«Он оказался прав»
Анатолия Марченко, рабочего из семьи железнодорожников, а впоследствии известного правозащитника, который первый раз попал в тюрьму случайно, часто сравнивают с Олегом Сенцовым — украинским режиссером, политзаключенным, который держит голодовку 136 дней. «Громадское» поговорило с родными Анатолия Марченко и рассказывает его историю, окончившуюся трагически, однако изменившую Советский союз. «Новая газета» публикует материал с согласия коллег.
32 года назад советский заключенный, писатель и диссидент Анатолий Марченко объявил голодовку в Чистопольской тюрьме в Татарстане с требованием освободить всех политзаключенных. Он голодал 117 дней, добровольно вышел из нее и через 12 дней умер в больнице. А еще через 8 дней Михаил Горбачев разрешил академику Андрею Сахарову вернуться из ссылки в Горьком (сегодня — Нижний Новгород) в Москву. Началась перестройка, которая состоялась в том числе и в результате трагедии Марченко.
Случайная драка и лагерь
Анатолий Марченко родился в Барабинске (Новосибирская область). Это главный железнодорожный узел региона, и семья Марченко, как и множество жителей области, работала в этой системе. Отец — помощником машиниста, мать уборщицей на вокзале. Проучившись 8 классов, Анатолий бросил школу и уехал на строительство Новосибирской ГЭС, где получил специальность бурового мастера. Оттуда он поехал строить ГЭС в Томске, а потом в Караганду в Казахстане.
В 1958 году в Караганде было неспокойно.
С одной стороны — русская молодежь, приехавшая «поднимать целину», с другой — чеченцы, высланные Сталиным из своих городов и сел.
«Они были страшно озлоблены — ведь их выселили из родных мест в чужую Сибирь, к чужим и чуждым им людям, — писал Анатолий про чеченцев. — Между чеченской молодежью и нашей все время возникали потасовки, драки, иногда с поножовщиной».
За одну из таких драк Марченко и арестовали, хотя он уверял, что не участвовал в ней: «Однажды произошла большая драка в нашем общежитии. Когда она как-то сама собой кончилась, явилась милиция; похватала всех, кто был в общежитии (большинство участников успели убежать и скрыться). Среди арестованных оказался и я. Нас увезли из поселка, где все знали, как было дело. Судили всех в один день, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Так я попал в страшные карагандинские лагеря — Карлаг».
Марченко дали два года. Его отправили в «Карлаг» — крупнейший советский лагерь, в котором в сталинские времена держали политзаключенных. Его площадь — примерно 60 тысяч квадратных километров: около 300 км с севера на юг и около 200 — с востока на запад.
В сталинские времена «Карлаг» был известен нечеловеческими условиями содержания, пытками и расстрелами. Но о своем сроке здесь Анатолий почти не вспоминает в своих книгах.
Существует версия, что после года отсидки, не дождавшись амнистии, Марченко сбежал из лагеря «из-за невыносимых условий жизни» и нежелания «жить с клеймом уголовника».
Сын Марченко Павел рассказывает, что действительно знакомые Анатолия слышали от него такую историю, но никакого документального подтверждения побега нет.
Второй арест — за попытку побега из СССР
Писателем Марченко сделал его второй арест, когда он вместе со своим тезкой Анатолием Будровским пытался перейти границу с Ираном. Марченко понимал, что жить в Советском Союзе не хочет и не сможет, поэтому находясь на территории Туркменистана решил бежать, а там выбор небольшой — Иран, Афганистан. Советские пограничники «взяли» беглецов в 40 метрах от границы. Марченко обвинили в «измене Родине», он не признавал обвинения, но его соратник Анатолий Будровский пошел на сделку со следствием. В итоге Будровский получил два года тюрьмы, а Марченко — шесть. Это был еще удачный срок — в те времена за госизмену грозил расстрел. Позже, когда Марченко встретил на этапе Будровского, тот так ему и сказал: «Толик, но ведь не расстрел, шесть лет всего».
«Фактически, Советский Союз отправил Марченко в институт повышения политического самосознания», —
поясняет судьбоносность этой ссылки историк диссидентского движения, сын жены Марченко от первого брака Александр Даниэль. Именно во время этого срока Марченко познакомился с его отцом — писателем и диссидентом Юлием Даниэлем. Так началась собственная история Марченко-писателя и диссидента.
Книга о лагерях
Анатолий освободился из Владимирской тюрьмы, где он провел большую часть второго срока, в 1966 году. В следующем году в советском самиздате вышла его первая книга «Мои показания». «Когда я сидел во Владимирской тюрьме, меня не раз охватывало отчаяние, — писал Марченко в предисловии к книге. — Одно давало мне силы жить в этом кошмаре — надежда, что я выйду и расскажу всем о том, что видел и пережил».
«Она [книга] произвела эффект разорвавшейся бомбы, — рассказывает Александр Даниэль. — Публика, читающая самиздат, была наслышана о сталинских лагерях. Читались рассказы [Варлама] Шаламова, был уже официально опубликован [Александр] Солженицын. А вот о том, что политические лагеря есть сегодня, знало не так много народа. Знали родственники, но фактором общественного сознания это не стало. Книга Анатолия перевернула ситуацию».
«Рабочий», — презрительно отзывались о Марченко прокуроры, вынося новый обвинительный приговор. «Они не хотели признавать за Анатолием статуса политического оппозиционера, — объясняет Александр Даниэль причину неполитических статей Марченко. —
«Рабочий? Ты кто такой вообще, откуда ты взялся и лезешь в интеллигенцию? Они не понимали, что Толя — интеллигент высокой пробы, который сделал себя сам».
В 1968 году, почти сразу после того, как Марченко написал открытое письмо, выступив против вторжения СССР в Чехословакию, его приговорили к году заключения за одну из самых простых для очередного ареста причин — «нарушение паспортного режима». Перед концом срока Анатолий почти сразу получил еще два года лагерей, и его отправили по этапу — за «распространение клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй».
В 1972 году Марченко уехал в Тарусу в Калужской области, где женился на правозащитнице Ларисе Богораз, у них родился сын Павел. Анатолий продолжал писать, власть склоняла его к эмиграции. «Он всегда говорил — почему я должен уезжать? — вспоминает Александр Даниэль. — Ну и конечно, он понимал, что свидетельства автора, который живет здесь [в Советском Союзе] имеют большую цену, чем свидетельства автора за границей. Он как бы говорил: вот «Мои показания», я готов отвечать за них».
Череда ссылок
В 1975 — новая, четырехлетняя ссылка за «злостное нарушение правил административного надзора». Анатолия отправили в Чуну, в Восточную Сибирь. Жена и сын позже приехали к нему.
«Я очень хорошо помню ссылку, — вспоминает Павел Марченко. — Он тогда работал в детском саду, водил меня с собой на работу, это было интересно. Вообще, я помню, что в Сибири, мне нравилось больше, чем в Подмосковье (туда Анатолий переехал вместе с семьей после ссылки в Чуне, — ред.)».
В 1981 году Марченко задержали в Москве. На этот раз Советская власть не искала формальный повод — Марченко арестовали за «антисоветскую агитацию и пропаганду». На тот момент он был членом Московской Хельсинкской группы. Его приговорили к 10 годам в лагере строгого режима и 5 годам ссылки.
Голодовка
Марченко объявил голодовку в Чистопольской тюрьме (Татарская АССР) с требованием освободить всех политзаключенных СССР в 1986 году. Это была не первая голодовка за время всех ссылок и арестов, но первая с четко политическими требованиями.
«Мы узнали об этом где-то в июле [за месяц до начала голодовки], — вспоминает Александр Даниэль. — Мы с матерью [женой Марченко Ларисой Богораз] очень испугались... «Одно дело, когда человек голодает, например за то, чтобы ему отдали письмо из дома, то есть, по каким-то бытовым делам. И совсем другое дело, когда он требует освободить всех политзаключенных в Советском Союзе. Кто мог себе представить, что вдруг возьмут и освободят политических заключенных в СССР? Такого не было, нет и не будет. Нам казалось, что это самоубийство».
Даниэль рассказывает, что получив письмо о голодовке Анатолия, он «совершил поступок, который до сих пор не может себе простить».
Отправляя на Запад требование Марченко, он вместе с Ларисой Богораз смягчил формулировку, заменив «освобождение политзаключенных» на «улучшение содержания». Сейчас Даниэль говорит, что они позволили себе то, что «нельзя было позволить».
«Что такое СССР в 1986 году? Новые веяния только начинали чувствоваться и лишь такие чуткие к политической атмосфере люди как Анатолий могли эти веяния увидеть и распознать, — рассуждает он. — Простые люди вроде нас этого не чувствовали, для нас это было время глухое, когда диссидентское движение было разгромлено, его почти не существовало. Нам казалось, что услышать этот призыв было вроде как бы и некому. Оказалось, что Толя был умнее и дальновиднее нас. Он, видимо, понимал больше, чем мы и как-то распознал, что такое событие [освобождение политзаключенных] возможно в 1986 году. Он оказался прав. Возможно, он считал, что такими действиями [своей голодовкой] он подтолкнет события. Возможно, он их действительно ускорил».
Голодовка Анатолия Марченко стала знаковым событием и в Советском Союзе, и на Западе. В ноябре 1986 года Лариса Богораз, правозащитница Московской Хельсинкской группы Софья Каллистратова и ряд других диссидентов создали петицию к советской интеллигенции с просьбой поддержать идею амнистии всех политзаключенных. «Речь шла о системной советской интеллигенции, — уточняет Александр Даниэль. — И этот призыв нашел отклик. Например, его поддержал [мультипликатор Юрий] Норштейн со словами “Я думал, что только мне интересна судьба политзаключенных”».
Анатолий Марченко голодал 117 дней с 4 августа 1986 года. Принудительно кормить его начали с 12 сентября.
«Питательная смесь приготавливается умышленно с крупными кусочками-комочками из пищевых продуктов, которые не проходят через шланг, а застревают в нем и, забивая его, не пропускают питательную смесь в желудок.
Под видом прочистки шланга мне устраивают пытки, массажируя и дергая шланг, не вынимая его из моего желудка», — описывал он процесс кормления, жалуясь генеральному прокурору СССР с требованием прекратить пытки.
В конце ноября Анатолий вышел из голодовки. Достоверно причина такого решения неизвестна. Александр Даниэль предполагает, что незадолго до выхода из голодовки к Анатолию приехал кто-то из КГБ или Центрального комитета партии и пообещал, что в скором времени его требование будет выполнено.
Но буквально через несколько дней после отказа от голодовки Анатолий почувствовал себя плохо. Его перевели в местную больницу, где он и умер 8 декабря, по официальной версии «от острой сердечной недостаточности».
- 23 декабря, по инициативе Михаила Горбачева, из ссылки в Горьком вернулся в Москву академик Андрей Сахаров.
- А 31 декабря в СССР приняли решение об освобождении политзаключенных.
«Толя не был самоубийцей, — говорит Александр Даниэль. — Он не собирался умирать. Другое дело, что он, наверное, не смог рассчитать свои силы».
