Дай покушать, доченька, неделю не ела
Когда открываешь дверь на звонок, а за дверь обнаруживаешь старушку — миленькую, чистенькую, с букольками, прям с иллюстрации детской книжки, и когда эта старушка начинает плакать и просить покушать...Люди, это страшно.
Это на самом деле жутко, пробирает по всему хребту от безысходности и понимания, что такая вот старость, когда от голода пойдешь побираться по соседям, она и тебя может ждать.
А уж если бабушка начинает рассказывать, как дома над ней издеваются дети и внуки.... О! Благородное негодование кипит, бурлит и выплескивается эмоциями. Я не шучу. Мне сразу этих детей и внуков порвать хочется.
И не только мне.
У нас по дому такая бабушка вторую неделю путешествует. Звонит, плачет, просит покушать.
Бабушку знают все — много лет она живет в нашем доме, с семьей дочери. Семья зажиточная, бабушка чистенькая, на каждом пальчике — колечко с брюлликами, еще с советских времен сохранившееся, в ушах серьги такие, что мочки оттянуты к плечам. Волосики подкрашены всегда, глазки подмазаны, сейчас, хоть и не особо холодно, в бобровую шубку кутается.
Выглядит бабушка сытенькой, кругленькой, посмотреть приятно.
Она ходит по квартирам и просит кушать. Рассказывает, как ее бьет зять и обижает дочь.
Потом по подъездам бегает дочка со старшей внучкой, уговаривают бабушку вернуться домой.
Те, кто знают семью, прекрасно понимают, что никто ее не бьет, не обижает. На личико посмотришь — сразу видно, кушает бабушка сытенько, спит мягонько. И походы ее по квартирам — болезнь какая, не иначе.
Но активистки домовые не спят и времени зря не теряют. Компанию начали — спаси бабушку! И тех, кто спасать отказывается, клеймят злобными, черствыми, бездушными. А я не понимаю, кого спасать.
Я бы дочку с зятем спасала. Отводила к ним бабушку недавно. Она всю дорогу до своего подъезда рассказывала, как неделю не ела, домой зашла и первым делом на кухню:
-Доченька, что у нас на ужин?
А активистки воронами — мучают! Пожилого человека мучают!
И смешно, и плакать хочется...
.