Конфуз русского летчика в Болгарии

28 апреля (по старому стилю) 1913 г. журнал «Огонек» опубликовал фотографию русского летчика, служившего в болгарской армии и попавшего в плен к османской армии. Самолеты тогда были в диковинку, поэтому эта иллюстрация вызывает вопросы, на которые мы и постараемся ответить. А история авиатора Николая Костина весьма нетривиальна.

Осенью 1912 г. единым фронтом против Османской империи выступили южнославянские государства при поддержке греческого королевства. В Балканский союз (а именно так назывался противник Турции) входили Сербия, Болгария, Греция и Черногория. Официально целью войны было провозглашено улучшение положения македонских славян, в реальности же участники планировали захват и раздел европейских владений Османской империи.

В России весть об окончательном наступлении на турок, вековых противников славянства, вызвала всплеск интереса, одним из выражений которого явились отправившиеся на Балканы добровольцы.
Балканские войны 1912–1913 гг. открывают эру боевого использования авиации. В итало-турецкой войне 1911–1912 гг. летательные аппараты использовались, но именно в «пороховом погребе Европы» впервые произошло серьезное применение самолетов.

Главной «авиационной державой» Балкан оказалась Болгария. Аэропланы частично были куплены в России — в Севастополе и Москве – однако, по свидетельству болгарского авиатора Радула Милкова, в большинстве своем они пребывали в состоянии неисправности.
Этот факт связывался с коррупцией в сфере закупок для болгарской армии. Полет одного из приобретенных в Севастополе аппаратов закончился трагедией, сидевший за штурвалом Христо Топракчиев погиб в бою. Длинный мартиролог нашедших смерть в небе был открыт.

Вместе с аэропланами в Болгарию прибыли и русские летчики, отношение к которым проявлялось намного более теплое, нежели к другим иностранцам. Авиатор Сотир Черкезов спустя более полувека вспоминал: «В суровых условиях войны старая братская дружба между нашим и русским народом окрепла еще более… Вечерами допоздна пели русские и болгарские песни, обсуждали комментарии наших и иностранных газет к участию болгарской авиации в войне».
В бою, однако, они принимали участие лишь за отдельную плату. Так, за вознаграждение летчик Ефимов согласился совершить полет над осажденной крепостью Адрианополь (ныне – Эдирне) и сбросить листовки на турецком языке, призывающие сдаться. Представители других государств наотрез отказывались даже близко подлетать к линии фронта.

Более ярко, хотя и конфузом, проявил себя авиатор, изображенный на фотографии — участник первого перелета Петербург-Москва (совершен летом 1912 г.) Николай Костин. В команде русских добровольцев он считался наиболее уважаемым и опытным специалистом.
Осенью 1912 г. командование поручило ему перегнать аэроплан с одного места базирования в другое. Полет его, как следует из подписи к иллюстрации, закончился провалом. Но обо всем по порядку.
Николай Костин передал произошедшее следующим образом. В летательном аппарате перед самым вылетом было обнаружено несколько поломок, которые срочно пришлось устранять.
В связи с этим произошла задержка, и аэроплан поднялся в воздух уже на исходе светового дня. При этом, как говорил авиатор, ему не было выдано ни карты, ни «солдата-пассажира». В вечерней мгле, осложненной туманом, он потерял ориентацию, и перепутал осажденный Адрианополь с недавно взятым Семенли. В этот момент масляная трубка его воздушного судна оторвалась, двигатель начало заклинивать, и Николай Костин принял решение снижаться, используя планирование.

По приземлении, к его удивлению, он был встречен турецкими солдатами, которым сопротивления оказывать не имело смысла. Османские власти изначально инкриминировали ему шпионаж, и прокурор требовал казни.
Но его спас сидевший в судебном совете комендант крепости генерал Измаил-паша. Тот считал себя обязанным России, поскольку в молодости, в ходе русско-турецкой войны, сам побывал в плену, где обращение с ним было мягким.
Тем не менее, кормили Н. Костина, по его свидетельству, плохо, вследствие чего он выразил свою жалобу, «тогда солдаты стали ловить голубей и галок, которыми я и питался». После падения Адринанополя в марте 1913 г. летчик был освобожден вместе с другими военнопленными, и покинул Балканы последним из своих коллег-добровольцев.

Иную историю рассказывал служивший с ним болгарин Радул Милков. Перед полетом Николай Костин ушел в с. Чермен, где не смог пройти мимо корчмы и там опрокинул внутрь авиаторского организма четыре стакана коньяка. Долго его найти не могли, поскольку в летной части не знали, где искать. В итоге Костин появился на аэродроме, сел в самолет и заблудился в небе, сев в тылу турецкой армии. Как добавляет к своему рассказу Р. Милков: «Честно говоря, с четырьмя стаканами коньяка в желудке и я бы заблудился»
Какая же история истинна? Скорее всего, как обычно, истина посередине. Болгарские летчики часто испытывали зависть по отношению к своим русским коллегам – те получали более высокое жалование, прибывший с ними обслуживающий персонал был более квалифицирован, впрочем, как и профессиональный уровень самих авиаторов.

С другой стороны, Николай Костин не мог признаться, что он, известный в России пионер воздухоплавания, совершил грубейшую ошибку по причине злоупотребления алкоголем.

Соответственно, вероятнее всего, обе истории имели место, пусть и не в столь ярком и красочном виде.
В поведении русских добровольцев в Болгарии в 1912–1913 гг. можно обнаружить довольно много курьезов, однако в целом уровень их квалификации, отношение к делу могут лишь быть признаны крайне высокими и заслуживающими уважения.