Вывали и забудь. Из истории одного мусорного музея

К романам о волшебных приключениях часто прикладывают карты. Помните? Пожелтевший пергамент с замками магов и древними городами, дремучими лесами и тайными тропами… Такая карта начала проступать в голове моего друга несколько лет назад, когда он купил под родовое гнездо обычный сельский домик недалеко от Белгорода. Сегодня она уже отрисована жирными красками, пропиталась воспоминаниями, загрунтовалась проклятиями и кровавыми мозолями. Это – Великая Карта Мусорного Двора. Первой на неё попала Западная печная аномалия. Переехав и начав очищать изрядно заросшую усадьбу, Коля озадачился непонятным холмиком у западной стены своего замка. Решил его мимоходом убрать, ткнул новенькой лопатой и… услышал режущий каменный хруст. Оказалось, старая яблоня стояла на айсберге из угольного шлака. Картина из детства: бабушка затопила печь, уголь прогорел, бабушка выгребла в ведро спёкшиеся бурые комки и выкинула за угол. Судя по мощности шлакового слоя, длилось это благолепие лет 30. Трое суток своего отпуска Коля рыцарски бросил на выгрызание слежавшихся пластов, раз пять точил лопату. Добытый шлак тут же кидал в свежевырытую траншею для фундамента. На четвёртый день облегчённо вздохнул, победно вонзил лопату в полуметре от очищенной площадки… и опять вздрогнул от хруста, теперь уже пластикового. Тревожно сбив матёрую лебеду и чуть подкопав, домохозяин узрел верхушку Западного пластикового барьера. Бутыли, бутылки и бутылочки из‑под всех возможных газировок толстым слоем пролегли вдоль забора. Заботливо переложенные мятыми пакетами, они наводили на мысли о Великой Китайской стене и подтверждали тот факт, что человек действительно не может обходиться без жидкости. Набив десяток мешков старыми баклажками, Коля посуровел и уже был готов ко всему. И, расчищая участок дальше, уже не вздрагивал. Угрюмо бился с Железячными залежами (когда‑то хозяева меняли кровлю, а старое железо свалили возле огорода). Пыхтел, побеждая Шиферный Эверест (бог знает кем созданная гора обломков уже с другой стороны дома). С интересом разбирал Стекольную пирамиду, разглядывая зелёные поллитровки и пузырьки полувековой давности (в некоторых ещё даже что‑то плескалось). Походя и уже привычно паковал в мешки выкопанные резиновые сапоги и клочки советских дерматиновых плащей. Коля купил дом из вторых рук и не знал людей, которые жили здесь раньше. Но через месяц он уже мог досконально рассказать, чем питались и что пили бывшие хозяева, как обрабатывали землю и во что обувались, какое держали хозяйство. Каждый новый квадратный метр земли открывал что‑то новое – раскопки Трои и рядом не стояли. И нужно ли удивляться: уже недели через две после переезда мой друг стал собирать музей под едким названием «Всё – своё». Из самых суровых экспонатов в нём сегодня можно посмотреть: огромное кованое кольцо с петлёй, предмет воловьей упряжи;спёкшийся с землёй проржавленный будильник;полуметровый рашпиль;дембельский альбом;топор и лопату;крепкий ухват (тот самый, для горшков в печке);резак-толкушку для капусты;подкову и стремя. Назначения многих предметов не смогли определить ни сам Коля, ни его гости. Один из них, увидев в коллекции замшелый бронзовый диск, закричал, что это хазарский амулет-солнышко, и тут же кинулся ему поклоняться. С большим трудом Коле удалось доказать другу, что это – деталь от какого‑то электромотора. А в музее с экспонатами и так всё нормально, без хазар. Венцом коллекции мой друг определил найденную в кустах раму от тяжёлого мотоцикла. Но чуть позже безоговорочную победу отдал извлечённому из мусорных буераков самодельному кинжалу. Откованный из толстостенной трубы, с тяжёлой наваренной поперечиной, он наводил мурашки и заставлял поверить в самые серьёзные намерения своего создателя. И сегодня участок ещё не открыл другу всех своих тайн: они то и дело прорываются на поверхность. Проржавевшим насквозь железным шкворнем. Пустой бутылкой из‑под советских «трёх семёрок». Смятой в шесть погибелей консервной банкой, кильки из которой, наверное, ещё помнили Хрущёва или Маленкова. За несколько лет Коля сроднился с участком, каждый сантиметр которого перебрал своими руками. А вот бывших хозяев он не любит и не уважает. Скорее всего, они были обычными, может, даже добрыми людьми. Но, говорит Николай, трудно уважать тех, кто всю жизнь ходил под себя. Рука не поднимается. По правде сказать, Коля далёк от экологических проблем Африки и от мусорных островов в Атлантическом океане. Его не трогают заезженные лозунги «Берегите природу», «Чисто не там, где не сорят…» и так далее. Он борется с мусорным прошлым не для дяди. Просто есть у него мечта: чтобы дочка однажды пробежалась вокруг двора босиком, не боясь напороться на ржавый гвоздь и осколок бутылки. А ещё он хочет, чтобы люди, которые будут жить здесь после него, не назвали его скотиной. Почему‑то для него это важно. Ярослав Макаров