Эксперт: Урбанизация и мегаагломерации — это не навсегда
В следующем году федеральное правительство начнет разработку документа, который будет содержать очередную попытку ответа на вечный вопрос «как нам обустроить Россию?» Речь идет о стратегии пространственного развития страны, концепция которой, как сообщил на днях заместитель министра экономического развития РФ Александр Цыбульский, уже готова и сейчас проходит окончательное досогласование. В основу этой стратегии, скорее всего, будет положена идея формирования на территории страны нескольких мегаагломераций.
Такая инициатива выдвигалась еще при прошлом главе МЭР Эльвире Набиуллиной, а теперь ее активно продвигает Российский институт градостроительства и инвестиционного развития («Гипрогор»). В середине ноября его руководитель Михаил Грудинин на проходившей в Екатеринбурге конференции «Российские регионы в фокусе перемен» представил проект создания в стране восьми так называемых конурбаций — мегаагломераций, объединяющих по «кустовому» принципу несколько крупных городов в радиусе 300 километров друг от друга. Идейным вдохновителем данного начинания, по признанию Грудинина, стал первый премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю — давний кумир «продвинутого» российского чиновничества, настаивавший на том, что в 21 веке драйверами экономического роста будут только территории с численностью населения в 5 млн человек.
Между тем формирование мегаагломераций является далеко не единственной доктриной пространственного развития, которая сегодня обсуждается ведущими мировыми урбанистами. Некоторые из них, наоборот, считают, что эпоха сверхконцентрации городов скоро кончится, а на смену ей параллельно с ожидаемой революцией в сфере альтернативной энергетики придет другой, сетевой принцип расселения, в основе которого будут малые и средние города. В России сторонники таких концепций также присутствуют, хотя на фоне влиятельных адептов мегаурбанизма их идеи пока выглядят маргинальными. Однако чем более уродливые формы приобретает строительный бум последних лет, приведший к возникновению на окраинах российских городов настоящих многоэтажных гетто, тем большее внимание будут получать альтернативные теории расселения. О том, к каким последствиям может привести безудержное увлечение мегаагломерациями, в интервью EADaily рассказал известный российский архитектор, профессор Южного федерального университета Сергей Алексеев.
Несколько лет назад, если помните, Эльвира Набиуллина, еще когда она была министром развития, выдвинула инициативу развития в России 20 агломераций. Теперь вот глава института «Гипрогор» Грудинин говорит о восьми мегаагломерациях. Следуя этой логике, можно предположить, что рано или поздно их вообще останется две — Санкт-Петербург и Москва. Сколько нам все-таки нужно агломераций?
Меньше их становится, наверное, потому, что у правительства сейчас меньше денег, чем несколько лет назад. Если серьезно, то с точки зрения теории пространственных уровней, которую начал разрабатывать мой учитель Алексей Эльбрусович Гутнов, агломерации — это четвертый «этаж» организации человеческого пространства. Первый и самый устойчивый уровень — это комната, второй — дом, третий — это поселение, а четвертый — это так называемые системы расселения, к которым и относятся агломерации.
Мы знаем всё только о первом и втором уровнях, но о четвертом наши знания минимальны, хотя главные вещи происходят именно там. Есть еще и пятый уровень, связанный с глобализмом и выходом в космос. Как только мы начнем освоение пространства на этом, пятом уровне, четвертый обретет стабильность. Но пока мы мало что можем сказать о процессах расселения и, в частности, образования агломераций.
По западным меркам, агломерация — это срастание городов, превращение их в непрерывную урбанизированную зону. Примером может послужить Германия, которая вплоть до 19 века была разбита на множество княжеств и из-за этого теперь имеет сетевую модель расселения. Я сам в этом убедился по системе немецких железных дорог, которая невероятно измельченная — например, в Гамбурге на железнодорожном вокзале имеется 15−20 подъездных путей. Когда крупная промышленность там начала резко влиять на расселение, города стали сливаться, образуя агломерации наподобие Рурского бассейна. То же самое можно наблюдать и в Китае, где имеются города с населением до 30 миллионов человек.
В России же понятие агломерация в таком понимании применимо только в случае Москвы и Санкт-Петербурга, а всё остальное — это некое допущение. Поэтому предложения развивать в России 20 агломераций или 8 агломераций просто не учитывают нашу специфику.
Тем не менее, в России понятие агломерация если не используется де-юре в документах типа Градостроительного кодекса, то де-факто давно вошло в употребление, в том числе чиновников. Несколько лет назад упраздненный Минрегион даже запустил пилотный проект по развитию агломераций, такие же инициативы были у некоторых регионов, в том числе у Ростовской области. Эти начинания дали, по вашему мнению, какой-то положительный результат?
Если говорить о Ростове, то здесь идея агломерации была изначально связана с маятниковыми миграциями из близлежащих городов, откуда люди ездят на работу в областной центр. Первой исследование на эту тему у нас сделала Татьяна Ребайн, дочь знаменитого ростовского архитектора Яна Андреевича Ребайна. Она рассказывала, что просто взяла в билетных кассах статистику отъезжающих и приезжающих в будние и выходные дни и таким образом выяснила, что, например, город Батайск, расположенный по другую сторону Дона, — это, по сути, спальный район Ростова.
Далее эту идею развил наш известный урбанист Александр Меркурьевич Бояринов, который и разработал концепцию агломерации «Большой Ростов». В ее основу была положена идея полуторачасовой транспортной доступности Ростова-на-Дону из его пригородов — с этой точки зрения, и Аксай, и Новочеркасск, да и Таганрог, по большому счёту, тоже являются Ростовом, где работает значительная часть населения этих городов.
Но в данном случае это не агломерация в том смысле, о котором я говорил, а так называемая конурбация. Полуторачасовая доступность достигается, но города не формируют общее сетевое пространство, поскольку существуют природные разрывы, которые особенно важны вблизи дельты Дона, как бы их ни старались сократить новыми урбанистическими проектами.
Сейчас, например, обсуждается совершенно дикий проект застройки всей пойменной территории Дона до Батайска высотными домами. Выдающийся архитектор Леонид Владимирович Кузнецов в своё время говорил, что сохранение экологического разрыва между двумя урбанизированными зонами — Ростовом и Батайском — принципиально, так как по статистике раз в сто лет происходит разлив Дона, и я еще застал ребёнком непрерывную водную гладь до Батайска. Поэтому новый стадион на левом берегу Дона ставили на огромное количество намывного песка, поднимая его на необходимую проектную отметку, и так же придётся делать с другими постройками в этой местности, а это огромные и бессмысленные затраты.
Теперь посмотрите на то, как Ростов представлен в проекте восьми агломераций. Здесь вообще идет речь о некой Южной агломерации Ростов — Краснодар, расстояние между которыми — 300 километров, то есть предлагается совершенно иное понимание того, что такое агломерация. При том, что Краснодарский край и Ростовская область — совершенно разные организмы, они не смогут никак объединиться. Это такая же дичь, как и «Новая Москва».
А если в самом деле пойти по пути, о котором мечтают многие чиновники федерального уровня — просто взять и присоединить к крупным городам новые территории, — это принесет какие-то результаты в смысле развития агломераций? Что, к примеру, дало расширение Москвы?
Это был чистый волюнтаризм. Присоединение новой территории, которая больше «старой» Москвы в полтора раза, было совершенно неправильным шагом. Москва — это город, который всегда рос кольцами, и тут к нему присоединяют такое «подбрюшье» в юго-западном направлении. Тот же Гутнов исходил из того, что в Москве есть центр с радиально-кольцевой структурой, которую поддерживает транспортная инфраструктура, и в этом направлении ее и надо развивать.
Еще в начале восьмидесятых годов Гутнов разработал концепт суперметро, которое было бы опущено в глубину на уровень ниже обычного метро и связывало бы отдаленные районы Москвы с центром с значительно большей скоростью. Это мировая тенденция: в Европе уже есть скоростные поезда как второй качественный уровень железных дорог, а у нас они даже в зародыше не существуют. А когда город искусственным образом пытаются к какую-то сторону развивать, а в остальных нет, происходит транспортный перекос. Например, в Ростове за Северным жилым массивом стали неожиданно строить крупные жилые комплексы «Платовский» и «Суворовский» — транспортные нагрузки сразу возросли, а новых магистралей нет. Каждый день в северном направлении города пробки, потому что эти районы спальные и все их жители едут на работу в центр. Это явный пример перекоса системы, но практически все микрорайоны строятся именно так.
На мой взгляд, в случае с Ростовом начинать разговор о развитии агломерации можно будет только в том случае, когда будут предприняты шаги по внутренней интеграции города, который сейчас разорван железными дорогами на несколько частей — и это, кстати, ситуация, характерная для многих других городов России. В Москве это уже поняли — там была запущена кольцевая железная дорога, связавшая разные районы города скоростным сообщением. Инфраструктурные изменения внутри городов должны идти впереди внешних связей с агломерациями, которые и так работают. Масса застройки по окраинам нарастает, а проблемы инфраструктуры в городах не решаются.
Обсуждаются ли сейчас российскими урбанистами и архитекторами хотя бы на теоретическом уровне концепции расселения, альтернативные суперагломерациям?
Безусловно. Одну из них разработал мой дипломник, редактор журнала «Проект Россия» Дмитрий Фисенко, который специализируется как раз на разработках систем расселения. Он считает, что мы сейчас находимся в некой точке бифуркации, и уже скоро можно будет оставить мысли о крупных преобразованиях агломерационного типа. Поэтому необходимо поддерживать малые и средние города, переходить к сетевой системе расселения. Есть исследования, которые доказывают, что такая модель расселения служит смягчителем социальных противоречий. Она не исключает агломераций, но они сильно не растут, и у человека есть выбор, в каком типе поселения ему жить.
Ну, это, как минимум, предполагает изменение схемы межбюджетных отношений, потому что с точки зрения возможностей бюджета и развития инфраструктуры такие города сейчас абсолютно бесперспективны. Хотя жизнь в небольшом городе, конечно, имеет свои плюсы, особенно для тех, кто работает дистанционно, а таких людей все больше.
Поэтому пока это некая идея, которая нуждается в финансово-экономической и законодательной базе. Большинство архитекторов ее отторгает. Но как раз эта концепция вырастает из доктрины НЭР (Нового элемента расселения), которую развивал Гутнов, а сейчас продолжает его коллега Илья Георгиевич Лежава, много лет заведующий кафедрой градостроительства МАрхИ. В концепции НЭР основой являлся город в сто тысяч человек — предполагалось, что большие города должны уменьшится до этого предела, а маленькие — вырасти. Считалось, что именно 100 тысяч человек — это оптимальное население для развитой инфраструктуры и социального обеспечения. Сейчас Лежава предлагает то же самое, только в линейном виде, но в масштабах всей страны, от Москвы до Владивостока.
А вы сами как относитесь к таким концепциям?
Я не сомневаюсь, что прогресс не остановить, но не верю в то, что урбанизация — это навсегда. Я свято верю в автономию: энергетическая революция не за горами, и тогда сетевая модель того же Фисенко будет интересна и осмыслена по-новому. Был бы у нас дефицит энергоресурсов, быстрее бы пошли технологические изменения. Но просто посмотрите на то, к чему привел наш «строительный бум». Плотность застройки повысилась, между домами мало места, страшные дворы и отчужденность пространства и объема.
Зато чиновники могут отчитаться о росте ввода жилья эконом-класса, а теперь вот еще на федеральном уровне утверждается, что недостатки малогабаритных квартир можно компенсировать благоустройством дворов.
Это означает перекладывание проблем на последующие поколения. Меня как-то возили в один из новых микрорайонов смотреть квартиры. Там в домах на каждом этаже два лифта, коридорная система с пятью квартирами-студиями, в которых нет кухни и коридора, а выделен только санузел, и двумя полноценными трёхкомнатными квартирами. Итого в доме больше сотни квартир-студий. Сейчас они продаются по условно небольшой цене, но что потом с ними делать? Меня, кстати, часто об этом спрашивают студенты. Я отвечаю: этажа четыре будут жилые, а выше грибы будут выращивать.
Но государство по-прежнему идет в русле концентрирования усилий, как это было в СССР, где расселяли «бесперспективные» деревни и собирали людей в поселения, которые могли обеспечить социальную инфраструктуру. Из этой же серии — замыслы типа оставить в Ростове-на-Дону всего один процент частной застройки, как это написано в новом генплане — при том, что ее массив достаточно велик. Это тоже из области социалистических мечтаний: тогда писали в генплане — «вымороченная застройка». Сейчас, правда, вся эта земля частная, поэтому до уровня одного процента частные дома не снесут, и слава богу, потому что частная застройка — это способ выживания в любой катастрофической ситуации.
Почему, на ваш взгляд, градостроителей и архитекторов так редко всерьез привлекают к составлению стратегических документов, которые чиновники плодят сотнями? В результате эти документы напоминают произведения чистого разума, которые к тому же оказываются на полке сразу же после очередной смены власти.
Сейчас архитектура вообще является изгоем в политическом плане, потому что Союз архитекторов не вступил в Народный фронт, когда в него вступали все творческие союзы. Этот вопрос стоял на повестке союза, но тут поднялся известный архитектор Евгений Асс и сказал: по уставу Союз архитекторов вне политики. Из-за этого долго не могли решить вопрос с созданием архитектурной палаты, а когда ее в итоге все же создали, то не внесли поправки в закон об архитектурной деятельности и появилось на свет такое понятие, как «проектировщик». То есть теперь любой заказчик может нанять любого человека для проектирования здания, а усугубляет эту ситуацию законодательно закрепленное право повторного использования проектов.
Что из этого вышло, проиллюстрирую на недавнем ростовском примере. На последнем градсовете был предоставлен проект гостиницы к Чемпионату мира по футболу 2018 года в самом центре города. На этом месте стоял раньше прекрасный особняк прошлого века, который уже снесли, предварительно исключив его из списка памятников архитектуры. Теперь по градплану там можно строить семиэтажное здание, что и решил сделать заказчик. Мы с коллегами попросили пригласить авторов этой гостиницы в Союз архитекторов, и оказалось, что у них даже нет профильного образования. Как проектировщики они соблюдают внутренние планировочные нормативы, но при этом в центре Ростова вырастает уродливейшее здание, строить такое в принципе нельзя. Проект в исполнении таких «специалистов» стоит три копейки, а главный архитектор города, господин Дворников уже все необходимые документы подписал. Мои коллеги из Союза архитекторов сделали три альтернативных проекта, но заказчик их даже рассматривать не стал — зачем? Ведь они уже прошли экспертизу, а главное, снесли здание, на месте которого собрались строить. Общество охраны памятников охнуть не успело — а его уже нет. Это просто один из многих примеров того, что архитекторы на государственном уровне подвержены остракизму.
Есть ли все-таки примеры регионов, где взаимодействие власти и архитектурного сообщества более продуктивно, чем в Ростове?
Можно отметить в этом плане Санкт-Петербург, где есть такая архитектурная «звезда», как Никита Явейн, построивший Ладожский вокзал, балетную академию Бориса Эйфмана и другие великолепные объекты — даже москвичи, по моему мнению, ему уступают. Для меня это сейчас архитектор номер один в России. При этом Явейн активно работает в регионах — в Калининградской области, например, и наши соседи — Краснодарский край — его приглашали строить новый железнодорожный вокзал в Адлере, но Ростовская область его как бы не замечает.
Если говорить о Краснодарском крае, то его главный архитектор Юрий Рысин считается одним из самых передовых в России чиновников, занимающих эту должность. Вы согласны с этим?
Да, это отличный менеджер, очень продвинутый специалист, к тому же имеющий хорошие отношения с властями. Он привлек в Краснодар очень сильную команду архитекторов с Урала, а для наиболее знаковых проектов приглашал иностранцев — например, французов для строительства здания краевого суда. В результате получился образец того, как надо работать в исторической среде. Причем это было сделано специально, в назидание местным специалистам: вы тут пыжитесь — вот, учитесь. Для сравнения, в Ростове градостроительный совет был восстановлен лишь недавно. А упразднили его после того, как руководитель одной из строительных компаний поставил вопрос: а зачем этот совет нужен? Он где-то в законе прописан? Так что Краснодар в некоторых аспектах более продвинут в архитектуре, и это говорит о том, что многое зависит от того, насколько профессиональным является человек, стоящий у управленческого руля в градостроительстве.
В чем тогда для вас смысл работы архитектора в Ростове в нынешних условиях?
Я вижу смысл своей деятельности в трансляции культуры. Нужно передавать знания, благо что студенты — очень отзывчивая аудитория.
Беседовал Николай Проценко