К предыдущему посту .

Можно ли рассматривать ситуацию летом 1941 как катастрофу для СССР? Как не удивительно сейчас это прозвучит – но нет. Дело в том, что катастрофа для той или иной системы – это такая ситуация, после которой говорить о существовании данной системы становится невозможно. В случае с нападением Германии на Советский Союз такого не произошло: сохранился не только СССР, как таковой, но и Красная Армия, как активно действующая структура. Которая уже в декабре 1941 года смогла перейти в контрнаступление под Москвой.

Разумеется, это не значит, что в указанный период все складывалось для нас благоприятно. Конечно же нет: потеря значительных территорий, а так же значительного количества военной силы, благоприятным назвать сложно. Однако катастрофу это не вызвало – по той простой причине, что примерно на такой сценарий все изначально и рассчитывалось. Правда, тут еще раз сказать, что речь в данном случае идет не о военном прогнозировании и военных же планах – а о более глобальных вещах. О том, что принято именовать «большой стратегией» - которая включает в себя не только передвижение войск и даже не только не раз уже поминаемую логистику (которая есть сердце современной войны) – но и гораздо более фундаментальные вещи.

Вроде распределения промышленных предприятий, коммуникаций между ними, формирования новых промышленных районов на востоке страны, принципов организации производства (при которых становилась возможной их быстрая эвакуация), организации образовательных процессов (с упором на естественно-технический компонент) и многое другое. (Одна санитарно-эпидемическая система – которой удалось избежать распространения тифа и холеры при колоссальных перемещениях населения – чего стоит.) Все это, разумеется, далеко выходит за рамки привычного представления о войне – однако играет роль не меньшую, а точнее, много большую, нежели само «воинское искусство». (То есть, то, чем занимаются военные – и что обычно вспоминается применительно к войне.)

Значение последнего, вообще, очень сильно завышено. В том смысле, что аристократы – традиционно выполнявшие роль военного руководства (офицеров, генералов) – разумеется, всегда старались показать, что именно они решают исход сражений. Однако уже во время «наполеоники» стало понятным, что это не так, и что самый лучший полководец – вместе с боевыми генералами, но без адекватного производственно-логистического комплекса – если что и может сделать, так это загнать свою армию в глубь неведомой земли, где она благополучно и сгинула. (При этом полководческих качеств Наполеона это не отменяет.) С тех пор сведение военных действий исключительно к действиям военных – это недопустимая редукция. (Которая, например, в нашей истории неоднократно приводила к проблемам – скажем, в Крымской, Русско-Японской или Первой Мировой войне. Ну, и «трагедия белых» - правда, это никакая не трагедия, а, скорее, наоборот – так же происходит отсюда.)

Поэтому – говоря о ситуации 1941 года – стоит понимать, что все военные сражения и поражения этого времени на самом деле были лишь частью в великом противостоянии сложнейших социально-экономических систем, а не всем этим противостоянием. Впрочем, даже в чисто военном плане лето-осень 1941 года – при внимательно рассмотрении – выглядят отнюдь не полным провалом СССР. Скорее, это был неизбежный этап военных действий, связанный с формированием армии военного времени. Которую получить иным образом оказывалось просто невозможным.

Да, именно так: армия, ведущая войну – и армия, войну не ведущая – это две различные структуры, даже в том случае, если в них вовлечены одни и те же люди. Поскольку, например, для них характерны различные принципы взаимодействия участников – несмотря на все формальные Уставы. Поскольку в армии мирного времени огромное значение играет время выслуги, умение устанавливать доверительные связи – иначе говоря, карьеризм. «Гибкий позвоночник». А вот умение рисковать, наличие своего мнения, умение оценивать обстановку – не ценятся вообще. (И офицеры, которые ими обладают, находятся в самом «низу» армейской пирамиды.) В воюющей же армии ситуация меняется на противоположную. (Причем, это свойство именно армии, как структуры и значит, оно не может быть изменено.)

Но – как нетрудно догадаться – указанные армии отличаются и «количественно». Причем – очень серьезно, поскольку никакая экономика не выдержит поддержания большого числа отмобилизованных солдат. Которые изымаются из производственной системы – причем, речь идет о самых ценных – молодых – работниках. А значит, прежде чем стать армией военного времени, армия мирного времени должна провести колоссальную перестройку, адаптацию и своей структуры, и «структуры» поведения отдельных солдат – и сделать это можно только в боях. И никак иначе. Поэтому даже если принять и жутко дорогостоящую концепцию «превентивной мобилизации» - наплевав на то, что это является очевидным casus belli – то, все равно, получить адекватную войне армейскую структуру не получится.

Наверное, не надо говорить, что немцы – ведущие военные действия с сентября 1939 года – к июню 1941 года данную перестройку уже давно прошли. А наши – нет. («Финская кампания» включала в себя исключительно локальные боевые действия, и не могла «пропустить» через себя большие массы людей.) Причем, совершенно очевидно, что данный момент был очень хорошо известен обоим сторонам конфликта. (И не только им.) Собственно, немецкий план «Барбаросса» и создавался в расчете на то, что удастся уничтожить Красную Армию до того, как она перейдет в «военное состояние» - в смысле, уже в сентябре выйти на «линию Астрахань-Архангельск». (Именно поэтому ведение боевых действий зимой не предусматривалось – оно было просто избыточным.) Причем – основываясь на концепции блицкрига, молниеносных глубоких ударов превосходящими силами – немцы считали, что «Советы» ничего не смогут противопоставить данной операции. (Скажем, те же французы с их гораздо большей «коммуникационной насыщенностью и потенциальной мобильностью не смогли это сделать – так почему же «русские Иваны» с их неповоротливой структурой смогут?)

Советской же руководство должно было понимать, что никакая попытка организовать «глубоко эшелонированную оборону» с армией мирного времени с одной стороны, и огромной концентрации войск противника – с другой – пользы не принесет. Ибо при огромной мобильности современной армии на эту самую «оборону» просто не хватит сил и средств. Еще раз: «концентрированный танковый клин» - на самом деле, конечно, не только танковый, но и артиллерийский, авиационный, пехотный – с легкостью прошивает любую систему укреплений. (Это показала та же «Финская война».) Но еще с большей легкостью он ее обходит – как сделали немцы с «линией Мажино». Поэтому выиграть «приграничное сражение» обороняющаяся сторона в данной ситуации не может. Никак. Никогда. Нигде. (Ну, разве что нападающие будут слишком слабы – но тогда зачем им нападать?)

А значит – надеяться на быструю победу «малой кровью на чужой территории» невозможно. Разумеется, в пропагандистских материалах указывалось обратное – но на то она и пропаганда. (На самом деле самое глупое, что можно делать – это воспринимать напечатанное в газетах, а сейчас сказанное по телевизору и написанное на сайтах – за реальность.) «Практическая» же подготовка к будущей – неизбежной, как уже говорилось в прошлом посте, причем, неизбежной именно в 1941 году – войне шла именно в указанном ключе. В том смысле, что изначально принимался «пессимистический» сценарий прорыва вражеских армий на советскую территорию, потерю значительного количества промышленного потенциала (который надо было спасать массированной эвакуацией), а так же – потенциала военного. То есть, те самые «окружения» - которые впоследствии стали считаться признаком «катастрофы» - в общем-то, предполагались. (Разумеется, не в том смысле, что военным указывалось стремиться к подобному положению – но в том, что вся мобилизационная, военная, промышленная структура рассчитывалась на то, чтобы как можно быстрее ликвидировать последствия указанной ситуации.)

Кстати, интересно, но в подобных условиях пресловутая «самая главная дата» - т.е., точное время начала войны, которое в течение пары поколений просто мифологизировалась («вот знали бы, что 22 июня в 4-00 немцы нападут – то обязательно бы отбились») – просто теряет всякое значение. (И тысячи «попаданцев», коих авторы отправляют в довоенный СССР с этой информацией, фактически, «попадали» зря.) Поскольку реальная точка бифуркации – т.е. сочетание событий, после которых Великая Отечественная война стала «неотменяемой» - находится, как уже писалось, много раньше. И, по большому счету, ничего бы не изменилось даже в том случае, если бы немцы опубликовали свой план «Барбаросса» в печати – как в свое время публиковали «плане Шлиффена». Поскольку единственный шанс выиграть войну для СССР состоял находился исключительно на том пути, которым он шел в реальности. То есть – на пути создания мощной мобилизационной социально-производственной системы, способной «отыграть» любое внешнее воздействие.

Впрочем, не стоит думать о том, что этот самый путь потерял в настоящее время актуальность. Скорее наоборот – но об этом, понятное дело, надо писать уже совершенно иной пост…