Александр Роднянский: «Небезразличные люди делают кино для небезразличных людей»

— В 2004-м с фильмом «Водитель для Веры» вы в качестве продюсера впервые приехали на фестиваль, созданный Марком Рудинштейном. Каким вы его увидели?

— Можно сказать, я был тогда аутсайдером. До 2001-го жил в Украине. Правда, сам снимал кино задолго до распада СССР, был знаком с подавляющим большинством кинематографистов и на «Кинотавр» приехал как член международного жюри из Украины. С моим партнером, продюсером Игорем Толстуновым, мы делали не только «Водителя для Веры», но и «Восток-Запад», сериал «День рождения буржуя»… На фестивале я увидел отечественную индустрию в том виде, в каком она существовала все 90-е годы. Относительно небольшое число фильмов в конкурсе. Лица знаменитых советских кинематографистов. Острая битва за награды. Шушуканье. Интриги. Лоббирование.

Если какой-то важный фильм не получит награды, он своим президентским призом компенсирует «недостачу».

При этом все было ужасно мило. Можно было выпить с друзьями, услышать прекрасные шутки. На пляже насладиться пивом со свежей воблой. Шахматы. Антон Табаков сварит раков. А вечером прямо с пляжа — в кинозал. Причем не на каждый фильм. Все знали, к примеру, что нужно посмотреть «Мотыльки» Андрея Прошкина — нашего главного конкурента. Всем известно, что в жюри есть сторонники «Мотыльков», а есть нашего с Павлом Чухраем «Водителя для Веры». Во время этих клановых переживаний Марк пригласил нас поговорить о судьбе фестиваля… в баню, что произвело на меня сильное впечатление.

— Чем же он обосновывал судьбоносное решение продажи фестиваля?

— Устал. Понимаю его усталость. Ему было в разы сложнее. Я — человек из кино, практически родился, вырос, смотря и делая кино. Снимал, возглавлял телеканалы, компании. На меня не могли смотреть свысока представители творческих профессий. Ему, пришедшему со стороны, было психологически некомфортно: он так много делал для кинематографистов, старался не обижать их…

— Даже сделал отдельные конкурсы «Кино для всех» и «Кино для избранных».

— А еще международный конкурс. Его недооценивали, не было поддержки государства. Он боролся за спонсорскую помощь, связываясь с разными, в том числе неочевидными, людьми. Потом они приезжали и требовали невозможного.

— А в чем была привлекательность этого приобретения?

— Нам с Толстуновым представлялось, что пришло время русского кино. Уже выстрелил «Ночной дозор» и побил при артиллерийской поддержке Первого канала американцев в прокате. Казалось, открываются сказочные перспективы. Благодаря «Титанику» и другим большим блокбастерам появились кинотеатры. Фестиваль российского кино был необходим как площадка продвижения, солидарности кинематографистов.

— Если сравнить то, каким вы представляли свой фестиваль и каким он получился…

— Он превратился в неотъемлемую часть индустрии. А в 90-е фактически замещал индустрию, подменял отсутствие проката, был в какой-то мере продолжением советских времен. Сегодня новая страна, новая индустрия, возможности. Появился новый класс профессионалов: продюсеры, дистрибьюторы, пиарщики, маркетологи. Раньше были автор и режиссер. Продюсеров воспринимали как директоров картин, приходилось с этим бороться. Пресса играла колоссальную роль, делая фильмы известными. И зрители, которые не потеряли интереса к советскому кино, его звездам, — шли на «Горбушку» покупать кассеты.

Сейчас он — одно из важных звеньев продвижения фильмов, но не единственное. Он включен в кинопроцесс: производство фильма, дистрибуция, прокат. И фестиваль, который сам превратился в «агентство полного цикла отечественного кино».

— Дебютант входит в этот фестивальный круговорот со своей короткометражкой. Потом возвращается, как Иван Твердовский, Бакур Бакурадзе, Михаил Местецкий, Павел Руминов, — в основной конкурс. Потом становится членом жюри. Потом снова может привезти короткометражку…

— Безусловно. Я рад, что наш смотр не превратился в чисто деловой формат. Это по-прежнему праздник с дружескими посиделками и романами. Зато количество времени, проводимого в кинозалах, деловых встречах, конференциях, на кинорынке, выросло в разы. Зал заполнен до отказа: днем смотрят короткое кино, вечером конкурсные показы. Ближе к ночи — специальные показы.

— А как вы избавились от бандитов, которые чувствовали себя на «Кинотавре» как дома?

— Мы никогда не обращались к ним за денежной помощью. Марк тоже их не просил, но люди, которые давали деньги, могли привезти бандитов. Мы выстраивали сложную, современную систему: спонсорство (в частности, тогда это был «Билайн»), участие телеканала, который зарабатывает вместе с фестивалем. Пришла помощь государства. Мы привезли из Москвы сильное охранное агентство.

— За 15 лет вашего руководства приходилось решать множество проблем. Какая из них была наиболее сложной: бюджет, цензурные тучи, программа, обиды проигравших кинематографистов, одиозные фильмы, от которых приходится отказываться, или риск их показывать?

— Признаться, я принимаю существующие обстоятельства жизни, это моя позиция. Были фильмы, которые можно было и не показывать. Но руководствуясь интересом к любому жанру, поиску новых идей, мы с Ситорой Алиевой брали картины, которые категорически могли не нравиться. Недавно один из конкурсных фильмов «Временные трудности» буквально порвали на мелкие клочки. Мы же считали необходимым его взять. Это одна из немногих картин о людях с особенностями развития. Приходилось преодолевать недоверие индустрии. Например, подозрение, что я влияю на решения жюри. Но это противоречит базовой логике: зачем? Чтобы кто-то из моих друзей получил приз «Кинотавра»? Мои друзья настолько успешные люди, что могут самостоятельно победить. Но любой фестиваль еще и стечение ряда обстоятельств. Бывало, и я оставался с пустыми руками на киносмотрах. И что?

Случались неприятные моменты, когда на церемонии закрытия в прямом эфире звучали политические речи. Хотя мы договаривались, что «Кинотавр» — солидарная площадка для людей разных убеждений. Но в прошлом году церемония едва не превратилась в митинг поддержки Сенцова и Серебренникова. Про Серебренникова вопросов нет, он часть сообщества. Сенцов — другая история. Не скрою, в подобные минуты начинаю нервничать. Не за себя — за людей, которых могу подвести, за тех, кто осуществляет прямой эфир.

— Случались и окрики, критика «крамольного фестиваля», слишком откровенных или «чернушных» фильмов со стороны депутатов.

— Это меня не очень волнует. Ну критикуют они нас и фильмы, которые клишировано именуют чернухой. Как объяснить людям, далеким от контекста независимого драматического кино, что на всех фестивалях авторы проявляют озабоченность тем миром, в котором живут? Говорят прежде всего о вызовах той страны, откуда родом. Как объяснить, что это не проблема отдельно взятых русских художников, вздумавших на родину клеветать? Небезразличные люди делают свое кино для небезразличных людей на темы, которые хотят обсудить.

— При этом все меньше продюсеров рискуют запускать подобные проекты, помогая осуществлять авторские идеи, связанные со сложной внутренней работой.

— В авторском кино все рискуют, это путь отважных. Тут смешную шутку прочитал в твиттере: «Вы ругаете сериал «Чернобыль», который якобы привирает и клевещет на СССР? Скажите спасибо, что это сделали американцы, а не Звягинцев на деньги Минкульта с Серебренниковым в главной роли».

— Кстати, вы же тоже делаете кино на тему Чернобыля: был фильм Миндадзе «В субботу», сейчас идут съемки «Тяжелой воды».

— Да, но «Тяжелая вода» — абсолютно жанровое кино, построенное на документальном материале. Там нет ничего подобного, о чем пишет автор твита. Но если бы об истоках или последствиях аварии делали авторское кино, это была бы бескомпромиссная трагическая история.

— У «Кинотавра» реноме открывателя: новых имен, тенденций. Например, возникновение «новых тихих» в начале нулевых: когда появились фильмы Германа-младшего, Хлебникова, Попогребского, Хомерики, Волошина. Недавно на одном из обсуждений говорили о заражении нашего кино телевизионной эстетикой. Но это было отмечено на «Кинотавре» еще три года назад в конкурсе короткого метра. Каковы тенденции сегодняшнего времени?

— Прежде всего отчаянная борьба за зрительское внимание. Страстное желание понравиться, с опорой, увы, на штампы, стереотипы.

— Превалирует идея сделать патриотическое развлекательное кино?

— Удалась одна спортивная патриотическая картина? Вслед за ней посыпалось двадцать ее слепков. Появилась успешная военная картина? То же самое. Все эти невыразительные клише на фоне традиций великого советского кино о войне — надо сказать, пацифистского, гуманистического — выглядят, мягко говоря, проблемными, бравурными, немощными. С другой стороны, сегодня очевиден уход авторов внутрь семейных и человеческих взаимосвязей, отказ от отношений социальных и общественных. Независимое европейское и американское кино — это экранизация действительности, быстрая реакция на происходящее сегодня. Только что в Каннах показали фильм «Отверженные» об уличных битвах во Франции двухлетней давности. У нас это редкие примеры. Хотя в нынешнем конкурсе есть фильм Петра Левченко «Куратор» о «красногорском стрелке». Но, возможно, в условиях потери доверия к общественным моделям и институциям авторы в большей степени сосредоточены на институте семьи.

— Нет ощущения, что программа фестиваля — а она всегда лакмус происходящего в кинематографе — несколько тускнеет. Возьмем, к примеру, 2006-й: «Изображая жертву» Серебренникова, «Свободное плавание» Хлебникова, «Мне не больно» Балабанова, «Живой» Велединского, «Гадкие лебеди» Лопушанского, «Эйфория» Вырыпаева, «Девочки» Гай-Германики.

— Программа стала менее яркой и разнообразной из-за этого стремления к зрителю, к жанровому кино. В 2006-м авторы не обманывались в своих перспективах привлечь массы. Бескомпромиссно пытались проговорить важные для них обстоятельства реальности, жизни.

Речь даже не о политике или социальности. Я говорю о художественно чутких, уникальных работах.

— «Изображая жертву», так же как «Волчок» или «Свободное плавание», далек от политики. Но именно острота, своеобразность киноязыка вызвали не только восхищение в профессиональной среде, но и нападки. Что для вас значит современное авторское кино?

— «Кинотавр» и сегодня склонен к поиску свежих интонаций, уникальных авторских голосов, открытию новых территорий. Для меня актуальное авторское кино — способность отказаться от упрощенного взгляда на жизнь. К примеру, в категорию авторского кино записывают «Зеленую книгу» Фаррелли — отличный жанровый фильм с облегченным рождественским взглядом на жизнь. В Каннах меня потрясла картина Малика «Скрытая жизнь» — не только потому, что это выдающееся художественное произведение, житие святого. Благодаря своей бескомпромиссности она осталась во мне. Продолжаю о ней думать. Фильм из разряда «кино на все времена» — не ублажает, не привирает. Сообщая неприятные вещи, готовит тебя и к худшему, и к лучшему. Делает важную терапевтическую работу. Для меня современное кино — бесстрашное, правдивое, убедительное, в том числе и в изобразительном решении. В этом смысле доставляет удовольствие работа с Кантемиром Балаговым. Благодаря тому, что поселил в них Александр Николаевич Сокуров, его ученики во главу угла ставят художественные задачи. Первый документ после заявки, который принес мне Кантемир, — цветовая экспликация. Он сразу придумал, каким образом картина будет решена в цвете.

— Да, в «Дылде» вся история держится на контрапункте зеленого — цвета жизни, и ржавого — цвета смерти.

— Современное кино предъявляет визуальное мышление, содержательное по своей природе. Как у Германа, Сокурова, Звягинцева.

— Реальность вторгается в жизнь фестиваля. Экономический кризис, политические волнения, застой. Как фестиваль реагирует?

— Ищем способы преодоления экономических вызовов. Было трудное время в 2008-м, когда случился кризис. Было непросто после 2010-го, когда мой партнер по фестивалю Игорь Толстунов ушел, я остался один… Потом появился Фонд поддержки современного искусства Марианны Сардаровой, четыре года нам помогал. Я благодарен всем, кто нас поддерживал.

— В этом году «Кинотавр» поддержал Роман Абрамович. Как вам удается уговорить богатых людей вкладываться в столь эфемерное предприятие?

— Они приезжают, окунаются в фестивальную атмосферу, им интересно. Если тебе повезло и благодаря разным обстоятельствам: удаче, таланту — получилось создать и приумножить состояние, то культуртрегерская функция увлекает. Не столь многих, как хотелось бы. Меценатскую роль трудно преувеличить. Но надо сказать, что и Минкульт — наша главная поддержка на протяжении всех этих лет, вне зависимости от обстоятельств.

— Еще недавно бюджет «Кинотавра» был примерно 160 миллионов рублей. Фестиваль убыточен?

— В связи с юбилейным годом бюджет поднимется примерно до 190 миллионов. Из них государственная поддержка — 60 миллионов. Даже при крупной спонсорской помощи приходится дополнительно вкладываться. Очень надеюсь свести концы с концами.

— Существуют конкурсные показы авторского кино, вечерами на площади тысячи людей бесплатно смотрят кинохиты. Но ведь была идея и в городе Сочи показывать авторские фильмы?

— Пока не получается. Возможно, в следующем году попробуем устраивать в городском кинотеатре показы с приглашением авторов и обсуждением картин. Как это происходит в Берлине, Роттердаме…

— Есть желание расширить фестиваль? Только что прошли показы премированных на «Кинотавре» картин в Москве…

— А сразу после фестиваля в летнем кинотеатре «Гаража» покажем часть фестивальных работ.

— За все эти годы, наверное, не раз были неожиданные решения жюри, незабываемые фестивальные события.

— Случалось. К примеру, когда после двадцатилетней вынужденной консервации фильма «Безразличие» его не просто вспомнили, но необъяснимо дали главный приз. На фоне интересной программы это была очевидная пощечина всему сообществу. Впрочем, фестиваль и хорош своей непредсказуемостью. Из незабываемого — критические ринги после показов. Тогда произошел раскол, связанный с «Грузом 200» Балабанова. Рьяно спорил весь фестиваль. Одни фильм ненавидели, другие прославляли, раскололась Гильдия кинокритиков. Мир делился по оси отношения к «Грузу 200». Весь мир на фестивале делится по оси отношения к кино, которое на какой-то момент оказывается важнее реальности.