У Иосифа Бродского был пунктик насчет кружевных чулок
4 июня 1972 года с советского самолета в аэропорту Вены сошел Иосиф Бродский. В его руках был старый кожаный чемодан с печатной машинкой, стопкой машинописных листов и двумя бутылками водки.
Через 15 лет, в 1987-м, ему вручат Нобелевскую премию за «всеобъемлющее творчество, пропитанное ясностью мысли и страстностью поэзии». В том же году в России подборку стихотворений напечатает «Новый мир», прервав многолетнее молчание, которым окружали произведения поэта на Родине. 24 мая 1940 года, 80 лет назад, появился на свет один из пяти наших соотечественников - нобелевских лауреатов по литературе.
В начале 1990-х, за несколько лет до смерти, Иосифа Бродского спрашивали о возвращении домой. Поэт отшучивался: «Лучшая часть меня уже там - мои стихи». Но в сердце явно затаил обиду на страну, откуда не смог ни вызволить престарелых родителей, ни похоронить. Его многочисленные запросы об этом игнорировались.
«Какую биографию делают нашему рыжему!» - так охарактеризовала судебный процесс, который учинили в феврале 1964 года над Бродским, Анна Ахматова. Номинально Иосифа судили за тунеядство. На деле хотели растоптать напоказ. Чтобы не писал «упаднические стихи», которые друзья распространяли среди молодежи Ленинграда и Москвы. На том процессе произошел диалог между поэтом и судьей:
- А какая ваша специальность?
- Поэт. Поэт-переводчик.
- А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
- Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?
После была психиатрическая экспертиза, включавшая в себя изуверскую процедуру «укрутки»: «Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело»… Задолго до ареста и суда он вскрыл себе вены. Может, и не был ошибочен диагноз из Кащенко «шизоидная психопатия»? Хотя с причиной все предельно ясно.
Бритвенный разрез«Тоненькая, умная и как несет свою красоту! И никакой косметики. Одна холодная вода!» - так Ахматова описала Марианну Басманову, художницу из ленинградской богемной семьи. Самый известный сборник Бродского «Новые стансы к Августе» состоит из посвящений М.Б. Поэт составил его в 1983 году в далеком Мичигане, когда от Ленинграда его отделяло уже десятилетие.
Прикосновения, плечи, тонкая линия белья, робкий взгляд на кровать. В эротизме Бродский сдержан, но в каждом стихотворении кипит страсть. Со стороны все выглядело так: она - лед, он - пламя. Их отношения всегда на грани. В 1967 году она подарила возлюбленному сына Андрея, но в январе 1964-го переспала с близким другом Иосифа, поэтом Олегом Бобышевым. Узнав о двойном предательстве, Бродский сунул запястья под холодную воду. Онемевшая кожа почти не ощутила бритвенный разрез… Любовь на троих станет их проклятием до самой эмиграции Бродского в 1972-м. Но только спустя годы он сумеет освободиться от любовного наваждения к девушке из холодной воды:
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела...
Какой мужик не возбудится от оголившегося кружевного края чулок? Однако у Иосифа на этот счет, кажется, был особый пунктик. В целом сдержанный на секс в поэзии, фетишу он отдавался с удовольствием. Даже в мрачном «Полярном исследователе» (1978) Бродский соединяет танатос (смерть) и эрос: «Гангрена, чернея, взбирается по бедру, как чулок девицы из варьете». За мрачность и любовь к смерти в лирике его громили в Советском Союзе, называя мировоззрение «ущербным». Конечно, сравнивать оргазм с птичьим криком - на любителя: «Когда я слышу чаек, то резкий крик меня бросает в дрожь. Такой же звук, когда она кончает, хотя потом еще мычит: не трожь». Но разве не о любви к жизни такие строки: «У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой ни-че-го» или «Поздно вечером он говорит подруге, что зимою лучше всего на юге; она, пристегивая чулок, глядит в потолок». Наблюдая за танцовщицей, снова ловит взглядом любимые детали: «сполох шелков. По сути - спуск бедер голых на парашюте», а после мечтает скорее перейти к делу: «видит во сне неизбежное: голое тело, грудь, лядвие, смуглые бедра, колечки ворса». Но если вам показалось, что Бродский робок в желаниях, то, по собственному поэтическому признанию, в кровати он любит пожестче: «…вцепись в ее мокрый волос, ткни глупой мордой в подушку и, прорычав «Грызи», сделай с ней то, от чего у певицы садится голос».
Встречая юбилей в мае 1990 года, Бродский сказал: «Бог решил иначе: мне суждено умереть холостым». Но 1 сентября того же года в Стокгольме он женится на своей 21-летней фанатке Марии Соццани. Брак немолодого и болезненного поэта и юной студентки-славистки удивил многих. Но их совместные фотографии и стихи Иосифа того периода чуть ли не впервые в жизни проникнуты ощущением счастья. 9 июня 1993 года красавица Мария, отпрыск русского дворянского рода, родила Анну Александру Марию, по-домашнему - Нюшу. В стихотворении «К дочери», написанном в 1994 году, поэт обещает ей, что «будет рядом». Увы, Бродского не стало зимой 1996-го. Пережив очередной инфаркт, его сердце просто устало жить. Он обещал прийти умирать на Васильевский остров. Но кости его ныне покоятся на кладбище острова Сан-Микеле в Венеции.
…В статье «Окололитературный трутень», с которой началась показательная травля Бродского, авторы не только переврали стихи поэта, но и оказались плохими предсказателями. «Что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало». Он сотворил - и заставил говорить о себе всех любителей слова. Спустя годы на двери своего кабинета в Мичиганском университете Бродский приколол листок, издевающийся над американской паранойей о «красной угрозе»: «Русские уже здесь». И в США, и на Родине, и в мировой культуре.