Изгой

Истории нашего городка

Однажды мой сосед Виталий Иванович, полковник в отставке, предложил поехать на Бездонное озеро на рыбалку с ночевкой. В обед мы уже были готовы к отъезду. Наш внешний вид представлял разительный контраст: он — гладко выбритый и в новеньком офицерском полушубке и я — бородатый, в старом солдатском бушлате, уже в нескольких местах пропаленном у «партизанских» костров … Ему еще надо было заехать по пути к начальнику милиции — отдать какие-то бумаги. В то время милиция размещалась в бывшем здании купца Рутковского, что находится через дорогу от недавно построенного православного храма.
Вначале я остался в машине, но потом вдруг вспомнил, что давно не видел своего бывшего ученика и активного кружковца, ходившего со мной по Щаре в археологические разведки . В кабинете следователей его коллега сказал , что тот на выезде . В длинном коридоре на первом этаже на стенах висели разные плакаты. У одного из них, где изображались какие-то пистолеты, я остановился и стал разглядывать.
В это время в здание вошли три молодых милиционера, расположились справа у окна, сразу же за входом и продолжали горячо и весело обсуждать, по-видимому, ранее начатую тему.
Точнее, рассказывал только один, а остальные, время от времени, вставляли свои комментарии и громко смеялись. Мат слышался через слово. Что-то показалось мне знакомым в голосе рассказчика. В коридоре была хорошая акустика, кроме того, разговаривали они не тихо.

— Я начинаю с нее стягивать джинсы, а она, сучка, брыкается, упирается, не дается! Даже замок у нее в штанах порвал. Нет, думаю, у меня ты засранка не выкрутишься!
В это время один из слушателей что-то сказал рассказчику, тот сразу прекратил говорить, уставился на меня недовольным взглядом и прокричал: «Эй ты, борода! Что ты там ухо навострил? А ну-ка иди сюда!

Вот только тогда я узнал его. Наверно, лет шесть прошло, когда мы последний раз виделись. Он поправился, раздобрел на службе, но главное изменение — голос прорезался, командирский голос. А когда-то я знавал его другим.
Я двинулся медленно в сторону выхода. Еще не доходя до них, мне стало ясно, что и он меня узнал и начал бормотать что-то невнятное: «Ты, вы ….». Сама ситуация была мне неприятна, и я остановился буквально только на пару секунд, чтобы произнести первую, пришедшую в тот момент в голову, фразу: «Хорошо ругаться можешь, очень хорошо, старик!» Почему всплыла у меня в голове именно эта фраза из школьного стихотворения «Ленин и печник» — одному Богу известно .

Уже в машине, после моей информации о происшествии в коридоре, Виталий Иванович заметил коротко, по-военному: «Отбор у них хромает! Много случайных людей туда попадает».

У каждого учителя бывали такие случаи, когда какой-то их ученик требовал к себе особого внимания. Что тут имеется в виду? По разным причинам: какой-то физический недостаток или психическая травма; или неправильное воспитание в семье, или ребенок вырос там, где отец не только пил, но и лупил своих детей немилосердно и т.д . Позднее таким детям тяжелее адаптироваться в учебном коллективе. Иногда они сами становятся агрессивными или наоборот, превращаются в «козлов отпущения » в классе или учебной группе и над ними могут надсмехаться, терроризировать их и даже издеваться. Такие люди не в состоянии дать отпор и постоять за себя, хотя физически могут быть и не слабее своих обидчиков.
На первых занятиях в одной учебной группе нашего техникума мне сразу же бросилось в глаза, что один рослый худощавый паренек с тихим голосом находился тут на положении изгоя.
По некоторым обидным репликам товарищей, по тому, как с ним обращались одноклассники во время перерыва — даже те, кто был на голову ниже его, могли его пинать, валтузить и толкать на коридоре. Когда же я в шутку прореагировал: «Да врежь ты ему хорошенько, чтобы он от тебя отстал!», — то услышал чей-то комментарий: «Он не может дать сдачи. Он у нас сцыкун!»
Мой вопрос к классной руководительнице мало прояснил ситуацию с этим пареньком: то, что он из неблагополучной семьи и слабый ученик было видно и так. Учитель обязан брать таких учеников под свою особую опеку, проводить соответствующую работу с группой . Но тут есть один подвох: прямолинейную защиту учителем «пострадавшего» одноклассники могут воспринять как закрепление его статуса «неполноценного, изгоя » и т. п. Поэтому, понятно: эту защиту надо было выстраивать осторожно, опосредованно, дипломатично, чтобы не навредить .
Он почувствовал это мое особое отношение к нему и стал иногда оставаться после звонка, чтобы помочь мне что-то сделать в кабинете истории .
Я использовал эти моменты для разговоров наедине, давал ему почитать какие-то популярные психологические брошюрки по самовоспитанию, по выработке воли, про методику преодоления страха и т. п.
Однажды во время урока пришел заведующий отделением: надо было срочно уточнить какие-то вещи с учебным планом. Учащиеся получили задание, а мы пошли в кабинет начальника. Когда через минут десять я вернулся, в группе стояла подозрительная тишина: кто-то ухмылялся, другие демонстративно уткнули носы в конспекты, имитируя при этом глубокую погруженность в учебный процесс. Причина подобных странностей быстро обнаружилась на классной доске: там какой-то доморощенный художник нарисовал мелом мой портрет. Нельзя сказать, что это была какая-то слишком обидная, злобная карикатура. Совсем нет. Вполне приличный шарж и даже внешнее сходство неплохо прослеживалось. Из-за такого «вольнодумства» и попытки подорвать авторитет «государя императора», мне пришлось изобразить на лице наигранный гнев и грозно потребовать портретного «богомаза» публично покаяться. Понятно, что все учащиеся поняли мою игру : похихикали, поулыбались, но « художник », тем не менее, так и не осмелился признаться в содеянном.
Мне думалось, что все в группе поняли комичность и безобидность ситуации и что учитель на «злоумышленника» абсолютно не сердится.
Все, да не все. Он подкараулил меня на автобусной остановке и, оглядываясь вокруг по сторонам, тихо произнес: «Игорь Иванович, это М. вас нарисовал ».
Признаюсь, первые секунды я не знал как отреагировать на такой открытый донос. Дело то не стоило, как говориться, и выеденного яйца. Похвалить его за такую доверительную откровенность или читать ему мораль из-за доносительства на товарища? Оба варианта не подходили. Помнится, я свел все к шутке. Про себя я тогда только подумал, что психотравмы, полученные в детстве, трудно поддаются корректировке.

Фото https://yandex.by