«Бомбардировщики ходили по головам»: Воспоминания фронтовика Ивана Байкалова
Газета «Абакан» продолжает публиковать фронтовые воспоминания нашего земляка Ивана Ананьевича Байкалова. Они посвящены самым тяжелым военным дням 1941–1942 годов, когда Великая Отечественная только-только набирала свои жестокие обороты и до победного мая 1945 года было еще очень далеко…
…На военную службу вчерашний школьник Иван Байкалов ушел добровольцем со школьной скамьи на второй день войны – 23 июня 1941 года. Однако на фронт он попал не сразу, вначале был направлен в военно-пехотное училище, расположенное в Ачинске Красноярского края. В октябре 1941 года, когда под Москвой сложилось угрожающее положение, добровольцы – недоучившиеся курсанты из этого училища были направлены на защиту столицы нашей Родины. Первую военную зиму воевал на Западном и Северо-Западном фронтах (воспоминания об этом – в еженедельнике «Абакан» №№ 14, 15), в составе «снежной кавалерии» – так в шутку называли батальон сибирских лыжников. К весне 1942 года этот батальон был расформирован по причине огромных людских потерь…
Из «снежной кавалерии» – в разведроту
Во второй половине апреля 1942 года нас, сибирских лыжников, отвели с линии обороны. Мы сдали свои участки обороны подразделениям 8-й гвардейской стрелковой дивизии и сразу двинулись в тыл. Необходимо было переправиться через реку Ловать. Переправа затянулась, так как в нашем распоряжении оказалось всего несколько небольших лодок. Поэтому остатки всех трех лыжных батальонов, входивших в отдельную стрелковую бригаду, сосредоточились тут же, у переправы, в небольшом сосновом лесу. Здесь нас и засекли немцы. Они не упустили случая и подвергли наше расположение жесточайшей бомбардировке с воздуха. Фашистские пикирующие бомбардировщики буквально ходили по головам, а мы в ответ не могли выстрелить даже из винтовки, так как по приказу командования все оружие сдали, когда уходили с передовой…
Потери в личном составе у нас были огромными, мы никак не ожидали такого налета, не вырыли ни одного, даже примитивного, окопчика. Впрочем, и рыть их было нечем: весь инструмент – ломы, пехотные и саперные лопаты, кирки – мы также оставили сменившим нас подразделениям вместе со своим личным оружием, таков был приказ командования. Когда началась бомбежка, кто-то из бойцов сумел добежать до берега реки и укрыться за небольшим обрывом, в промоинах старого русла реки, но большинство из солдат не успели и этого. Сделав свое черное дело, вражеские самолеты улетели. Картина после авианалета была ужасной. А хуже всего то, что с нами не было никакой медицины, кроме ротных санинструкторов, у которых после долгого нахождения в обороне практически не осталось перевязочных средств. На наше счастью, километрах в семи от места переправы находился какой-то полевой санитарный батальон, и уцелевшие бойцы перенесли туда всех раненых. Убитых – 42 человека – сами похоронили тут же на окраине деревни, которая находилась на берегу реки Ловать. Это потребовало от нас уйму и времени и сил. Затем мы двинулись на ближайшую железнодорожную станцию Пено, находящуюся в западной части Калининской области.
К тому времени наше войско сильно поубавилось. В октябре 1941 года на фронт из Казани три батальона полного штата ехали в нескольких железнодорожных составах. Здесь же на станции все мои сослуживцы, уцелевшие в боях, поместились в один небольшой эшелон, состоящий из нескольких товарных вагонов…
Выйдя из непрерывных боев с врагом, внешне мы тогда меньше всего походили на бравых солдат, каких часто показывают в кинофильмах и снимки которых публикуют в газетах. Представьте вот такую картину. Ранним утром товарный поезд прибывает на станцию Лихоборы – это где-то в черте Москвы. Из теплушек вываливается масса людей и строится повзводно в походную колонну. Все воины – грязные, обросшие, обтрепанные, в обгоревших ватных брюках и телогрейках, в рваных шинелях, в меховых шапках, а кое-кто из них еще и в знаменитых «буденовках». У одного прожжен рукав телогрейки, а из дыры торчит обгоревшая вата, у другого от огня пострадали ватные брюки. Многие из нас были обуты в трофейные сапоги, другие – в лаптях, третьи – в промокших от сырости валенках…
В таком виде мы пешим ходом проследовали в знаменитые еще со времен войн 1812 года с Наполеоном Фили. Там нас вновь посадили в вагоны пригородного поезда и повезли дальше в тыл. Еще по пути из Калининской области и до Москвы среди нас прошел слушок, что везут нас в город Серпухов, на доукомплектование парашютно-десантной бригады. Однако в итоге все было не так: мы оказались в другом подмосковном городе, пригороде Звенигорода. Прибыли сюда мы к исходу 11 мая 1942 года. Тут же нас привели на футбольное поле, и началась «торговля»: лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны и даже майоры разбирали бойцов в свои подразделения 264-й стрелковой дивизии второго формирования. Первый же, кадровый, состав этой советской стрелковой дивизии почти целиком полег в тяжелейших боях за Москву.
Я и еще несколько лыжников нашей роты попали в разведроту дивизии. Нас обмундировали во все новое: летние гимнастерки, брюки, пилотки, шинели и ботинки еще довоенного пошива. Лично я воспользовался тогда предоставившимся случаем и сфотографировался в новеньком, только полученном мною, обмундировании на память. Находясь на фронте, я впервые обулся тогда в солдатские ботинки с обмотками. С каким же нежеланием я мотал эти проклятые обмотки! Правда, носил я их, ненавистные, недолго. В сентябре 1942 года, во время боев, я все-таки добыл себе трофейные немецкие сапоги, которые обнаружил в захваченном нами блиндаже. Но мне они не нравились: голенища у них были чересчур широкие, а подошвы кованные и твердые, как железо, и поэтому сапоги были очень тяжелые. Вскоре мне удалось обменять их на наши обыкновенные кирзовые сапоги у одного раненого, который направлялся в тыловой госпиталь. Впридачу мне пришлось отдать ему осьмушку махорки и немецкую фляжку со спиртом.
А пока наша служба во втором эшелоне действующей армии продолжалась. Шла постоянная боевая учеба: марши и тактические занятия по обороне, наступлению, стрельбе, рытью окопов и многому другому, что должен уметь делать солдат, чтобы лучше подготовиться к бою с врагом. Мы, разведчики, много лазили по лесам и оврагам, проводили «поиск» противника, «нападали» на часовых, брали их в «плен».
В боях на Брянском направлении
В конце июля 1942 года наша дивизия завершила подготовку и была направлена на фронт – на Брянское направление, в район населенных пунктов Козельск – Сухиничи Калужской области. Дивизия вошла в состав 3-й танковой армии и должна была прорвать мощную оборону противника в районе Жиздра – Озерна, а далее развернуть наступление в направлении Брянска. 22 августа 1942 года дивизия вступила в бой с фашистами. Мощным ударом она взломала первую линию их обороны в районе Озерна – Ожегово, нанесла в боях значительный урон в живой силе и технике. Но существенно продвинуться вперед наша дивизия не смогла, встретившись со второй линией немецкой обороны, которая была очень сильно оборудована и оснащена. Наша сторона в тех боях понесла большие потери. Как мне кажется, дивизию тогда не подкрепили дополнительными резервами. Возможно, у командования армии с этим делом было негусто, а может быть, боевая задача на нашем участке фронта носила ограниченный, отвлекающий характер. В это время немцы как раз развернули мощное наступление на Сталинград с целью перерезать Волгу, по которой шло снабжение советских войск горючим из района г. Баку.
Вместе с тем, следует отметить, что бои на нашем участке фронта велись ожесточенно. С обеих сторон было задействовано большое количество пехоты, артиллерии, танков и особенно самолетов. Именно тут, впервые за все время пребывания на фронте, я увидел массированные действия нашей авиации. По несколько раз в день наши бомбардировщики Пе-2 большими группами пролетали высоко над передним краем, уходили в тыл противника и нещадно бомбили его. А штурмовики Ил-2 с рассвета и дотемна «обрабатывали» передний край и ближайшие тылы противника. Еще выше, в небе, шли сражения наших истребителей с немецкими «мессерами» и «фоккерами».
Наибольший урон нашим атакующим частям и ближним тылам армии наносили пикирующие бомбардировщики противника, которые именовались «юнкерсами». Большими партиями, до 50–70 самолетов одновременно, появлялись они внезапно над нашими боевыми порядками и начинали долбить все живое: заходили на цель один за другим, в хвост, переходили в крутое пике, включали душераздирающую сирену и сыпали, сыпали по нашим окопам бомбами. Вой этой немецкой сирены, кажется, вынимал из тебя всю душу, он делал нас беспомощными жертвами, а тут еще, как поленья, на наши головы летели бомбы.
Помню, при бомбардировке я не мог утыкаться лицом в землю, мне почему-то казалось, что это было очень опасно. Обычно падал на спину и следил за полетом бомб. Со временем я даже научился безошибочно определять, когда и как они упадут – с недолетом или перелетом – и более-менее сносно переносил немецкие бомбардировки. Лежишь вот так на спине в окопе и смотришь, как бомбы летят цепочкой: первая – ниже всех, вторая – чуть повыше, третья – еще выше и так далее. Тут же прикидываешь, где может упасть первый из вражеских «гостинцев». Если с недолетом, то остальные упадут еще дальше от тебя, а если с перелетом, необходимо быстро понять, где может упасть следующая вражеская бомба, ведь каждая из них несла чью-то смерть…
Разное бывало на фронте. Однажды мы оказались в таком переплете, что наблюдать за полетом бомб даже из наших укрытий стало невозможно. Наша рота расположилась на обратном скате небольшой балки-оврага. Место открытое, кое-где – редкий кустарничек, так что с высоты немцы нас видели, как на ладони. Они просматривали каждый окоп, траншею, огневую точку. К нашему несчастью, в этой же балке расположился какой-то штаб с радиостанцией – автомобилем-фургоном и было вырыто несколько блиндажей. Фрицы быстро сообразили, что это штаб – и давай по нему молотить с воздуха. Наш овраг немцы бомбили часа полтора. Это был самый настоящий кошмар и для разведчиков, и для пехотинцев! Несколько бомб большой мощности упали буквально в 10–15 метрах от моего одиночного окопчика. На пилотке и на моей спине скопился плотный слой земли толщиной в сантиметр, моя голова от близких разрывов стала ватной, в ушах – странный звон и постоянная тошнота, так я получил на фронте свою первую контузию.
В результате этой бомбардировки весь овраг стал более похож на вспаханное поле, радиостанцию разнесло на куски, на месте блиндажей торчали обломки бревен… Бои на Брянском направлении шли чрезвычайно тяжелые и кровопролитные. Позже стало известно, что потери дивизии составили 3 тысячи человек убитыми и около 5 тысяч ранеными и пропавшими без вести. Силы были истощены, и 16 сентября 1942 года командование приняло решение отвести нашу 264-ю стрелковую дивизию во второй эшелон. Через два дня на передовой нас сменила свежая стрелковая дивизия, как оказалось, переброшенная сюда с Дальнего Востока. А наши подразделения были отведены в район Тихоновой Пустыни. Здесь, в лесах, зарывшись в землю, дивизия принимала новое пополнение, вооружалась, занималась боевой учебой. Бойцы готовились к новым сражениям с врагом.
Воспоминания ветерана записал Сергей БАЙКАЛОВ