Выпуская черта из склянки

О спектакле Алексея Матвеева "Морфий" Игрой света и тени, запахами спирта и серы, звуками разрезающей кость медицинской пилы и звоном склянок, криком и шёпотом, смехом и слезами, сосредоточенностью и надрывом наполняется пространство "Imaginarium" Астраханского драмтеатра во время спектакля "Морфий". Каждый, кто берётся за постановку "Записок юного врача" Михаила Булгакова, неизбежно сталкивается с проблемой, скажем так, идентификации главного героя. Ведь доктор Бомгард, от лица которого ведётся повествование в рассказе "Морфий", и герой "Записок" - не одно и то же лицо, как может показаться на первый взгляд. На это указывают как географические, так и хронологические обстоятельства. Мурьевская больница близ уездного города Грачёвки в "Записках" и Гореловский участок в "Морфии". В первом случае врач приезжает в деревенскую больницу в сентябре 1917 года и пребывает там как минимум год, во втором – Бомгард в феврале 1918-го радуется уже состоявшемуся переводу в городскую больницу. Нет и общих героев, кроме находящегося под вопросом Бомгарда. Многие исследователи творчества Булгакова и вовсе не включают "Морфий" в сборник рассказов о юном враче. Впрочем, всё это не является препятствием для творческого развития "Записок" на театральной сцене. В конце концов, реальным прототипом и "юного врача", и Бомгарда, и Полякова был сам Михаил Афанасьевич Булгаков, с медицинским этапом жизни которого спектакль также знакомит зрителя. А указанные противоречия режиссёр Алексей Матвеев решает довольно ловко, даже изящно. Действие переносится на год ранее, в сентябрь 1916 года. Об этом зритель узнаёт из разговора доктора с возницей в самом начале спектакля. Бомгард становится у Матвеева тем самым "юным врачом", которому пришлось доказывать свой профессионализм в условиях, приближённых к полевым. Жаль, конечно, акушерку Анну Николаевну, которой по воле создателя спектакля пришлось стать "жертвой" доктора-морфиниста Полякова. Но слава богу, театральный режиссёр Матвеев не пошёл по пути кинорежиссёра Балабанова, который в своей экранизации "Морфия" просто надругался над Булгаковым, объединив в одном лице доктора Полякова и юного врача из Мурьевской больницы. Главные действующие лица первого акта "Морфия" - доктор Бомгард (в этой роли будут периодически сменять друг друга актёры Николай Смирнов и Виктор Амосов), фельдшер Демьян Лукич (Олег Комаров), акушерка Анна Николаевна (Екатерина Спирина) и Аксинья, в роли которой объединены булгаковские образы собственно Аксиньи – кухарки и уборщицы квартиры доктора, а также второй больничной акушерки Пелагеи Ивановны (Лидия Елисеева). В эпизодических ролях заняты Данияр Курбангалеев, Анастасия Краснощёкова и Нелли Подкопаева. Два акта спектакля отличаются не только атмосферой, но и вложенным в них смыслом. В первом мы видим робкого доктора, которому приходится сталкиваться с серьёзными проблемами, решать их самостоятельно, доказывая, что его профессия – это и есть его призвание. Он решается на ампутацию девичьей ноги, попавшей в мялку для льна, и проводит операцию успешно, хотя и признаётся (зрителю), что делает это не второй раз (как соврал своим ассистентам), а впервые в жизни (рассказ "Полотенце с петухом). Лечит "вежливого" мельника от лихорадки, несмотря на то, что тот сам чуть было фатально не испортил всё лечение нелепым образом ("Тьма египетская"). Распознает сифилис у больного, жалующегося на боль в глотке ("Звёздная сыпь"). И не успевает помочь невесте конторщика, получившей черепно-мозговую травму ("Вьюга"). Жизнь и смерть, тяжёлые заболевания и счастливые исцеления, морально подавляющие неудачи и окрыляющие успехи, трагедии и курьёзы деревенской жизни – из этой ежедневной работы и состоит жизнь молодого, но мужающего на глазах врача. Второй акт спектакля совсем о другом. Это собственно и есть булгаковский "Морфий". Его герой доктор Поляков (Максим Симаков) – прямая противоположность Бомгарда. Если тот сумел пережить испытания, свалившиеся на его юную голову и закалиться в них, утвердиться не только в глазах пациентов и коллег, но прежде всего в своих собственных, став сильнее морально и профессионально, то Поляков встал на путь саморазрушения. Не справившись с душевными муками, вызванными несчастной любовью, слабый человек пристращается к морфию, быстро разрушая свой организм и свою жизнь. Процесс этого разрушения показан в спектакле во всей его страшной красе: с болью, ломкой, приступами ярости, галлюцинациями. Неспособность Полякова справиться с запущенным им процессом саморазрушения приводит к трагедии. В эту трагедию оказывается вовлечена известная нам по первой части спектакля фельдшерица-акушерка Анна Николаевна, ставшая тайной женой Полякова. Она – связующее звено доктора с наркотиком. Ей приходится сносить оскорбления, побои и сексуальные домогательства морфиниста. Но видя, насколько жалок сам доктор, в минуты успокоения вымаливающий прощения у своей "жены", Анна Николаевна жалеет его и казнит себя за то, что согласилась сделать ему первый укол морфия, ставшего для Полякова роковой точкой обратного отсчёта. Пытается помочь, но усилия её оказываются тщетными, как и попытка героя излечить свои душевные раны путём погружения в наркотическое забытье. В этом, по-видимому, и заключается посыл спектакля современному зрителю, живущему в мире, предлагающем человеку иллюзорные средства достижения блаженства. "Чёрт в склянке" по-прежнему жив и своей мохнатой лапой пытается удушить человека. Сцена "Imaginarium", где максимально приближены друг к другу актёры и зрители, создаёт у зрителя эффект присутствия и рождает ощущение сопричастности к происходящему, позволяет отчётливо увидеть, услышать, впитать в себя все чувства и эмоции героев. И хотя количество зрительских мест здесь ограничено, лучшей площадки для постановки "Морфия", пожалуй, не найти. Сцена операции девочки, скрытая от зрителя простынёй, но ощущаемая почти физически благодаря использованию звуков, запахов и наполненных пугающей медицинской терминологией диалогов, создающих эффект натурализма, - одна из лучших в спектакле. Бурную реакцию зрителей вызывает забавная сцена мытья доктора Аксиньей – со стекающей в тазик водой и натуральным намыливанием головы актёра, который после всей этой процедуры продолжает играть как ни в чём ни бывало. Восторг Бомгарда, получившего перевод в уездный город с глухого вьюжного участка, настолько силён, что места для его выражения становится мало. Он рвётся наружу, вызывая такой же восторг в душе зрителя. Театральное пространство освещается то болезненно-жёлтым, то смертоносно-красным цветом. Бомгард благодаря здравому смыслу и силе воли эту смертоносность успешно преодолевает и прорывается к свету. Для Полякова она фатальна. Анимационная проекция, выполненная по мотивам картин Марка Шагала с использованием портретов артистов, занятых в спектакле, усиливает у зрителя ощущение наркотического бреда, порождённого больным воображением несчастного доктора Полякова. Под звуки "Аиды" на экраны, расположенные по обе стороны от центра действия, выводится неутешительная статистика распространения наркотической заразы в современной России, связывая таким образом увиденное зрителем в спектакле с реальной действительностью наших дней. Настолько страшны оказываются кошмары наркотического угасания личности, разыгрываемые в замкнутом пространстве театрального подвальчика, что, выходя из него по окончании спектакля, хочется глубоко вдохнуть свежего воздуха и радоваться, что весь пережитый ужас остался позади, а зловещего чёрта из склянки выпускать больше не станут. Автор: Александр ТокаревКПРФ