«Их там нет»

Прибыли криминалисты, составили протокол: обнаружены останки примерно десяти людей. Возбудили уголовное дело по статье «Убийство». Кости и череп, принадлежавший ребенку лет 13, забрали на экспертизу. Хотя профессионально находку оценили сразу: «Еще с войны». Жители прилегающих улиц и прежде такое на территории бывших артскладов видели, когда жарили здесь шашлыки. Особенно после сильных дождей... Короче, работы продолжились.

По понятным причинам я не могу назвать госчиновника, оказавшегося в кабинете своего шефа в момент, когда начальству позвонили те, кто отвечал за рытье: снова, так сказать, наткнулись. Сообщать полиции? Шеф послал паникеров по матушке и велел нормализовать ситуацию: городу нужны очистные сооружения, а не вот это вот все плюс шум в прессе.

В первой половине мая 2019 года Александра Юрьевна Супряженко (кто такая Саша Супряженко и почему ей больше всех надо, я расскажу позже) вместе с друзьями пришла на поле, заросшее сурепкой и кустарником, и тут же набрала номер 102. Обломки костной ткани торчали прямо из тропинки… Судмедэксперты собрали биоматериал, приобщили к тому, что лежал с 2017-го. История получила резонанс в СМИ. Цитирую репортаж Полтавского телевидения, слова заместителя начальника отдела полиции номер 1: «Найдено около 50 костей человеческого скелета. Захоронениям больше 75 лет, то есть они относятся к захоронениям времен Второй мировой войны. Ряд костей имеет повреждения, характерные для пулевых выстрелов». Шла речь о намерениях официально установить факты: чьи это кости, какова их давность, есть ли следы криминального характера. Результаты — через месяц. Впрочем, заявителю как частному лицу выдать акт экспертизы на руки не имели права.

К концу мая Супряженко не только зарегистрировала общественную организацию «Пушкаревский Яр» — полтавский аналог Бабьего Яра, но и организовала круглый стол с беспрецедентным представительством специалистов, владеющих информацией по теме. Городскую власть позвали тоже. Вначале собрались в парке, у Скорбящей матери, откуда до Артскладов рукой подать.

Скорбящую мать, монумент авторства Льва Вайнгорта, бывшего главного архитектора Полтавы, установили в 1970-м после объяснений с партийным руководством: почему, мол, у женщины слишком еврейское лицо? Холм под монументом насыпной: братская могила. Правда, не тех, кого уничтожали гитлеровцы в Пушкаревском Яру. При послевоенном освоении территории — здесь проложили мощеную дорогу, появился «номерной» завод «Лтава», хлебозавод, много чего еще, ну и памятник жертвам нацизма — рекультивировали старое кладбище с могилами известных горожан. Ящики с прахом статских советников поместили в основание холма, что-то из останков перенесли к Вечному огню, что-то обнаружили на Артскладах, что в начале прошлого века именовались «красными казармами», и захоронили в других местах. Какая разница на том свете?

Площадь в 62 гектара, прежде окраина, теперь фактически центральная часть города, давно представляла интерес для застройщиков. Долг памяти отдан: есть компактный парк с лавочками для отдыха — к спинкам прикручены таблички «По случаю 10-летия программы поддержки жертв нацизма», гряда камней, где начинался расстрельный ров… Остальное место нужно живым.

Я зашла в парк со стороны щита с призывом остановиться, подумать, помолиться о невинно убиенных. Поверх текста чернела антисемитская надпись.

— Четыре года так стоит, — ответили мне.

Нынешний сбор был вызван земельным аукционом, который объявил полтавский горсовет. Лоты-участки на Артскладах обещали превратиться в «современный жилой комплекс с объектами торгово-развлекательной и рыночной инфраструктуры». Даром, что ли, в новый коллектор вбухано столько бюджетных средств? На возмущенное «Там же человеческие останки!» (гласность не дала депутатам принять решение без «утечки») умиротворяюще врали: «Найдут — строительство приостановят до тех пор, пока археологи не закончат исследовать. Что, инвесторы не люди?»

Как объяснила «Новой» архитектор Ирина Особик, на практике котлованы сразу окружают глухим забором, охраной, и не узнать, что происходит внутри, если не дежурить круглосуточно. Так в Полтаве погубили не одну реликвию.

В газетах замелькала реклама микрорайонов «Лазурный» и «Артсклады» — сколько бесквартирных, пострадавших от афер прежних недобросовестных застройщиков смогут обрести там покой! Подключили школьников. На уроках эстетики дети рисовали «Артсклады» своей мечты с развязками, велосипедными дорожками, игровыми площадками… История выглядела типовой, как проект панельного дома.

Пока не возникли непредвиденные обстоятельства в лице Саши Супряженко и ее единомышленников.

Кто мыл кости

Перед лицом Скорбящей матери председатель земельной комиссии, штатные юристы и другие ответственные лица во главе с первым замом городского головы Андреем Ляминым потребовали у гражданских активистов отступить.

…— У нас — факты. А у вас? В разговоре с сотрудниками полиции выяснилось, что кости, которые вы предоставили, чистые, вымытые. Как это понимать? Кто устраивает диверсию? — строго взглянул на Сашу Андрей Юрьевич. Полемику снимало несколько телеканалов, и Лямин старался использовать возможность.

Супряженко больше не просила вернуться в зону закона, который запрещает любое строительство на местах захоронений жертв репрессий тоталитарных режимов, не предлагала ознакомиться с архивными картами и материалами, в том числе полученными из Израиля и Германии. Просто пошла вглубь территории. Камерамены последовали за ней.

— Ой, вот… И еще… Не наступайте! — зазвучало со всех сторон.

Пустырь молча предъявлял доказательства образца 23 ноября 1941 года. Часть челюсти с зубами, позвонок, фалангу пальца....

Из 5 тысяч единовременно казненных (общая цифра куда больше) известны фамилии лишь 311 человек. Из Яд-Вашем полтавскому благотворительному фонду Хесед «Нефеш» прислали списки, составленные еще четверть века назад. Есть несколько серьезных историко-краеведческих монографий о периоде оккупации города. Есть материалы, полученные из открытых архивов СБУ и от Украинского института национальной памяти: детям нацисты мазали губы ядом, взрослых косил пулемет, полные рвы ровняли с землей заподлицо. Или это кости другого периода?

Перед тем как оставить город гитлеровцам, органы расстреляли врагов народа, томившихся в тюрьме. В тридцатые начальник НКВД Полтавы, зверь по фамилии Волков, лично приводил в исполнение приговоры «троек», даже поставил рекорд дня — 400 трупов. Сюда свозили не переживших голодомор. А могильные плиты с кладбища пускали на брусчатку, которой красиво вымостили главную улицу города Октябрьскую, ныне Соборную. (Мне показали такой брусок на пешеходной зоне возле ЦУМа с еще различимыми буквами). Каждая генерация убийц шла по следам предыдущей, покрывая их — в прямом и переносном смысле. Так что оккупанты недолго думали, где в Полтаве разместить Дулаг — «пересылку» для 650 тысяч пленных бойцов Юго-Западного фронта, и Шталаг — стационарный лагерь для военнопленных. Точных данных о числе погибших в концлагерях нет. По свидетельствам тех, кто выжил, ежедневно закапывали 100–150 тел.

Но об этом рассказали на круглом столе в краеведческом музее, куда чиновники не добрались. Зато пришли послушать Светлана Константиновна Стоян и Елена Анатольевна Косьмина. Стоян когда-то работала в военизированной охране, Косьмина — в компьютерном отделе.

— Мы на Артскладах в поминальные дни конфеты кладем на траву, прощения просим, — объяснила свой интерес Светлана Константиновна.

Обе плакали, когда смотрели фрагменты документального фильма, который снял немец Кристоф Брумме, автор швейцарской газеты Neu Zurcher Zeitung, который несколько лет как перебрался в Полтаву на ПМЖ. Кристоф волновался не меньше зрителей. И повторял:

— Это ужас. Это шок. Мы должны устроить мемориал. Пожалуйста…

… Андрей Юрьевич Лямин ответил на мой звонок и согласился побеседовать в мэрии, хотя приемные часы закончились.

— Если бы застройщиком был я, то уже бы сомневался насчет места: надо оно мне, не надо, — дипломатично начал Лямин. И перешел к контраргументам:

— Город требует комфорта, развития, инвестиций, в том числе европейских. Конечно, никто не собирается строить там, где убивали. Но покажите же точно — где! На аукцион мы предлагаем совсем другие участки, десять гектаров. А общественники требуют, чтобы раскопки за счет бюджета провели на всей территории Артскладов!

— Иначе показать не получится…

— Я консультировался с поисковиками. Чтобы обследовать десять гектаров, нужно десять лет.

Хмарук

У него были личные причины стать непримиримым или, как прежде выражались, махровым антисоветчиком. И жизнь сложилась бы совсем по-иному.

В 1968-м Виктора Федоровича, молодого офицера и коммуниста, вызвало руководство: его ждал целый подполковник КГБ из города Хмельницкого.

— Хмарук?

— Хмарук.

— Ну, собирайтесь…

Семья Хмаруков еще с роковых голодных лет в Украине хранила не то тайну, не то трагедию. Дед Виктора Григорий Каленикович, директор школы, раздал учителям немного муки, за что подвергся аресту и заключению. Бабушку выгнали из партии, мать — из комсомола, потом началась война, потом снова голод и борьба с вредителями, словом, искать осужденного никто не смел. Пока в Хмельницком не снесли здание, где прежде располагалось НКВД. Под зданием обнаружился подвал. Вскрыли. Там, как в склепе, лежали останки тридцати мужчин.

— На папиросной коробке чернильным карандашом они написали фамилии. Среди первых — Хмарук. Я взял несколько косточек, похоронил, поставил памятник…

Фото надгробия с эпитафией «Замучен НКВД в 1941 году» Виктор Федорович хранит в телефоне вместе с другими оцифрованными дорогими сердцу черно-белыми снимками. На них он то в группе парней в пиджаках, будто из одного магазина, то в полевой форме на фоне пирамиды и сфинкса.

— Каска какая модная, американская, — удивляюсь.

— Египетская, — поправляет. — Нас же официально там не было… А возле пирамиды — наша ракетная установка! — добавляет с ностальгией. — Насер договорился с Брежневым о помощи в отражении агрессии Израиля. Мы приехали с ракетами и за полтора года сбили половину израильской авиации.

Советская власть умела работать с кадрами, что ни говори. За муки деда заплатила внуку. И старшему лейтенанту Хмаруку вместо мотаний с семьей по гарнизонам выпал джекпот. Сейчас Виктор Федорович пишет книгу воспоминаний, хочет успеть к 50-летию операции «Кавказ». У него прекрасная память на бытовые детали.

— Старались заработать и отправить побольше домой. Золотую цепочку вкладываешь вот так в двойную открытку (показывает), в конверт, и дипломатической почтой… Я даже кулон с Нефертити переслал. Через полгода ГАЗ-21 приобрел. А в Москве в «Березке» жене купил шубу, 375 чеков стоила, себе шапку, 18 чеков, из крашеного белька. До сих пор ношу! Никто не может угадать, что за мех!

Отношение к Израилю и к евреям вообще у Виктора Федоровича хорошее. Он и в Афгане воевал, получил тяжелые ранения вкупе с «негоден к строевой», но и квартиру-машину новую тоже, и в Северную Корею попал в качестве военного атташе. Позже командование доверило Хмаруку должность начальника штаба воинской части 29239, секретной базы центрального подчинения ГРАУ МО СССР, где он служил два десятка лет. Базу — артсклады! — сформировали сразу при освобождении Полтавы по приказу Сталина, а растащили по кирпичику при независимости Украины.

— После Курской дуги свозили трофейное оружие. И пять тысяч американских пушек по ленд-лизу, ни разу по фашистам не стрелявших. Но многое пригодилось. Мы по ночам эшелонами в Афган отправляли технику. Площадь части — 33 гектара, три ряда колючей проволоки по периметру, часовые, порядок — муха не пролетит, — перечислял Виктор Федорович. Цифры и факты кончились, как только я спросила, что известно о концлагерях для советских военнопленных, располагавшихся, по данным краеведов, на территории базы в период оккупации города.

— Мы писали историю части. Ни разу о лагерях не слышал. У меня, знаете, в подчинении находилось пять фронтовиков, коренных полтавчан уже в возрасте, они-то сказали бы. Чего им бояться? Насчет расстрелов в 30-е — сомнительно. Но евреев фашисты уничтожали, это правда. И кладбище богатых людей, графьев, было. Весь прах перенесли, когда памятник Скорбящей матери ставили. Других останков на участках, где город хочет строить дома, нет и быть не может.

Хмарук вспомнил, как сооружали в части радиационные убежища: рыли котлованы, гидроизоляцию делали — чисто, никаких захоронений!

— Но на поверхности до сих пор находят кости…

— Черные археологи копают. Мало ли, серебряные монеты с кладбища завалялись. Место превратилось в свалку! Одичавшие собаки бегают стаями, в развалинах живут, тащат себе еду… Разве доказано, что кости человеческие? Вспомните мое слово: подтверждения не будет.

О Викторе Федоровиче Хмаруке, компетентном в данном вопросе, с уважением отзывался первый заместитель городского головы Андрей Юрьевич Лямин.

«Американка»

Она перебралась из Полтавы в Сан-Франциско 14 лет назад без особых причин. Интеллигентная, с «корнями», семья, дочь-умница, круг друзей, успешные проекты — занималась дизайном одежды, выпускала журнал — все было. И ощущение, что достигла в развитии потолка…

Попала в Силиконовую долину. Защитила диплом по маркетингу. Много путешествовала по миру. Во время Майдана организовывала акции поддержки в Париже и Брюсселе, была на баррикадах в Киеве, помогала полтавскому Евромайдану.

— Я человек с сильным желанием что-то делать. Мне близки принципы Стива Джобса. Есть цель, вижу пути ее достижения в легальной плоскости, — объяснила Саша Супряженко свое нынешнее возвращение в город юности.