«День Бородина». Ради чего сражались русские, и ради чего - французы?
210 лет назад, 7 сентября 1812 г., состоялось то, что французы до сих пор называют «Битва под Москвой», а у нас поначалу часто именовали «Битвой под Можайском».
На то, чтобы самое кровопролитное во всей истории человечества однодневное сражение обрело наконец своё истинное имя, понадобилось время – название «Бородинская битва» окончательно утвердилось в России лишь несколько лет спустя. А на то, чтобы «день Бородина» стал днём воинской славы, и вовсе ушли столетия – соответствующий закон был принят у нас только в 1995 г.
Галльское лукавство
От французского названия за версту несёт истинно галльским лукавством. Ход мысли ясен: коль скоро «Битва под Москвой», значит, целью сражения была именно Москва. Что? До древней русской столицы остаётся больше 120 вёрст, а русское войско вполне боеспособно? Подумаешь, какие мелочи! Главное, «Великая армия» Наполеона всё-таки вошла в Москву. А раз так, то и несомненными победителями в том сражении были именно французы!
Повод к тому дал сам Наполеон – 18-й бюллетень «Великой армии» сообщает: «Неприятель потерял всякую надежду; сражение было закончено; канонада всё ещё длилась, но это только усиливало победу. В плен взято множество генералов и полковников. Победа не была сомнительной. Сражение было выиграно».
В 1816 г. император французов, уже пребывая в статусе пленника на острове Св. Елены, диктовал свои мемуары: «Московская битва – моё самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьём 170 тыс. человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены!» Правда, год спустя численность русских войск внезапно выросла: «С 80 000 армией я устремился на русских, состоявших в 250 000, вооружённых до зубов, и разбил их!»
Тут остаётся только подивиться хвастовству да припомнить русское выражение «после драки кулаками махать».
Русская правда
Другое дело, что те же самые упрёки адресуют и русским. Дескать, в газетах объявили о победе русского оружия, и с тех самых пор установилось представление, что при Бородино наши одержали верх.
Но так ли это? Вот слова Кутузова, попавшие в «Санкт-Петербургские ведомости» от 15 сентября 1812 г.: «Сражение было общее и продолжалось до самой ночи. Потеря с обеих сторон велика. Войски Вашего Императорского Величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными силами». А вот что в газету не попало: «Дело идёт не о славах выигранных баталий, но вся цель устремлена на истребление французской армии. Ночевав на поле сражения, я взял намерение отступить... »
Донесение русского главнокомандующего было отредактировано для газеты рукой самого государя. Из чего делают вывод, что русский император Александр I в своём стремлении приписать победу себе ничем не лучше похваляющегося Наполеона. При этом по какой-то загадочной причине не принимают во внимание, что в сообщении русской прессы нет ни слова о «несомненной победе». Да, кое о чём умолчали. Но всё сказанное – чистая правда. Русская армия к вечеру 7 сентября действительно оставалась на своих позициях.
Кто согласен на медаль?
И совсем редко припоминают, что русский император всё-таки высказал своё мнение по поводу Бородинского сражения. Не напрямую, не словами. Но так, что всем стало ясно – лично он намерен придерживаться строжайших правил чести. А значит, ни в коем случае не будет, подобно «корсиканскому выскочке», распускать хвост и громогласно заявлять о «славнейшей победе». Более того – не даст этого делать и другим.
К тому времени сложилась традиция увековечивать все выигранные сражения золотым крестом для офицеров либо серебряной медалью для нижних чинов. Александр I эту традицию не нарушил. Вся кампания 1812–1814 гг. была отмечена одной-единственной медалью, связанной с конкретным сражением, – «За взятие Парижа». Эта победа была и впрямь несомненной. Обратите внимание – ни Смоленск, ни Бородино, ни Малоярославец, ни даже Березину, после которой от «Великой армии» осталось лишь воспоминание, государь решил специальными наградами не отмечать.
Что же до других наград, то здесь всё ещё интереснее. Спустя месяц после Бородинского сражения Кутузов отправляет государю несколько рапортов, где «испрашивал» награды отличившимся. Беглый взгляд на списки представленных к наградам и на статус самих наград показывает, что главнокомандующий оценивает Бородинское сражение как безусловную победу. Скажем, трёх генералов – Дмитрия Дохтурова, Михаила Милорадовича и Петра Коновницына – Кутузов посчитал достойными ордена Святого Георгия II степени. Награда достаточно редкая. И, главное, предполагающая, что представленный проявил не просто личную храбрость, а полководческую доблесть...
Опять-таки, в русской армии существовала традиция, согласно которой после выигранного сражения государь, рассматривая списки, проявляет своё монаршее благоволение и в ряде случаев вносит «милостивые поправки». То есть повышает ранг запрошенных наград на одну, а то и на две ступени.
А вот эту традицию Александр I нарушает – более того, делает это демонстративно и даже грубо. Да, в наградные списки генералов и высших офицеров он вносит поправки – общим счётом 16. Все они понижают ранг награды. Но касаются лишь тех случаев, когда награда предполагает полководческую доблесть. За личную храбрость – пожалуйста. За героизм – Бога ради. Но ни о какой полководческой доблести при Бородино император и слышать не желает.
Исключение одно. Михаил Барклай-де-Толли получает свой орден Святого Георгия II степени именно за Бородино – так государь оценил его план «скифской войны», позволяющий избегать преждевременного генерального сражения.
Но и здесь Александр делает демонстративный жест. Даже Барклаю приходится подождать своего ордена. Император чуть ли не месяц медлит с подписанием наградных листов. Подписывает он их лишь тогда, когда получает конкретное известие – летучий отряд русских вступил в оставленную французами Москву.
«Не до крестиков»
Яснее о Бородинской битве высказаться было нельзя. На поле боя были проявлены героизм, храбрость, самоотверженность, презрение к смерти? Безусловно! Это император подтвердил статусом наград. Бородино стало важной вехой в осуществлении стратегии «скифской войны»? А вот это признано государем только в тот момент, когда план Барклая сработал. Когда «Великая армия» покинула Москву и стала отступать.
Самое интересное, что и русское общество, и даже генералы были в целом с такой оценкой Бородинского сражения согласны. Скажем, добродушный Дмитрий Дохтуров просто пожал плечами: «Я, право, о сём очень мало забочусь. Теперь не до крестиков, когда Отечество в опасности». Но и Алексей Ермолов, знаменитый своим невыносимым честолюбием, признавал: «Служа во фронте артиллерийским офицером, я мог быть известен одною смелостию, но одна таковая в чине генерал-майора уже не удовлетворяла... »
Да. Такова русская честь. Если победа – значит, победа. Если поражение – что ж, умеем принять и это. Но ложь недопустима. И потому, признавая, что Бородинское сражение с военной точки зрения не следует, наверное, считать ничьей победой, русские всё же настаивают – победа была за нами. И это была победа духа русского солдата. Французы встречали день Бородина как «день новой славы». Русские шли на поле не за славой, а за смертью. Артиллерийский поручик Николай Любенков вспоминал: «Мы знали, за что стояли, смерть повила всех одним чувством... Собственная жизнь сделалась бременем: тот радовался, кто её сбрасывал, – он погибал за государя, за Россию, за родных». Это признавали и честные люди «с той стороны». Префект двора Наполеона Луи де Боссе вспоминал: «Целыми линиями русские полки лежали распростёртые на окровавленной земле и этим свидетельствовали, что они предпочли умереть, чем отступить хоть на шаг... » А вот это и есть настоящая воинская слава.