«Помните, это не должно повториться». Как живет Беслан 18 лет спустя
После необъятного Пулково с его пирамидальными сводами и стеклянными стенами Международный аэропорт Владикавказа не впечатляет размерами. Небольшое двухэтажное здание больше походит на железнодорожный вокзал – с момента остановки самолета до выхода на улицу к наседающим на тебя таксистам проходит не больше двух минут.
«Сокол, нужна машина?» — слышится со всех сторон. Прожженным питерским «извозчикам» и не снилась такая подкупающая учтивость. Почти сразу понимаешь, что попал в регион, в котором российский автопром одержал однозначную победу: белизна покашливающих «Грант» и «Нив» ослепляет, крадущиеся тонированные «Волги» вызывают тревожные ассоциации с «каретами» НКВД.
От аэропорта до Беслана — около 10 километров, однако гостеприимный таксист и по совместительству преданный болельщик осетинской «Алании» вмиг смолкает, как только слышит о пункте назначения. До печально известной школы №1 города Беслан едем молча, пока в серой пасмурной дымке проступают контуры гор.
Перед въездом в Беслан замечаю еще один «населенный пункт», побывать в котором не пожелаешь ни одному туристу. «Город ангелов» — мемориальное кладбище, на котором покоятся 266 жертв страшного террористического акта 2004 года. Сразу возле главного входа – памятник погибшим во время штурма спецназовцам в виде плюшевого мишки, спрятавшегося за бронежилетом.
Через несколько минут машина медленно останавливается у здания школы. Двигатель смолкает, таксист говорит почти шепотом, будто мы находимся внутри храма:
«Пройдете в ворота и чуть дальше повернете направо. Там все увидите».
На фоне низких облаков золотится купол Храма новомучеников и исповедников церкви русской, строительство которого началось еще в 2012 году на народные пожертвования. Снаружи церковь выглядит завершенной, но внутрь пока никого не пускают.
Напротив – вход в школу, к которому утром 1 сентября 2004 года подъехал «ГАЗ-66» с 34 боевиками. Сейчас на двери, через которую первый президент Ингушетии Руслан Аушев выводил заложниц с грудными детьми, висит замок.
Давящую тишину периодически нарушает грохот строительного оборудования: сейчас школу активно перестраивают, на месте снесенных корпусов возводятся новые. Нетронутым остался только тот самый спортзал, в котором боевики под предводительством «полковника» Руслана Хучбарова почти три дня удерживали несколько сотен заложников. Вокруг него возвели купол, спрятав хлипкие фасады от дождя и ветра.
Пожалуй, в русском языке не найдется слов, чтобы описать чувства, которые испытываешь при входе в этот спортзал. Нечто похожее человек ощущает, впервые оказавшись в церкви в юном возрасте. В центре — массивный крест, вдоль стен — свечи и вручную сооруженные мемориалы. Но вместо еле уловимого религиозного таинства – давящая атмосфера и ужас, отражающийся в застекленных портретах погибших детей.
«Внутренности» спортивного зала с момента штурма почти не трогали. До сих пор чернеет копоть в углах и недалеко от окон, где прогремели первые взрывы; до сих пор зияют дыры в деревянном настиле; до сих пор на посетителей этого мрачного места со стен «смотрят» следы от пулеметных очередей.
Сочувствующие и скорбящие превратили стены спортзала в своеобразную летопись: «Чукотка скорбит», «Рязань помнит», «Тамбов с вами», «Ставрополь не забудет» — надписи перекрывают друг друга, свободного места с каждым годом остается все меньше.
Сзади ко мне подходит местный охранник – старик прикуривает сигарету, кашляет и указывает пальцем на соседний дом, виднеющийся из окон спортивного зала.
«Вон оттуда вдарили», — хрипит сторож.
Речь про начало штурма 3 сентября 2004 года, в ходе которого спецы из «Альфы» и «Вымпела» освободили большую часть заложников. Споры о хронологии и последовательности действий спецназовцев ведутся до сих пор, однако спустя 18 лет истину установить уже не представляется возможным.
«Тут раньше коридор был, — сторож проводит меня вокруг корпуса спортзала, обводя рукой следы на стенах. – Потом спилили все. Сюда раньше целое крыло уходило. Туда расстреливать водили…».
Официальные данные и заключения следователей говорят о 333 погибших, 186 из которых – дети, в том числе грудного возраста. Среди 130 убитых взрослых – учителя, родители и друзья, которые утром 1 сентября пришли на торжественную линейку. Еще около 20 человек – сотрудники МЧС, милиционеры и спецназовцы. На огромной мемориальной плите, установленной у входа в спортзал, представлены имена всех жертв террористического акта.
Благодарю сторожа и направляюсь к выходу, чтобы успеть посмотреть на «мирный» Беслан. Покидаю школьный двор с другой стороны и сразу упираюсь в жилой квартал со всеми сопутствующими атрибутами: сохнущее на веревках белье, скучающие на качелях дети, испытывающие сабвуфер «на прочность» местные лихачи. Трудно представить, что в нескольких метрах отсюда произошел самый страшный теракт в истории России.
Сам населенный пункт трудно назвать цветущим и живым, и дело здесь вовсе не в пронизывающем ветре и голых деревьях. События 2004 года сослужили городу крайне печальную службу: при упоминании Беслана россияне едва ли вспомнят о местном производстве автоспецоборудования или памятнике Беслану Тулатову – основателю первого поселения на этой земле.
Ближе к центру города хмурую погоду пытается разбавить устремленным в сторону Владикавказа взором позолоченный вождь мирового пролетариата.
В глаза бросаются стаи бездомных собак. Здесь на них почти не обращают внимания, будто страшные вести из Забайкалья и Ярославской области так и не долетели до Северной Осетии. Усмотрев в твоем взгляде хоть намек на жалость или заинтересованность, четвероногие жители Беслана устремляются за тобой и не снимают «оцепление» до тех пор, пока не соберут с тебя «дань» — кусок хлеба или пирожок из ближайшего ларька.
Даже на одной из центральных развязок города немноголюдно, машин в разгар рабочего дня практически нет.
Беслан до сих пор живет воспоминаниями. Когда находишься здесь, начинает казаться, что теракт в школе №1 произошел не 18 лет назад, а на прошлой неделе. Типичные для большого города детали, вроде громкой музыки из открытого окна или шумихи на местном рынке, здесь кажутся неестественными, «прижиться» им не удается даже спустя столько лет. Память о расстрелянных в спину детях и женщинах, которыми боевики прикрывались как «живым щитом», впечаталась в городскую историю слишком глубоко.
Дойдя до вокзала, сажусь в старую маршрутку, курсирующую между Бесланом и Владикавказом. Ловлю себя на мысли, что путешествие в вотчину Сергея Меняйло начинается невесело. Впереди – визит во Владикавказ, который уже готов перехватить туристическую пальму первенства у Сочи и Крыма, и поездка в самый молодой город России – Магас, активно расстраивающийся недалеко от горных перевалов Северной Осетии.
Но прежде чем перейти к невесомой поэзии, нередко приходится «преодолевать» суровую прозу. В голове вертится лишь одна фраза, напечатанная на входе в спортзал бесланской школы №1: «Помните! Это не должно повториться!».
