Конфликт между Польшей и Украиной одним Бандерой не ограничится
Станислав Стремидловский
В Киеве уверены, что Варшава от него никуда не денется
Министр иностранных дел Польши Витольд Ващиковский отчитался перед журналистами о своей недавней двухдневной поездке во Львов. В интервью католическому ежедневнику Nasz Dziennik глава польской дипломатии пояснил, что это была «своего рода «разведка на местности». Ващиковский прокомментировал напряженность в польско-украинских отношениях, вызванную разной трактовкой исторической памяти. «С другими странами у нас тоже были проблемы исторического толка, но их удалось преодолеть, — сказал министр. — С новым руководством Украины, пришедшим к власти после так называемой революции достоинства, мы беседуем всего два года. Сложности проистекают из (необоснованных) опасений, что если мы начнем решать проблемы совместно, в рамках диалога, верх возьмет польский дискурс. Мы, однако, предлагаем взаимодействие именно для того, чтобы примирить наши дискурсы. Конечно, мы никогда не согласимся (как иногда предлагают нам наши украинские собеседники) на то, чтобы поставить знак равенства между УПА (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и Армией Крайовой».
Но проблема не только в том, что Варшава и Киев диаметрально противоположно оценивают роль украинских националистов и «коллективного Бандеры» во время Второй мировой войны и — в меньшей степени — в межвоенной Польше. А в том, что не совпадают объемы и глубина украинского и польского исторических дискурсов. Довольно большой лагерь публицистов, историков и политиков на Украине имеют к полякам претензии, выходящие за пределы того, чем предпочитаются сегодня ограничиться в Польше. Польские партнеры делают акцент преимущественно на событиях 1939—1945 года, обращая внимание на гуманитарные последствия операций украинских националистов против польского населения. Но это только часть истории по версии партнеров украинских. Характерный пример — статья ивано-франковского писателя Юрия Винничука, опубликованная на днях порталом «Збруч», которая начинается с таких слов:
«Украина всю свою историю находилась в крепких вражеских объятиях своих недремлющих соседей. Только поляки почувствовали слабость Галицко-Волынского королевства, как сразу же захватили Львов и остальные земли. Не дремали и мадьяры, а позже и румыны и московиты. Не дремлют они и сейчас — и всегда наготове, чтобы урвать лакомый кусочек. Последние заявления польского министра уже не ограничиваются вопросами образования, проблемой УПА (организация, деятельность которой запрещена в РФ), а сразу перемещаются на уровень глобальных запросов — вернуть польским общинам костелы и приходские дома!»
Так обозначается главная проблема: многовековые территориальные претензии поляков на «украинские земли». Ученые, конечно, могут много спорить, в какой степени Галицко-Волынское королевство было «украинским», но восприятие украинскими публицистами сложного исторического дискурса страдает врожденным упрощением, и таким оно ретранслируется на общество, а также влияет на политические оценки. Когда Ващиковский говорит, что Киев несколько лет назад сделал ставку на Германию и Францию, но постепенно начал «в них разочаровываться», что «Венгрия или Румыния начинают открыто действовать вразрез украинским интересам», в то время как «Украине нужен адвокат» и «Польша может остаться таким адвокатом», эта аргументация понятна и убедительна лишь самой Польше. Но не Украине, где польскому министру заочно оппонируют такие, как Винничук, напоминающий, что «дружескую руку нам в свое время протянула только довоенная Чехословакия» и ранее Вена в лице «Марии-Терезии и Иосифа II», которым «удалось ослабить мадьяризацию и полонизацию украинцев».
В пандан этому комплексу так называемой возрождающейся нации, которую пытались ассимилировать ее соседи, популярному в среде националистически настроенной интеллигенции, развивается другой. Его озвучивает в своей недавней колонке известный украинский журналист Виталий Портников, отрицающий связь «политической реальности» с «УПА (организация, деятельность которой запрещена в РФ), Армией Крайовой, довоенной Польшей и столкновениями поляков и украинцев». В этой картине мира Варшава «нуждается в Украине куда больше, чем Украина в Польше. Варшава не играет — и в силу своего окраинного положения в европейской политике просто не может играть — никакой реальной роли в урегулировании украинских кризисов… И если уж говорить начистоту — без успеха нашей интеграции в Европу Польша так навсегда и останется окраиной Запада, с подозрением всматривающейся в Восток. Польша имеет шанс переместиться в центр только в том случае, если окраиной Запада станет Украина. И неизвестно еще, для кого из нас это важнее».
Поэтому проблема «культа бандеризма», на чем выстроена атакующая линия Варшавы, ничего не дает Польше. Для «проевропейской» части украинского политикума «бандеризм» неважен, а «патриотическая» часть, в принципе не желающая отказаться от сего «культа», даже в том случае, если вдруг сами поляки отступятся и закроют глаза, найдет сотни других поводов вспомнить исторические обиды со стороны «польских панов и ксендзов». Выправить перекос в своей восточной политике Варшава может, лишь продемонстрировав Киеву, что у Польши есть альтернатива. Есть с кем, кроме Украины, вести диалог. Однако это потребует от польской власти не просто признания определенных ошибок, но и определения «виновных» в рядах правящей партии «Право и Справедливость» (PiS), поскольку спустя два года правления списывать все на оппозицию и предыдущее правительство уже не получится. Значит, должны полететь головы в министерствах и ведомствах, спецслужбах и армии, аналитических центрах, СМИ. Решится ли PiS на подобную «чистку»? Возможно, обстоятельства подтолкнут.