Наш человек во главе Южной Кореи. Дмитрий Косырев

Сегодня вступил в должность избранный 9 мая президент Южной Кореи Мун Чжэ Ин. Многие в России так увлеклись, «болея» за проигравшую 7 мая выборы во Франции Марин Ле Пен, что лишили себя радости от чем-то похожего, выборного сюжета на другом конце Евразии. Причем такого сюжета, когда — в отличие от французского — победил «наш» кандидат. Вопрос только в том, в каком смысле он «наш».

Другая музыка

Победа президента Муна была такой же предсказуемой, как и поражение Марин Ле Пен. У его соперников не было шансов — что объяснимо, если вспомнить многомесячный скандал вокруг предшественницы Муна, подвергнутой импичменту Пак Кын Хе. Кандидат от ее партии хорошо знал, что проиграет.

И так же хорошо было известно, что появление у власти Муна может поменять и музыку, и декорации к затянувшемуся спектаклю «Северная Корея и ее ядерные угрозы». Именно в этом плане новый президент — тот самый, которого хотела Москва.

Давайте посмотрим на список его предвыборных обещаний. На первом месте стоит смена курса в отношении северных братьев. Умеренный подход, возвращение «политики солнечного света» — то есть сотрудничества, возможная встреча с северокорейским лидером Ким Чен Ыном, возобновление шестисторонних переговоров по ядерной проблематике (в которых участвует, среди прочих, и Россия).

И тут возникает совершенно непростой вопрос о том, хотели ли его победы в Штатах. Среди предвыборных обещаний Муна — укрепление отношений с ключевыми партнерами, то есть, дословно, с «США, Китаем, Японией и Россией». В его книге написано, что надо научиться говорить «нет» Америке.

Речь прежде всего об установке в Южной Корее американской системы противоракетной обороны (THAAD). Если коротко, то эти противоракеты американцы втащили в страну досрочно, в апреле, хорошо зная, что фаворит майских выборов хотел бы эти системы демонтировать. Сейчас, правда, он выражается на эту тему осторожнее, и многие аналитики указывают, что вряд ли ему удастся следовать собственным рецептам того, как говорить Америке «нет». Но он в любом случае оставляет за собой «окончательное решение» по этому вопросу и желает переговоров с Пекином на данную тему.

История с THAAD давняя и сводится к тому, что система эта работает и против России, но в большей степени — против Китая (а Северная Корея — только повод). Из-за ожидавшейся установки системы Китай в прошлом году пошел на серьезный конфликт с тогдашними властями Южной Кореи. И тут начинаются тонкости и странности ситуации.

Чья это политика

Дело в том, что мы здесь имеем дело с конфликтом из прошлой эпохи. Системы ПРО в Южной Корее как элемент наращивания давления на Пекин были проектом администрации Барака Обамы. И, соответственно, весьма странная история со свержением предыдущего президента была — чисто теоретически, конечно — выгодна прежде всего Пекину.

Американцы все-таки протащили свои противоракеты на полуостров, пользуясь вакуумом власти в стране и хорошо зная, что надо торопиться до прихода к власти Муна. Но тут возникает вопрос: а чья то была политика? Военного истеблишмента, который проводит свой прежний курс и при Дональде Трампе, или здесь у нас новая внешняя политика США? То есть кого хотели опередить — Муна или Трампа?

То, что новая американская администрация пока так и не выработала внятную внешнюю политику, известно. Но она пытается это делать, и совсем недавно в Южной Корее побывал вице-президент Майкл Пенс, который довел до тогдашних переходных властей любимую мысль Трампа: хотите безопасности, платите. Да-да, вот за эти самые THAAD.

Думаете, это все? Нынешний советник по национальной безопасности Герберт Макмастер попробовал было сказать, что «платите» не отражает официальную позицию администрации. Был дикий скандал, Трамп заявил, что это все же официальная позиция. Пошли слухи, что и этот советник на своей должности долго не протянет.

Добавим к этому, что политика республиканцев в отношении Китая также еще не сформировалась. Но она явно не будет той же, что при Обаме.

В любом случае интересам Китая и России отвечает ровно то, что сейчас происходит. А именно — неясность вокруг THAAD, с их возможным уходом, появление перспективы переговоров с Пхеньяном (неважно, каких и в каком составе). И «солнечный свет» от нового южнокорейского президента.

С Азией спора нет

Итак, «наш» президент. Хотя давайте посмотрим, что и кто у нас считается «нашим» среди зарубежных лидеров. Дело в том, что разделение политиков на наших и не наших выглядит четко лишь в российском философском споре с Западом о добре и зле, Украине и санкциях.

Ле Пен и несколько других деятелей у нас популярны прежде всего потому, что в этом споре они не на стороне глобалистов и строителей тотально западной системы ценностей. Но в остальном огромном мире лидеры в этом споре по большей части не участвуют. И для президента Мун Чжэ Ина, подозреваю, Россия вообще не предмет для размышлений. Кстати, страшно сказать, но допускаю, что и Марин Ле Пен гораздо больше думает о проблемах Франции, а Россия ей интересна тем, что здесь — важнейшая часть отношений внутри Европы.

Если внимательно присмотреться к предвыборной программе нового южнокорейского лидера и его биографии, то мы видим вот что: он адвокат и правозащитник, немножко социалист — за повышение налогов, зарплат и пенсий, против ядерной и угольной энергии. Он также за то, чтобы быть «ближе к народу» и перенести президентский офис в скучную деловую часть города.

То есть, если бы Мун был американцем, его бы звали Берни Сандерс, а если французом, то получился бы … Франсуа Олланд. Да даже и Эммануэль Макрон. Казалось бы, что здесь «нашего»? Но вот как интересно: то, что высекает искры гнева между Россией и Западом, выглядит совершенно нейтрально, если речь идет о лидере Востока.

Дмитрий Косырев, МИА «Россия сегодня»

https://news-front.info/2017/05/10/nash-chelovek-vo-glave-yu...