Как правили олигархи XVII века
Семибоярщина — принятое историками название переходного правительства из семи бояр летом 1610 года. Поражение войск Василия Шуйского от войск Речи Посполитой под Клушиным окончательно подорвало шаткий авторитет «боярского царя», однако победители не спешили захватывать Москву...
Попытка передать Россию под внешнее управление начиналась благостно, но закончилась резнёй. Те, кто пытался её осуществить, поначалу торжествовали, а потом дошли до того, что ели мышей, собак, кошек, даже человеческие трупы. И были с позором изгнаны…
В ночь на 21 сентября 1610 г. польские войска тайно, по-воровски, свернув знамёна, спрятав барабаны и даже замотав тряпками конские копыта, вошли в Москву. Справедливости ради надо сказать, что на сей раз свою воинскую честь поляки не запятнали. Бесчестье и позор, клеймо иуд и предателей, заслужили русские. Те, кто призвал поляков и открыл им ворота города.
Обычно ответственность за это гнусное предательство возлагают на некую политико-административную абстракцию. В учебниках так и пишут: «Семибоярщина пригласила польские войска под командованием Станислава Жолкевского нести охрану внутри Москвы». Поимённо тех, кто, собственно, и был Семибоярщиной, перечисляют не всегда.
Станислав Жолкевский — польский полководец начала XVII века, польный и великий гетман и канцлер великий коронный. Победитель русского войска при Клушине. Основатель города Жолква и Креховского монастыря.
И совершенно напрасно. Обвинение в предательстве страны и народа слишком тяжёлое, чтобы подводить под него ни в чём не виноватых людей. А таковые, как ни странно, в состав Семибоярщины входили.
Благие намерения
Экспозицию можно передать в двух словах. В России смута. За несколько месяцев до этого наши войска потерпели оглушительное поражение от поляков. Жолкевский во главе внушительного корпуса идёт к Москве с запада.
С юга к Москве подходит Лжедмитрий II, и тоже не с пустыми руками — его войско по-прежнему грозно и способно на решительные действия. Царь Василий Шуйский ситуацией почти не владеет, власть его призрачна.
Учитывая условия, Семибоярщину можно, при желании, назвать «Комитетом национального спасения». Царь, как не оправдавший надежд, и не способный соорудить хоть какую-то оборону, был смещён и насильно пострижен в монахи. Власть перешла в руки «седмочисленных бояр».
Насильственное пострижение Василия Шуйского (1610 г.). Гравюра П. Иванова. XIX век.
Их помыслы поначалу высоки. Бояре действительно пекутся о благе державы. Хотя бы отчасти. И потому сразу договариваются о самом важном: «Из рода русского, дабы не было никому обид и розни великой, царя не выбирать».
Подумав, сходятся на кандидатуре польского королевича Владислава. Опять-таки, никаких претензий — пятнадцатилетнему принцу выдвинули ряд условий. Прежде всего — принятие православия, помощь в разгроме Лжедмитрия, сохранение боярских привилегий и вольностей.
Очень кстати пришёлся исторический прецедент. Бояре отлично знали и помнили летописный сюжет о призвании Рюрика: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приди княжить и володеть нами».
Некоторые даже вспомнили, что заключение договора с Рюриком тоже пришлось на 21 сентября. Какое многообещающее совпадение! Действительно, стоит лишь призвать варягов, а в данном случае — польского принца, и всё наладится само собой. Казалось, что вернулись времена начала Руси. Восторг и надежда.
Семибоярщина, боярская дума
Но так только казалось. Впоследствии о том, как именно проводили это решение в жизнь, летописец оставит горькое сообщение: «Не осталось более премудрых старцев, и силы оставили дивных советников». Ещё не было заключено никакого договора с Владиславом, а бояре уже заставляли Москву присягать ему, как новому русскому царю.
Предатель Романов
Вот тут в Семибоярщине наметился разлад. Наиболее благоразумные, например Иван Воротынский и Андрей Голицын, говорили, что спешить не надо. Что присягнуть успеется. Что нужно сначала обменяться послами и подождать заключения договора. И, главное, что пока этого не произошло, опорой всё-таки должно остаться русское войско.
Другие настаивали, что нужно как раз спешить. Что народ ненадёжен. Что только поляки, эти славные и победоносные воины, могут спасти государство от бунта и разорения. А поляки как раз рядом — так не лучше ли позвать их в Москву прямо сейчас? Фёдор Мстиславский и Иван Романов — вот кто продавливал это предательское решение.
Имя Ивана Романова в контексте предательства звучит крайне редко. Причина проста. Он из «тех самых» Романовых. Родной дядя Михаила Романова — будущего русского царя, родоначальника династии. А царям как-то не с руки быть в родстве с предателями и иудами.
Хотя по большому счёту именно на Романове — изменнике и трусе — лежит главная ответственность. Удивительное дело. Своё прозвище — «Каша» — Иван Никитич получил, в том числе, и за потрясающее косноязычие. Однако оно не помешало ему заразить паническими настроениями всех бояр. И даже самого патриарха Гермогена, который был категорически против ввода польских войск.
Всего нескольких слов: «А коли гетман Жолкевский отойдёт от Москвы, то нам, боярам, не останется ничего другого, как бежать вслед за ним для спасения своих голов». И вот уже ворота города открыты. Предательство свершилось.
А то, что это было именно гнусное предательство, подтверждают очевидцы событий: «Получили мы в славном городе Москве многочисленные полки поляков и других иноплеменников. Наши же бояре из страха, а иные ради корысти, вошли в соглашение с ними и повелели выйти из города воинам наших полков, и такой услугой врагам обезопасили себя и дом свой».
Европейские ценности
На излёте перестройки и незадолго до крушения СССР в среде московской либеральной интеллигенции бытовала хлёсткая фраза: «Хорошо бы окружить коммунистов в Кремле парочкой американских дивизий».
Желающие увидеть под стенами Кремля американцев отличаются дремучим невежеством и идиотизмом. Иначе обязательно провели бы соответствующие исторические параллели. Такое у нас уже было. И закончилось вполне предсказуемо.
Вот краткие извлечения из «Московитской хроники» шведского дипломата Петра Петрея де Ерлезунда. Они отлично показывают, как развиваются события, когда власть опирается на иноземные войска.
Начало радужное: «Жолкевского с сотней человек ввели в крепость, там угощали по-княжески и делали пышные подарки. Поляки вошли в город к москвитянам, торговали друг с другом, разговаривали и гуляли вместе. Великая радость, братство, дружба и согласие были взаимные».
Коготок увяз — всей птичке пропасть. Сотней человек поляки не ограничились: «Благодаря этому поляки с каждым днём удобно пробирались очень удобно в город до тех пор, пока не набралось их до 6000 копейщиков, а также ещё 8000 немецких и иных солдат».
Вот теперь, когда набралась некая критическая масса, начинаются первые звоночки. Оказывается, иностранцы вовсе не такие славные ребята, как представлялось совсем недавно: «Русские жаловались на одного польского дворянина, который в пьяном виде три раза выстрелил в образ Девы Марии, поставленный на городских воротах».
Окончательное отрезвление наступает через пять месяцев:
«26 января 1611 г. москвитяне приступили к польскому полководцу Жолкевскому с большими сетованиями. Жаловались, что во время божественной службы поляки смеются и наругаются, позорят и бесчестят их святых, стреляют в них из пистолетов и ружей, бьют и тиранят их братьев, насилуют их жён и дочерей, грабят и делают много иных бесчинств в их домах».
Польская карта Москвы (1612 г.).
Может быть, москвичи сами виноваты? Может быть, они спровоцировали этих славных и гордых европейских воителей? Вряд ли. Свидетелем тому польский шляхтич Самуил Маскевич, оставивший дневник своего пребывания в России:
«Наши ни в чём не знали меры. Они не довольствовались тем, что с ними обходились ласково. Но что кому нравилось, то и брали силой, хоть бы и у помещика жену или дочь».
Окончательное решение
Дело шло к кровавой разборке. И она состоялась. Но была необычной. Чисто теоретически москвичи, которых было на тот момент более 700 тысяч, даже безоружные, могли бы задавить поляков и европейских наёмников массой. Какое-то время так и происходило. Но русским воткнули в спину нож. И опять сами же русские.
Снова говорит Самуил Маскевич: «В четверток мы принялись жечь город. Мы действовали в сём случае по совету доброжелательных к нам бояр, которые признавали необходимым сжечь Москву до основания. Пламя, раздуваемое ветром, гнало русских».
Его коллега, польский ротмистр Николай Мархоцкий, более конкретен: «Бояре сказали нам: “Хоть весь город сожгите!” Наши выжгли его до основания. Великие и неоценимые потери понесла Москва. Тем из московитов, кто всё же уцелел и сдался, вновь принеся присягу Владиславу, было велено носить особые знаки — препоясаться рушниками».
Идею отделять «нечистых» знаками на одежде впоследствии подхватят нацисты, обязав всех евреев носить жёлтую звезду Давида. Но до этого оставалось ещё 400 с лишним лет. А пока поляки, основательно зачистив город огнём и «замирив» его до состояния кладбища, демонстрировали истинно европейское поведение.
Вот что писал об этом немецкий наёмник Конрад Буссов:
«Когда город сгорел, и не было больше опасности от москвитян, поляки только и делали, что искали добычи... Брали только бархат, шёлк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом.
На пиво и мёд даже не смотрели, а отдавали предпочтение вину, которого несказанно много было в московитских погребах — французского, венгерского и мальвазии. Кто хотел брать — брал.
Из спеси солдаты заряжали свои мушкеты жемчужинами величиною с горошину и с боб и стреляли ими в русских. Проигрывали в карты детей знатных бояр и богатых купцов, а затем силою навсегда отнимали их от отцов...»
Долг платежом
О том, что бывает с поборниками подобных ценностей, лучше всех рассказал один незначительный человечек по имени Богдан Балыка. Мелкий киевский купец, кое-как научившийся грамоте и сопровождавший поляков к Москве в надежде поживиться около грабителей.
Но ему не повезло. Вовремя уйти он не успел — русские довольно скоро оправились, встряхнулись, принялись мстить. И окружили Москву плотным кольцом блокады, исключив любой подвоз продовольствия.
Далее — простодушная, с очаровательным украинским колоритом, речь самого Балыки:
«Мышь по золотому куповали, за кошку пан Рачиньский давал 8 золотых, пана Будилова товарищ за пса давал 15 золотых, и того было трудно достать. Голову чоловечую куповали за 3 золотых, за ногу чоловечую, без мяса, только костки, давали 2 золотых. Пан Жуковский за четвёртую часть стегна (ягодицы) чоловечого давал 5 золотых...»
Князь Фёдор Иванович Мстиславский — последний князь-Гедиминович из рода Мстиславских, один из руководителей думской аристократии, боярин, старший сын главного московского воеводы и боярина князя Ивана Фёдоровича Мстиславского. Глава Семибоярщины.
По иронии судьбы именно Богдан Балыка стал свидетелем окончательного позора главы Семибоярщины — Фёдора Мстиславского. Человек, который вершил судьбы государства, который повелевал и отдавал приказы, пал настолько низко, что ему сочувствовал пришлый купчик:
«Жолнер Воронец и козак Щербина, впадши в дом Фёдора Ивановича Мстиславского, почали шарпать в поисках живности. Мстиславский стал их упоминати (упрекать, ругать), и таможе ударили его цеглою (кирпичом) у голову, мало же не помер».
Так обычно управляются с бешеными собаками, на которых жалко тратить пулю. Так управилась «заграница» с теми, кто считал, что «она нам поможет»…