«После ночного кошмара»: как живут казахи и дунгане после беспорядков

В ночь с 7 на 8 февраля в сёлах Масанчи, Аукатты и Булан-батыр Жамбылской области произошли межэтнические столкновения, в результате которых погибли 11 человек и более сотни получили ранения. Во время погромов были повреждены более 30 домов, 17 магазинов и 47 автомобилей. Власти утверждают, что конфликт носил криминальный характер. Азаттык побывал на месте беспорядков, чтобы узнать, как живут жители этих сёл в условиях режима чрезвычайной ситуации.

Старенькая Toyota трясется по разбитым дорогам Жамбылской области. От Алматы до Кордая чуть больше 200 километров, затем еще 60 — до Масанчи. Через сизую дымку весеннего воздуха просматриваются величественные силуэты Тянь-Шаня — до Кыргызстана здесь рукой подать. С другой стороны дороги пасется серо-коричневая отара овец. Животные медленно перемещаются вдоль обочины, увлеченно щипля жухлую прошлогоднюю траву. Делать это непросто: придорожная поляна усеяна мусором, вылетающим из окон проезжающих автомобилей.

Водитель — пожилой вислоусый мужчина с золотыми зубами — без умолку рассказывает о нравах и обычаях здешних людей. Он говорит, что родился и вырос в Кордае. Разговор сам собой заходит о конфликте в Масанчи.

— После этих событий учителей и врачей заставили собрать двухдневную зарплату и отдать дунганам. Моя жена учительницей в Кордае работает, начальство ее не спрашивает — просто деньги перечисляют, и всё. Зачем? Во-первых, они сами спровоцировали — гаишников, представителей законной власти избили, старика избили. Они, знаешь, что говорят? Земля — ваша, власть — наша! Вот такое у них отношение к нам, к казахам, которые им землю дали.

Под монолог водителя подъезжаем к Масанчи. У въезда в поселок дежурят вооруженные силовики. В своих зеленых бронежилетах и круглых массивных касках они напоминают черепашек-ниндзя. Мы заезжаем в поселок.

КАРАКЕМЕР

В Каракемер из Масанчи можно добраться за две минуты прогулочным шагом — сёла разделяет только мост над пересохшей речкой. Сейчас у моста дежурят полицейские. Они с ленивым любопытством смотрят на человека с фотоаппаратом — за последние три недели здесь привыкли к журналистам.

Каракемер — типичный казахстанский поселок, где асфальт на улицах — редкость, люди живут за счет скота и топят дома углём. Подвести природный газ обещают уже много лет.

На улицах много людей в оранжевых жилетах. Они убирают мусор, срезают засохшие кусты. В нескольких метрах от полицейского КПП лежат мешки с пластиковыми бутылками и догорает какой-то пень. Один из работников объясняет причину массового субботника: в Кордайском районе ждут президента Касым-Жомарта Токаева, который должен поговорить с местными жителями.

Сельчане при этом особой разговорчивостью не отличаются. О беспорядках вспоминать не хотят, словно мантру повторяют, что сейчас всё хорошо, народ успокоился и казахи с дунганами живут в дружбе и согласии.

Чтобы получить официальное подтверждение межнационального взаимопонимания, отправляюсь на поиски акимата. Вдоль дорог прокопаны траншеи — в село проводят Интернет. Мимо проезжают пацаны верхом на лошадях. Куда-то спешит приземистый мужчина в резиновых сапогах. Он старается держаться обочины, чтобы не забрызгали грязью проезжающие автомобили. На центральных улицах Каракемера сегодня очень оживленно.

Я догоняю мужика, чтобы спросить, где акимат. Он на ходу объясняет дорогу, говорит, что сам спешит в Дом культуры — вроде бы приехало руководство района, объявляют сход накануне визита президента. Иду вместе с ним. Мужчина говорит, что его зовут Тлек, по пути рассказывает о местной жизни.

— У нас люди простые — в основном скот выращивают: бычков пасут, откармливают, забивают. Продают фермерам навоз для удобрений. Молодежь в основном после школы здесь остается — уезжают обычно только студенты, а потом и не возвращаются. В селе есть бойня, там тоже наши ребята работают. Дома обычно держат по 10, по 20 голов, есть несколько ферм, где по 200–300 коров держат.

— Полиция не напрягает?

— Да не, стоят себе и стоят. Наш покой охраняют.

— Как сейчас в поселке настроение после конфликта?

— Нормальное настроение. Ребята успокоились, сейчас тишина. Должно быть спокойствие, чтобы не было у нас такого. Ну произошло и произошло. Виноваты, думаю, они сами, — Тлек кивает в сторону Масанчи, где живут дунгане. — Нужно спокойно ходить, спокойно жить. Жили бы нормально, никто бы их не трогал. Да ведь и жили же до этого нормально. Конфликты, конечно, и раньше были, маленькие, но быстро успокаивались. Мы ведь, казахи, народ терпеливый. Такие конфликты никто не решает, потому что наша власть продажная — пришли, деньги отдали, и всё снова спокойно и тихо.

В акимате — стареньком полутемном здании со скрипучими дверьми — с трудом удается найти людей. Акима на месте нет, поэтому меня «футболят» по кабинетам. В итоге удается поговорить с секретарем акима — женщиной лет 50, которая почему-то не захотела называть свое имя, но зато немного рассказала о селе:

— В Каракемере живут примерно три тысячи человек. Есть амбулатория, детский сад, школа. Многие ездят работать в Сортобе и Масанчи. Есть самозанятые, которые разводят скот. Кто-то взял субсидии, закупил коров, некоторые жители работают у них, присматривая за скотом. За продуктами ездим в Кордай или Токмак (город в Кыргызстане в семи километрах от Каракемера. — Ред.). Интернет и связь у нас очень слабые. Газа нет. В каждом дворе есть колонки, но трубы очень старые, поэтому у воды соленый привкус. Есть несколько крестьянских хозяйств и поля примерно на четыре тысячи гектаров. Одну часть полей засевают зерном, другую используют для заготовки сена.

На мой вопрос о межнациональном взаимопонимании она только улыбается, кивает головой, но ничего не отвечает.

У акимата знакомлюсь еще с одним человеком — Муратом, который живет в Каракемере уже много лет. Он отец-одиночка, воспитывает двоих детей-школьников. Мурат работает егерем и держит небольшое хозяйство — пять коров. Говорит, что жить можно.

— Поселок у нас хороший, ребята работают, кто-то берет кредиты, раскручивается, скот покупает, откармливает. Такого различия у нас нет — кто лучше живет, кто хуже. Я считаю, что этими поджогами никто из нашего села не занимался, были подстрекатели, может. Сейчас ведь ничего не понятно — как и что произошло. Я, например, когда там всё началось, побежал в Масанчи магазин братишки охранять.

— И как, не тронули?

— Ну я никого не пускал туда. Кто меня не узнавал — толкал, кто узнавал — говорили: не трогай, это брат наш, ты чё? И нормально, не трогали.

 

МАСАНЧИ

Восьмого февраля в Кордайском районе был введен режим чрезвычайной ситуации техногенного характера. В Масанчи до сих пор много силовиков: они следят за порядком, патрулируют улицы, проверяют автомобили при въезде в село. Местные говорят, что так будет до 14 марта. Потом обещают построить новое отделение полиции и организовать постоянное дежурство бойцов СОБРа.

По Масанчи хожу, чтобы как следует рассмотреть сгоревшие магазины и дома с выбитыми стеклами, через которые виднеются кровати, холодильники, обуглившиеся стены. Во дворе одного дома внимание привлекает сгоревший автомобиль. На крыльцо выходит мужчина с традиционной дунганской бородкой и в тюбетейке. Он рассказывает, что его семье повезло — в ту ночь никого не было дома, поэтому пострадало только имущество.

— Сейчас мы немного прибрались, во дворе одна машина осталась, не знаю, что с ней делать, — говорит мужчина. — Насчет компенсации что-то обещают, но ничего конкретного пока не говорят. Мелкие конфликты случались и раньше, в основном среди молодежи, но такого страшного не было никогда.

Пока фотографирую и разговариваю, подъезжает полицейский уазик, оттуда выходит сотрудник, просит представиться. Достаю журналистское удостоверение, интересуюсь, как проходит служба.

— Патрулируем в Масанчи, Сортобе, Булан-батыре, Аухатты. В Каракемере, по-моему, тоже есть полиция. И днем и ночью несем службу, сейчас всё спокойно и тихо, — буквально рапортует полицейский, а уже через несколько мгновений уазик резко трогается с места, разбрызгивая весеннюю грязь.

 

СОРТОБЕ

Из Масанчи в Сортобе меня везет Расул — дунганин лет 35, который родился и вырос в этих краях. На самом деле Расула зовут по-другому, но в репортаже он просит не называть его настоящим именем.

По пути он показывает мне автомобильное кладбище — пустырь, куда свезли сгоревшие во время беспорядков машины. Здесь их около тридцати. Покрытые копотью кузова, усыпанная битым стеклом земля, скрип покореженных дверей под порывами ветра. Всё это напоминает постапокалиптическую картину в стиле «Безумного Макса» с Мэлом Гибсоном.

Едем дальше. Расул рассказывает, как изменилась жизнь его односельчан за последний месяц.

— В этом году весна ранняя, при такой температуре наши уже огороды сажают, — говорит Расул. — А сейчас люди боятся поля сеять.

— Так вот же, сажают, — я показываю на аккуратные грядки, уже покрытые какими-то ярко-зелеными ростками.

Расул тормозит машину и объясняет, что это прошлогодний чеснок, который всю зиму провел под снегом, а как потеплело — проклюнулся. В других местах огороды действительно пустые, лишь на двух-трех делянках виднеются парники для рассады, прижатые кирпичами к земле, чтобы не унесло ветром.

О том, что жители Масанчи и Сортобе не хотят заниматься земледелием, я услышу еще не один раз во время этой поездки. Многие говорят, что нет уверенности в завтрашнем дне, нет гарантий того, что беспорядки больше не повторятся. По словам одной из моих собеседниц, которая тоже попросила не называть ее имени, недавно к дунганам приезжал аким Кордайского района и пытался их убедить, что ситуация под контролем.

— Говорил, чтобы мы ничего не боялись и сеяли поля, что нам гарантируют безопасность. Но людям ничего не хочется, они думают о том, чтобы уехать из Казахстана, переживают за детей. Власти говорят, что не допустят повторения этих событий. Если бы они не допустили их в первый раз, то и ничего бы не произошло.

Местные жители говорят, что за месяц Казахстан покинули уже десять дунганских семей и это только начало. Когда речь заходит о переезде, все мои собеседники воспринимают это как уже что-то окончательно решенное. Основные направления — Краснодарский край, Саратовская и Волгоградская области России. Во-первых, говорят они, там хорошая земля и много пустующих поселков, во-вторых, территория разведанная — в этих местах уже живут дунгане.

— Если мы переедем, то не пропадем. Главное, чтобы была земля, а жизнь можно начать заново, — говорит мне один из собеседников.

— А с домами что будете делать?

— Если дом продам, то продам. Если не продам — пригоню трактор и сровняю всё с землей, чтобы никому не достался.

КОНФЛИКТ НА КРИМИНАЛЬНОЙ ПОЧВЕ

Рахим Арлиза держит кафе дунганской кухни в некогда оживленном центре Сортобе. Сейчас в кафе — тишина. Лишь в углу соседней комнаты обедают полицейские: они стучат посудой и о чём-то разговаривают вполголоса.

— Сейчас совсем мало народу, — говорит Рахим. — Раньше я каждые десять дней ездил в Алматы за продуктами. Сейчас почти никто не ходит, даже не знаю, когда поеду в следующий раз.

Последний месяц в его кафе приходят только сотрудники полиции и акимата. В Сортобе находится областной штаб по ликвидации ЧС и базируются силовики, которые расположились прямо во дворе одной из школ. За огороженным сеткой-рабицей забором выстроились военные автомобили, где-то вдалеке совершают утреннюю пробежку собровцы, у входа на школьный двор сидит дежурный.

Через дорогу от школы, на железных воротах, покрытых облупившейся зеленой краской, болтается прошлогоднее объявление — граждан приглашают на встречу с акимом сельского округа. Встреча обозначена как один из шагов концепции «слышащего государства»: «Аким Масанчинского сельского округа будет лично принимать жителей, выслушает их и возьмет на контроль решение ваших проблем».

Впервые о концепции «слышащего государства», то есть о построении диалога между властью и обществом, заговорил президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев. 1 марта он приехал в Кордайский район, чтобы обсудить с местными жителями февральские события. Причем с казахами и дунганами президент встречался по отдельности. На встрече с жителями села Каракемер Токаев заявил, что конфликт в Кордайском районе произошел на криминальной почве.

— Известно, что в районе есть люди, которые активно занимались контрабандой. Участвовать в этом бизнесе хотела и другая группировка. Одним словом, из-за контроля над источниками незаконных доходов возник конфликт между двумя криминальными группами. В результате пострадало много людей, 11 человек погибли. Об этом надо прямо сказать. Теперь перед правоохранительными органами стоит задача наказать в строгом соответствии с законом всех преступников, независимо от их национальности. Без этого мы не сможем навести порядок в стране, — сказал Токаев.

Во время встречи с дунганской диаспорой президент заявил, что трагические события должны остаться позади, а «впереди нас ожидает совместная жизнь, совместное созидание».

— Мы должны извлечь уроки. Никогда раньше такого не было. Это упущение, в том числе и властных структур. Поэтому практически в тот же день я сменил всё руководство области, в том числе руководство правоохранительных органов, — сказал Токаев.

Во время визита в Кордайский район президент поручил правоохранительным органам бороться с коррупцией среди чиновников и с незаконной приграничной торговлей.

О том, что в беспорядках в первую очередь виновата власть, мне говорили больше половины собеседников — жителей Масанчи и Каракемера. Люди рассказывали о произволе чиновников, процветающем взяточничестве и намеренном замалчивании многих проблем.

За несколько часов до возвращения в Алматы я встретился еще с одним жителем Масанчи, который традиционно попросил, чтобы его имя не печатали. Как и другие, он думает о переезде.

— Я не представляю себе здесь будущего,  — говорит он. — Мы здесь можем жить, работать, учить казахский язык, но в любой момент могут сказать, что ты дунганин. Значит, тебя можно… — И он звонко ударил себя кулаком по ладони.