В детстве я ненавидела утренники, потому что к нам в садик приходил отец. Смотрели на него и давились от смеха.
В детстве я ненавидела утренники, потому что к нам в садик приходил отец. Он садился на стул возле ёлки, долго пиликал на своём баяне, пытаясь подобрать нужную мелодию, а наша воспитательница строго говорила ему: «Валерий Петрович, повыше!».
Все ребята смотрели на моего отца и давились от смеха. Он был маленький, толстенький, рано начал лысеть, и, хотя никогда не пил, нос у него почему-то всегда был свекольно-красного цвета, как у клоуна. Дети, когда хотели сказать про кого-то, что он смешной и некрасивый, говорили так: «Он похож на Ксюшкиного папу!» И я сначала в садике, а потом в школе несла тяжкий крест отцовской несуразности. Все бы ничего (мало ли у кого какие отцы!), но мне было непонятно, зачем он, обычный слесарь, ходил к нам на утренники со своей дурацкой гармошкой. Играл бы себе дома и не позорил ни себя, ни свою дочь! Часто сбиваясь, он тоненько, по-женски, ойкал, и на его круглом лице появлялась виноватая улыбка.
Я готова была провалиться сквозь землю от стыда и вела себя подчёркнуто холодно, показывая своим видом, что этот нелепый человек с красным носом не имеет ко мне никакого отношения.
Я училась в третьем классе, когда сильно простыла. У меня начался отит. От боли я кричала и стучала ладонями по голове. Мама вызвала скорую помощь, и ночью мы поехали в районную больницу По дороге попали в страшную метель, машина застряла, и водитель визгливо, как женщина, стал кричать, что теперь все мы замёрзнем. Он кричал пронзительно, чуть ли не плакал, и я думала, что у него тоже болят уши. Отец спросил, сколько осталось до райцентра. Но водитель, закрыв лицо руками, твердил: «Какой я дурак!».
Отец подумал и тихо сказал маме: «Нам потребуется всё мужество!» Я на всю жизнь запомнила эти слова, хотя дикая боль кружила меня, как метель снежинку. Он открыл дверцу машины и вышел в ревущую ночь. Дверца захлопнулась за ним, и мне показалось, будто огромное чудовище, лязгнув челюстью, проглотило моего отца. Машину качало порывами ветра, по заиндевевшим стеклам с шуршанием осыпался снег. Я плакала, мама целовала меня холодными губами, молоденькая медсестра обречённо смотрела в непроглядную тьму, а водитель в изнеможении качал головой.
Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно ночь озарилась ярким светом фар, и длинная тень какого-то великана легла на моё лицо. Я зажмурилась и сквозь ресницы увидела своего отца. Он взял меня на руки и прижал к себе. Шёпотом он рассказал маме, что дошёл до райцентра, поднял всех на ноги и вернулся с вездеходом. Я дремала на его руках и сквозь сон слышала, как он кашляет. Тогда никто не придал этому значения.
А он долго потом болел двусторонним воспалением лёгких. Мои дети недоумевают, почему, наряжая ёлку, я всегда плачу. Из тьмы минувшего ко мне приходит отец, он садится под ёлку и кладёт голову на баян, как будто украдкой хочет увидеть среди наряженной толпы детей свою дочку и весело улыбнуться ей. Я гляжу на его сияющее счастьем лицо и тоже хочу ему улыбнуться, но вместо этого начинаю плакать.