказать, что литературы у нас нет. Да есть же! Просто эта новая литература ещё непривычна, и гораздо проще, как раньше, считать прозой затянутую графоманию с примитивной моралью или квазиавангардную поэзию без рифм, метров и смысла.
Наше жюри и радо бы выбрать из чистой художественной прозы. Но за отсутствием явного лидера оно обратилось к роману, где выдумки нет. Этика оказалась главнее эстетики: книга-подвиг победила. Победила ещё и потому, что автору было что сказать. А потому получил Гальего свою премию не за инвалидность, а напротив — за выдающееся душевное здоровье.
Теперь уже кажется, что жюри нарочно подбирало такую относительно слабую «шестёрку». Ясно и то, что любое другое решение было бы по-человечески бестактным и эстетически сомнительным. «Настанет новый, лучший век, исчезнут очевидцы — страданья маленьких калек не смогут позабыться»,— писал Пастернак о детях войны. Применимы его слова и к сегодняшним детям, выживающим в чудовищных условиях провинциальных больниц и интернатов. Сколько ни пытайся отрешиться от гуманизма, сколько ни играй в модную имморальность — человек состоялся настолько, насколько он способен понимать чужую боль и сострадать ей. В этом смысле русский Букер-2003 состоялся. Может быть, впервые за двенадцать лет существования этой премии на родине Толстого, Достоевского и Пелевина.
Голоса раздаются вот какие: во-первых, награждён не роман, а документальное автобиографическое повествование. Но жанр романа широк, и «fiction» — далеко не единственное направление в его ветвистом, мощном движении. Есть романы биографические и автобиографические, научные и фантастические, филологические и даже кулинарные. «Белое на чёрном» — книга со всеми признаками романа, с яркими героями, лаконичным стилем (лаконизм, впрочем, объясним — Гальего трудно печатать, он может нажимать на клавиши всего одним работающем пальцем), чётко прописанной моралью. И если в своё время мемуарный «Альбом для марок» Андрея Сергеева не вызвал никаких нареканий (то есть вызвал, конечно,— но его награждению это не повредило), вряд ли стоит сетовать на то, что победила документальная книга. В ней главное — не документальность, а выразительность и сила; и автор её — сравнительно молодой человек, никому в литературной тусовке не известный. Когда новый для России жанр и новый автор входят в литературный обиход, этому радоваться надо, а не огорчаться. Кроме того, бледная фантазия и слабоватая пластика современного русского романа делает победу документальной книги вполне предсказуемой и мотивированной — плюс ко всему книга Гальего, в отличие от американского документального романа, не стремится шокировать читателя чудовищными деталями. Очень тактично и даже милосердно написано.
«Но автор — испанец!» — пылко возражают другие. Ничего, книга написана и издана по-русски. Это во-первых. А во-вторых — страна, где Гальего родился и где его без малого тридцать лет то спасали, то мучили, то лечили, то изобретательно уничтожали,— давно уже стала его страной. Интересно получается: как мучить ребёнка — так в России, а как Букера давать — так испанец! Андрей Немзер уже написал, что никакая премия не компенсирует автору перенесённых мучений. Верно. Но попытка хоть как-то компенсировать их нужна не ему, а обществу. Вручение букеровской премии Рубену Гонсалесу Гальего означает, что общество признало свою вину и преклонилось перед его духом.
Третьи вообще говорят, что жюри преследовало только одну цель: доказать, что литературы у нас нет. Да есть же! Просто эта новая литература ещё непривычна, и гораздо проще, как раньше, считать прозой затянутую графоманию с примитивной моралью или квазиавангардную поэзию без рифм, метров и смысла.
Наше жюри и радо бы выбрать из чистой художественной прозы. Но за отсутствием явного лидера оно обратилось к роману, где выдумки нет. Этика оказалась главнее эстетики: книга-подвиг победила. Победила ещё и потому, что автору было что сказать. А потому получил Гальего свою премию не за инвалидность, а напротив — за выдающееся душевное здоровье.
Теперь уже кажется, что жюри нарочно подбирало такую относительно слабую «шестёрку». Ясно и то, что любое другое решение было бы по-человечески бестактным и эстетически сомнительным. «Настанет новый, лучший век, исчезнут очевидцы — страданья маленьких калек не смогут позабыться»,— писал Пастернак о детях войны. Применимы его слова и к сегодняшним детям, выживающим в чудовищных условиях провинциальных больниц и интернатов. Сколько ни пытайся отрешиться от гуманизма, сколько ни играй в модную имморальность — человек состоялся настолько, насколько он способен понимать чужую боль и сострадать ей. В этом смысле русский Букер-2003 состоялся. Может быть, впервые за двенадцать лет существования этой премии на родине Толстого, Достоевского и Пелевина.