2 Не доверять человеку, рассказавшему мне это, я не имею права...
***
Давно, когда я был примерно как ты, только помоложе, работал в Москве заместителем одного очень большого начальника в одном очень большом министерстве. Но хотя должность и называлась «заместитель начальника», но фактически я был личным его порученцем. Точнее порученцем его семьи.
Ничего плохого сказать не могу, и жилось сытно, и спалось сладко. Мария
Петровна, супруга евоная, так вообще была женщина высокого образования и утонченного вкуса. А как одевалась, как одевалась… Сама Коко Шанель свое
«маленькое черное платье» сжевала бы от зависти. Да и чего было не одеваться красиво, если это министерство имело прямые контакты с заграницей? А в то время, когда и Прибалтика для Союза была
«заграницей», то что уж говорить про загнивающий запад.
Я от нее не то, что матерного слова не слышал или скажем какого-нибудь похабного анекдота, но и голос она никогда не повышала.
А вот Иван Афанасьевич был мужик крутой. Чуть что не по евоному, так мат в пять этажей и обещание что-нибудь сделать непотребное с оппонентом. Но мне грех жаловаться, на меня он орал очень редко. То ли потому, что я хорошо делал свое дело, то ли супруга, Мария Петровна гасила его гнев, не знаю. Но по загривку я получал не часто. Тем более, что половину времени я проводил в поездках по магазинам, где мне выносили завернутое в бумагу что-то, пахнущее то сервелатом, то осетриной холодного копчения.
Даа… Времена были такие. Все из-под полы, из-под прилавков. Меня они тоже иногда баловали, особенно на праздник какой-нибудь, или например когда ездили на охоту в Завидово, пострелять, шашлыков пожарить, водочки понятное дело попить. Столы-то там были накрыты даже нынешним не чета. А кушали совсем мало. Остальное-то куда девать? И нарезка нетронутая, и балычок ароматный в блюдцах. Ну не выбрасывать же? Вот мне и разрешали, что потребно, домой забирать. Эх, пробовал я недавно балычок сырокопченый… Не то, не то, что тогда… Тогда оно вкуснее было и кушалось… Радостнее, что ли…
В общем семья была хорошая. Любили друг друга крепко, да вот только была одна чернинка на ихнем счастье. Детей не было. Я с расспросами не лез, а они не рассказывали. То ли Господь не дал им ребятишек, то ли был ребенок, да что-то случилось. Врать не буду, не знаю. А когда супругам за пятьдесят уже и детей нет, то всю свою любовь они изливали на кота своего.
Тут рассказчик уставился в одну точку, сплюнул на пол и добавил – а эта скотина и пользовалась.
Имя носил он очень оригинальное для котов – Барсик. Тогда все коты назывались Барсиками или Мурзиками, детей называли Иванами и Светами, машины были Москвичи и Жигули…
Барсик был чудище еще то, как и внешне, так и по характеру. Разбаловали его. Размером он был, не соврать бы, с телевизор «Горизонт». Ты поди и не помнишь такое. Как заберется на верх погреться, как разляжется там свесив лапы на экран, так и телевизора не видно. Почти весь у кота в объятиях помещался. Правда в один прекрасный момент что-то в нем замкнуло и злое электричество ударила Барсика в яйца, что совсем не поспособствовало улучшению его характера. Сначала он кричал, потом неделю почти неотрывно рассматривал свои яйца, пересчитывал и осторожно трогал лапой. А потом в его мозгу что-то закусило и кот пришел к умозаключению, что во всем виноваты хозяева. И начал пакостить.
То дорогие обои обдерет, то в аквариум ночь нассыт. Кстати об аквариуме.
Я не ихтиолог, но рыбки там плавали привезенные из далекой Амазонии, красивые такие. Мне Мария Петровна рассказывала про них, что хищники они, каких свет не видывал. Говорит и смотреть на них страшно.
Дааа… Ну, что могут противопоставить хищные рыбки против убойно-ядовитой струи кота, примостившегося в неудобной позе на краю аквариума? Долго хозяева не могли понять, почему одна за другой дохнут ценные и экзотические рыбки, пока однажды ночью Мария Петровна в теплых, мягких тапочках, бесшумной поступью не вышла из спальни с целью посетить туалет, и не увидел Барсика, который с глумливой усмешкой на волосатом лице уже пристроился на краю аквариума и метился в очередную жертву.
— Барсик! — Справедливому негодованию Марии Петровны не было предела. -
Барсик! Как вы можете! Да как же вам не стыдно!
Барсику стыдно совсем не было, но зато было очень неожиданно. Ну никак не ожидало подлое животное ненужных свидетелей. И столь велико было его удивление, что не переставая ссать, он как сидел, так спиной вперед и свалился в водоем.
Ну вот – подумали рыбки – вот и на нашу улицу свалился праздник. В общем, когда подбежавший на крик жены Иван Афанасьевич выловил метающегося в аквариуме кота, то на нем (на коте, понятное дело) вцепившись зубами висело несколько довольных рыбин. Как я сейчас понимаю, наверное это были пираньи. А может еще какие зубатые твари, не знаю.
Несмотря на то, что котофей был спасен хозяевами, обсушен мохнатым полотенцем, обласкан и накормлен, он затаил нечеловеческую злобу и вписал в свой черный блокнотик очередной нехороший поступок хозяев, ибо во всем нехорошем он почему-то винил только их.
В аквариум он гадить конечно прекратил, ибо памятью обладал хорошей и умел делать выводы. И даже перед тем, как нассать в туфли, он долго и внимательно всматривался в их внутренности, чтобы убедиться в отсутствии там опасности.
А Мария Петровна и Иван Афанасьевич по-прежнему не чаяли души в своем
«прекрасном котике» и даже не догадывались о черных мыслях, которые подобно бобрам точили и без того атрофированный мозг животного.
В силу специфики породы и своего телосложения, котофей мог мстить только двумя способами, первый, это нассать куда-нибудь, второй, что-нибудь изодрать в клочья. Надо сказать, что первый способ был самым его любимым, а второй он применял только ввиду технической невозможности применения первого.
Чего только стоит попытка нагадить на висящую на стене картину в массивной, дубовой рамке. Несмотря на все эквилибристические экзерсисы котяра так и не смог закрепиться там в позе, удобной для мщения, и упавшая картина, попав углом рамки в котячью макушку, намертво заклинила остатки его мозга.
Картину он впоследствии разодрал когтями и раскидал по комнате. Вообще, если бы не злобность этого животного, то его можно было бы пожалеть.
Хроническая невезучесть, которая преследовала этого кота в процессе реализации планов мщения, вызывала иногда жалось.
… А попытка нассать в новый, тогда еще являющийся очень большой редкостью, электрический, быстрозакипаемый чайник? Пока Барсик пристраивался на нем, про себя отмечая удобство полигона, чайник закипел. Горячий пар нежно обволок котовы яйца… Барсик аж два дня мяукать не мог, так охрип, когда орал от боли. И еще неделю после этого ходил как-то по синусоиде морской походкой, широко расставив задние ноги.
И вот за этим мстительным гражданином, на период своего отпуска, меня попросил посмотреть Иван Афанасьевич. Ну как попросил… Вызвал, приказал, дал ц/у, денег на еду и строжайший наказ – если хоть ворсина с Барсика…
Если хоть усик на его лице загнется… Если хоть коготок затупится… Лучше хорони себя сам, ибо Мария Петровна расстроится, а за нее я тебя самого, яйцами на чайник. Понял?
Яйцами на чайник не хотелось, поэтому я сказал, что понял и отбыл за провиантом для усатого недоделка.
Наутро, вручив мне ключи от квартиры и еще тыщу наказов, что любит кушать котик, где любит спать котик, где любит играть котик, …. котик…. котик…. котик…. , они отбыли на юга, а я поднялся в квартиру поговорить с котярой.
Кот меня знал давно, я даже иногда давал ему вкусняшку какую-нибудь, но это не мешало ему время от времени гадить мне в туфли и воровать шнурки.
Куда он их потом прятал, для меня загадка до сих пор. Может жрал, а потом зацепив когтем задумчиво, как он умеет, не спеша вытаскивал? С него станется.
После отъезда хозяев кот окончательно съехал со своих кошачьих катушек.
Периодически он орал дурниной что-то нечленораздельное так, что казалось кто-то пытает вьетнамского партизана. Иногда пытаясь нагадить в тапочек он пристраивался сверху, принимал подобающую случаю позу и… задумывался. Потом озадаченно глядя на тапок долго вспоминал, а собственно, что он-то тут делает?
В общем тоска по хозяевам проявлялась весьма неоднозначно, что неудивительно для его атрофированного мозга. А вот жрать он хуже не стал. Все так же брезгливо лапой ворошил в миске свежую стерлядку, презрительно смотрел на вырезку и с выражение огроменного одолжения на наглом лице уминал деликатесы.
Самое страшное началось через два дня. У Барсика полезла шерсть. Не в смысле начала отрастать, а совсем наоборот. Та, что была на нем, покидала его организованно и масштабно. Не знаю, это ли или еще что, но характер животины стал совсем невыносимый, и ко всему прочему у этого гада изменились вкусовые предпочтения, чему я был несказанно рад.
Потому, что стерлядку и вырезку теперь съедал я, а этого поганца кормил колбасой. Хотя откровения ради, надо сказать, что он может бы и продолжал уминать деликатесы, но мне тоже хотелось.
И вот в один ничем не примечательный день, Барсик жадно жуя очередную порцию колбасы, естественно перед этим не забыв нассать мне в ботинки, как то захрюкал, закашлялся. И двинул копыта. Точнее откинул когти. В общем протянул лапы.
Мои яйца над кипящим чайником вполне реалистично замаячили перед глазами. Что делать? Самое лучшее, что я смог в панике придумать, это загрузить сдохшего кота в морозилку, дабы предъявить хозяевам по приезду в доказательство того, что он никуда не убегал и я его не убивал, а сдохло оно от необузданной кошачьей тоски по дорогим хозяевам. А сам рванул на три дня на дачу, немного приглушить боль утраты водкой.
… А утром следующего дня вернулись Мария Петровна и Иван Афанасьевич, на несколько дней раньше, чем планировали.
Ну, что могу сказать. Первая открыла холодильник Мария Петровна. Увидев злорадно улыбающуюся Барсикову рожу с инее на усах и потрогав пальчиком уже твердого, порядком замороженного импортной морозилкой котика она прореагировало вполне адекватно. Обморок, скорая, уколы.
… А я… Я приехал через три дня, ознакомился с приказом об увольнении и свалил на Севера. И знаешь, не жалею.