Перед смертью Николай Рубцов крикнул душившей его женщине: «Люда, я люблю тебя!»

В 70-е и 80-е было ужасно модно сочинять эстрадные песни на стихи крупных поэтов. Алла Пугачева тогда замахнулась на Марину Цветаеву и Уильяма нашего Шекспира, София Ротару освоила стихотворение Арсения Тарковского «Только этого мало». Николай Рубцов, меньше всего предполагавший, что его стихи будут петь в гигантских концертных залах, оказался автором текста «Букета» - суперхита Александра Барыкина. И еще - песни «В горнице моей светло, это от ночной звезды», которую исполняло множество певцов, от хорвата Ивицы Шерфези до Марины Капуро, от Эдуарда Хиля до Витаса, от Пелагеи до Ирины Богушевской.

В результате это два самых известных его стихотворения. Есть еще третье - «Я умру в крещенские морозы...», но его широкая публика помнит благодаря «мистике». А именно - леденящей точности, с которой Рубцов предсказал свою смерть: он погиб 19 января, когда и отмечается праздник Крещения. (Правда, говорят, в Вологодской области тогда температура была около ноля).

Русские поэты часто бывали неустроенными, но жизнь Рубцова выделяется даже на этом фоне - он провел жизнь в бедности, знал очень много неудач, много пил и погиб совсем молодым, трагически и нелепо. Оставив при этом много чудесных стихов, которые - наверное, к счастью - никто не положил на музыку: в случае с очень тихой, прозрачной лирикой Рубцова эстрадные мелодии кажутся лишними.

ШАРФ ВМЕСТО РУБАШКИ

Действие замечательной «Горницы», как метко заметил автор книги о Рубцове Николай Коняев, разворачивается во сне. Только в нем света звезды достаточно, чтобы осветить комнату. Только в нем мать посреди ночи «возьмет ведро, молча принесет воды». В случае Рубцова сон - еще и единственная возможность увидеть мать: в реальности он потерял ее, когда ему было шесть лет. С этой смертью у него почему-то ассоциировался алый цветок, который рос в саду около дома. Строчка «Красные цветы мои в садике завяли все» - отсылка к этому образу. Он вспоминал мать постоянно, представлял встречу с ней, обращался к ней в стихах, как к живой.

Детство его было очень тяжелым. Кроме смерти матери, он пережил смерть сестры и разлуку с отцом: тот ушел на фронт, а Николай оказался в сельском детдоме, где не было ни нормальной обуви, ни нормальной еды. В день рождения детей угощали драже, и они смотрели на разноцветные конфеты, как на чудо. Зимой по ночам за стенами детдома выли волки.

Отец Рубцова вернулся с войны живым, но Николай узнал об этом, лишь когда ему было 19 лет. (Тогда он и встретился с ним - но при этом впоследствии и в стихах, и даже в анкетах и автобиографиях писал, что отец погиб на фронте). А из детдома, едва окончив семь классов, он отправился в Ригу - поступать в мореходное училище. Но там оказалось, что он слишком молод. Пришлось возвращаться в село Никольское, где располагался детдом, и поступать в лесотехнический техникум, расположенный в здании бывшего монастыря. Но довольно быстро Рубцов его бросил и стал мотаться по стране: то отправится в Архангельск и устроится угольщиком на тральщик, то поступит в горный техникум, то окажется в Ташкенте... Добрался в конце концов и до моря - когда отправился служить в армию, попал на флот. Потом окончил вечернюю школу, жил в Ленинграде (где познакомился с Бродским - хотя история не сохранила никаких подробностей их отношений, поговаривали, что Бродский был любимым его поэтом). Потом поступил в Литературный институт в Москве. И через какое-то время начал публиковаться в крупных журналах. Например, при помощи учившегося в том же Литинституте Владимира Солоухина опубликовал стихи в журнале «Молодая гвардия», а на полученный гонорар, показавшийся очень приличным, купил валенки (так-то ходил в страшноватого вида стоптанных туфлях) и средство для восстановления волосяного покрова (он очень переживал, что лысеет).

Воспоминания о нем вообще полны рассказов о том, как плохо он был одет. Говорили даже, что он заматывается в шарф, чтобы не было заметно, что под пиджаком у него нет рубашки. И что все его имущество буквально умещалось в одном чемодане.

«ЖИЛЬЯ ЗА ПОСЛЕДНИЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НЕ ИМЕЮ АБСОЛЮТНО НИКАКОГО»

С женой, Генриеттой Меньшиковой, Рубцов познакомился еще в детстве, а потом встретился в 1962 году. У них начался роман, вскоре она забеременела, на свет появилась дочь Лена. Рубцов жил с супругой (брак с которой так и не был зарегистрирован) и с маленькой дочерью в селе Никольском. Описывал его в стихах:

С моста идет дорога в гору.

А на горе - какая грусть! -

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь. (...)

Какая жизнь отликовала,

Отгоревала, отошла!

И все ж я слышу с перевала,

Как веет здесь, чем Русь жила.

Все так же весело и властно

Здесь парни ладят стремена,

По вечерам тепло и ясно,

Как в те былые времена...

Потом возвращался в Москву: из Литинститута его дважды исключали (по официальной формулировке, «за систематическое появление в нетрезвом виде и за недостойное поведение»), в конце концов он восстановился на заочном и незаконным образом жил в общежитии. «Жилья за последние несколько лет не имею абсолютно никакого. Большую часть времени нахожусь в Тотемском районе, в селе Никольском, где провел детство (в детском доме), но и там, кроме как у знакомых, пристанища не имею» - писал он в 1967-м. При этом в 1967-м вышел его сборник «Звезда полей» и начала приходить известность.

Прочитав «Звезду полей», его как поэта полюбила Людмила Дербина. Она встречала его и раньше, но он не производил на нее впечатления. А тут... В конце концов она стала второй его неофициальной женой, он прожил с ней полтора своих последних года.

«Я ЗНАЮ - МЕНЯ РЕАБИЛИТИРУЮТ»

«Я умру в крещенские морозы» - далеко не единственное стихотворение Рубцова о смерти: в последние месяцы он писал о ней часто. Он много пил, часто жаловался на сердце. В начале 1971 года они с Дербиной отнесли заявление в ЗАГС. Свадьбу назначили на 19 февраля, Рубцов умер ровно за месяц до этого.

Людмила Дербина много раз вспоминала о событиях раннего утра 19 января. Рассказывала, что пьяный Рубцов в шутку начал бросать в нее горящие спички, потом разбил бокал о стену, а она пыталась уложить его спать. Он все-таки улегся, позвал ее в постель, она сказала «Я с тобой не лягу». Потом началась драка.

Десять лет назад Дербина рассказывала в интервью «КП»: «Рубцов, пьяный, разъяренный, кидает меня на диван. Вот он тянется ко мне своей рукой... Я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить горло. Он крикнул: «Люда, я люблю тебя!» Рывком отбросил меня от себя и перевернулся на живот. Я увидела его посиневшее лицо».

По официальной версии, она его задушила. Ее осудили на восемь лет (из них она отсидела шесть). Но сама она настаивает, что Рубцов умер не от асфиксии, как постановило следствие. В какой-то момент возникла версия, что она пережала ему сонную артерию. Потом Дербина и вовсе утверждала, что поэт скончался от острой сердечной недостаточности. (В 2001 году судмедэксперты изучили приговор Вологодского городского суда и выдвинули версию, что причиной смерти могла быть именно она, вызванная «хроническим алкоголизмом с поражением сердца (алкогольной кардиомиопатией)»).

«Я думаю, нет нужды говорить о том, что, для того чтобы задушить человека, нужно вцепиться ему в горло обеими руками, а не двумя слабыми женскими пальцами», - говорила Дербина. - «Но в тот роковой момент я была уверена, что задушила его. Через пятнадцать минут после несчастного случая я, еле живая, сильно перепуганная, колотила в дверь милицейского участка. «Кажется, я убила человека!» - крикнула я открывшему дверь заспанному милиционеру. Этими словами я подписала себе приговор... Не хочу судить клеветников. Пусть они тешатся, пинают меня и плюют в спину. Я выстою, выживу. И знаю - меня реабилитируют. Если не сейчас, то после моего ухода точно».

Впрочем, пока что ей верят, скажем мягко, далеко не все...

Тихая моя родина

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу.-

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать -

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.