Киевский протекторат

Политика – не такая простая штуковина, как это может показаться на первый взгляд, – гласит распространенная в Северной Америке поговорка. – Она намного проще.  С этим трудно не согласиться, но с оговорками: политическое составляющее бытия человеческого количественно очень велико и продолжает возрастать; к тому же, политика международная осуществляется исключительно в условиях вынужденного сосуществования, иногда выдаваемого за межцивилизационный диалог, но всегда – при несовместимости/ некомплиментарности цивилизаций, что по природе своей явление достаточно сложное.  При этом почти любые рассуждения о политике, – как исходящие от профессионалов, так и от любителей, обыкновенно не учитывают указанных выше обстоятельств. Мы все же попробуем рассматривать происходящее в сфере политической, принимая во внимание и поговорку о простоте, и оговорку о сложности.   

Декабрьские встречи «нормандской четверки» в Париже, – в сочетании с длящейся кампанией по отстранению от должности («импичментом») президента США, – одно из итоговых политических событий уходящего года. Отметим сразу же, что сочетание это,  на наш взгляд, много показательней каждого из этих публичных мероприятий, взятых по отдельности: ведь именно Киеву, начиная с президентских выборов 2016 г. в США, была поручена роль «заводилы» в покуда успешной операции по обезвреживанию Трампа. 
Но по порядку. 

Размышления и дебаты, посвященные как результатам недавней парижской встречи, так и всех прочих переговоров по т. наз. «украинскому вопросу» с участием России, будь то в Минске, или в какой-либо иной столице, начиная, скажем, с 2015 года (дата выбрана нами произвольно), сводятся к вопросу «Кто преуспел в ходе данного раунда?». Так и теперь нам говорят о «ничьей», «ничьей в пользу Путина», а то и о «Путине-победителе» (со ссылкой на Ангелу Меркель), о том, что «договорились продолжать договариваться», «сдвинулись с мертвой точки» (формула также исходит от Меркель) и прочем подобном. Мы узнаем, что делегация России в ходе парижской встречи «не стремилась ставить себе заоблачные цели и потому решила свои задачи эффективнее и лучше других делегаций». В пятницу 13 декабря на заседании международного дискуссионного клуба «Валдай» в этом роде высказался замглавы российского МИДа Андрей Руденко. По его словам, Киев попытался было навязать свою трактовку выполнения Минских соглашений. «Какое-то время там были идеи переработать тот документ, который был согласован в сентябре  /подразумевается известный итоговый документ – М.Ю./, – пояснил Руденко. – Но твердость нашего лидера все это предотвратила». Председатель правления Общероссийской общественной организации «Федеральная национально-культурная автономия «Украинцы России», член Консультативного совета по делам национально-культурных автономий при Министерстве Регионального развития Российской Федераци и проч. Богдан Безпалько, заявил, что Владимир Зеленский в Париже был готов на большее, но внешнее воздействие (предположительно, исходящее из Вашингтона), вынуждает его настаивать на ревизии «минских соглашений».  Сообщения в этом роде продолжали множиться до субботнего полудня 14 декабря, когда выяснилось, что по мнению Киева никаких обязывающих документов в Париже подписано вовсе не было, а известное коммюнике, о котором столько говорено, также не несет на себе подписей. Поэтому следует вернуться к идее ввода на территорию Донбасса миротворцев ООН. Впрочем, уже на другой день, т.е., в воскресенье, Песков высказался в том смысле, что "нормандский саммит" снизил угрозу обострения вооруженного конфликта в Донбассе, а Владимир Зеленский может решить конфликт в Донбассе, если проявит необходимую силу воли, авторитет и доминирование на политической арене на Украине. Высказывания в этом роде продолжились и в начале нынешней недели.
 Перед нами – словесное сопровождение того, что зовется публичной политикой. В пределах же политики подлинной любые видимые глазу «мирные переговоры»/контакты России с киевской администрацией – должны неизбежно рассматриваться как проигрыш российской стороны, т.к. они в очередной раз подтверждают согласие России с результатами капитуляции 1991 года. Именно так их и воспринимают везде и всюду. В умиротворении на землях бывших Мариупольского и Бахмутского уездов бывшей Екатеринославской и Харьковской губерний, Области Войска Донского, вообще сказать – на землях бывших Малороссийского, Киевского и Новороссийско-Бессарабского генерал-губернаторств, не заинтересован практически никто, за исключением самой России. Эту ее заинтересованность следует признать отчасти вынужденной, публично-политической, но отчасти – порожденной культурно-исторической инерцией. Мы не просто считаем хорошим тоном говорить о мирной, братской, дружественной, или хотя бы союзной нам независимой Украине, склонной к взаимовыгодному партнерству.  Мы в самом деле уповаем на возможность такого положения вещей. «А у нас – в квартире газ, – добродушно пошучивает в «нормандском формате» президент В.В. Путин. – А у вас? И у вас будет!». Зато покойный профессор Збигнев Бжезинский, в последнее десятилетие своей жизни склонный к шокирующей простоте, не шутил: во время одного из последних посещений им Харькова он заметил: «Мы не успокоимся, пока наши ракеты не будут установлены здесь, у самого Белгорода». 

Суть политического подхода к «украинскому вопросу» всего того конгломерата государств, что может для удобства изложения зваться коллективным Западом, ясна: по крайней мере, с середины XVI в. отношения с государством Российским основаны на триаде «сдерживание-отбрасывание-расчленение». Поэтому та или иная форма господства (криптооккупации) территорий вышеперечисленных генерал-губернаторств, при использовании местных ресурсов, включая население, для проведения тех или иных операций на российском фронте, неизбежно будет признаваема стратегически целесообразной. Иначе и быть не может.  В свою очередь, самомалейшая опасность прекращения донбасской войны грозит Киеву значительным снижением спроса на единственный товар, который он в состоянии предложить на мировом рынке геополитических услуг. Но опасность эта лишь умозрительная: Западная Европа ни целокупно, ни на уровне отдельных государств не обладает возможностью (да и вовсе не ищет ее) вести касательно российских дел какую бы то ни было особую политическую линию, что вступала бы в действительное противоречие со стратегией «глобального доминирования», усвоенной Соединенными Штатами. Ссылки на объективные хозяйственные интересы Старой Европы теоретически выглядят резонно, однако на практике она не в силах хоть сколько-нибудь последовательно на них настаивать. 
Понять, чего не хочет Киев, не столь трудно. Но любопытней доискаться ответа на вопрос: чего же он подлинно добивается.  Здесь нам не обойтись без краткого исторического обзора.

– Особенность украинского самостийничества в том, что оно ни под какие из существующих учений о национальных движениях, –  писал более полувека тому назад Н.И. Ульянов. – Схема развития всякого сепаратизма такова: сначала якобы пробуждается «национальное чувство», потом оно растет и крепнет, пока не приводит к мысли об отделении от прежнего государства и создании нового. На Украине этот цикл совершался в обратном направлении. Там сначала обнаружилось стремление к отделению, и лишь потом стала создаваться идейная основа, как оправдание такого стремления. («Происхождение украинского сепаратизма»). 
Что бы не читали мы по «украинскому вопросу», будь то проф. Ульянов, Щеголев, или, к примеру, монография Андрея Дикого «Неизвращенная история Украины-Руси», равно и литературу новейшую, – рано или поздно обнаруживается главная особенность «украинства» во всех его проявлениях. Меньше всего в нем «самостийничества» и «нэзалэжничества», в чем их по привычке обличают критики. По мере изучения вопроса становится очевидным, что движение это на самом деле никогда не стремилось к государственно-политической независимости, то бишь – к самостоятельности. Оно лишь предлагало той или иной «сильной» стороне своеобразную, но вполне понятную сделку в пределах «услуги за услугу», – самое то, в чем пытаются обвинить Дональда Трампа. В обмен на оказание геополитических услуг, в т.ч., самого предосудительного свойства, «украинство» настаивало всего-то на  «крышевании», т.е., на гарантированном предоставлении этому движению контроля над людскими и административными ресурсами в пределах определенной территории, границы которой официально признавались «крышующей» стороной. Едва получив такую гарантию, «украинство» тотчас приступало к поиску более выгодного гаранта, предавая гаранта нынешнего с потрохами. Жертвой этого непреодолимого культурно-поведенческого стандарта на протяжении веков становились и турки, и крымские татары, и поляки, и шведы, и немцы, и, – в особенности, – Москва...
«У казаков с давних пор жила мечта получить в кормление какое-нибудь небольшое государство. Судя по частым набегам на Молдаво-Валахию, эта земля была раньше всех ими облюбована. Они ею чуть было не овладели в 1563 г. /.../ Невзирая на неудачи, казаки чуть не целое столетие продолжали попытки завоевания и захвата власти в дунайских княжествах. Прибрать их к рукам, учредиться там в качестве чиновничества, завладеть урядами — таков был смысл их усилий. ... Москва, как известно, не горела особенным желанием присоединить к себе Украину. Она /.../ не спешила отвечать согласием и на слезные челобитья Хмельницкого, просившего неоднократно о подданстве. Это важно иметь ввиду, когда читаешь жалобы самостийнических историков на «лихих соседей», не позволивших будто бы учредиться независимой Украине в 1648—1654 гг. Ни один из этих соседей — Москва, Крым, Турция — не имели на нее видов и никаких препятствий ее независимости не собирались чинить. /.../ Не в соседях было дело, а в самой Украине. Там попросту не существовало в те дни идеи «незалежности», а была лишь идея перехода из одного подданства в другое. ... Насчет истинных симпатий Хмельницкого и его окружения двух мнений быть не может — это были полонофилы; в московское подданство шли с величайшей неохотой и страхом. Пугала неизвестность казачьих судеб при новой власти. Захочет ли Москва держать казачество как особое сословие, не воспользуется ли стихийной приязнью к себе южнорусского народа и не произведет ли всеобщего уравнения в правах, не делая разницы между казаком и вчерашним хлопом? /.../До 1648 года казачество было явлением посторонним для Украины, жило в «диком поле», на степной окраине, вся же остальная Малороссия управлялась польской администрацией. Но в дни восстания польская власть была изгнана, край оказался во власти анархии, и для казаков появилась возможность насаждать в нем свои запорожские обычаи и свое господство. ...Выработанная и сложившаяся в степи для небольшой самоуправляющейся военно-разбойничьей общины, система эта переносилась теперь на огромную страну с трудовым оседлым населением, с городами, знавшими Магдебургское право. «Суверенные права», «национальная независимость» не имели никакой цены в сравнении с фактической возможностью управлять страной, распоряжаться ее богатствами, расхищать земли, закабалять крестьян. О национальной независимости они даже не думали /.../и по причине крайней опасности этой материи для казачьего благополучия. В независимой Украине казаки никогда бы не смогли превратиться в правящее сословие, тем более — сделаться помещиками. Революционное крестьянство, только что вырвавшееся из панского ярма и не собиравшееся идти ни в какое другое, хлынуло бы целиком в казаки и навсегда разрушило привилегированное положение этого сословия.» /Н.И. Ульянов/.
Едва обязавшись «служити и прямити» Московским государям, турецкоподанный гетман Богдан Хмельницкий вел секретные переговоры со шведским королем и трансильванским князем, подыскивая себе иную «протекцию». 
Так начал формироваться теперешний Киевский протекторат, главной особенностью основателей которого стали постоянные поиски все новых и новых протекторов. 
Менее чем через 300 лет с этим незыблемым «военно-разбойничьим» политическим подходом, по сей день сохраненным украинистской элитой, столкнулась Германия.   
Русский эмигрант П.Н. Бутков, воевавший на стороне «держав оси» и «антикоммунистического пакта», входил в состав особого подразделения, созданного из членов РОВСа Абвером и, формально, Болгарским Генштабом.  «Группы были небольшие — по 7-8 человек, – рассказывает Павел Николаевич в своих мемуарах «За Россию» /sic!/. –  Они должны были в освобожденных от Красной Армии районах организовы¬вать администрацию, чтобы население по возможности смогло начинать нормальную жизнь. /…/Организация местного населения имела большое значение для немецкой армии, чтобы тылы были готовы к быстрому подвозу нужных снаряжений и войск для успешного развития блицкрига.». Зимой 1942 г. задачи групп расширились: им поручили «формировать антибольшевистские части и связывать их с нашим командованием». Наконец, в августе 1942, Бутков оказался в группе, которой было дано чрезвычайно ответственное и деликатное задание. Ему был дан приказ о переброске в Винницу. Рядом с городом находилась главная ставка Гитлера «Вервольф». В группу «входи¬ли мой очень хороший друг мичман Аксаков /обер-лейтенант Аксаков – профессиональный разведчик, резидент Абвера в Николаеве, сотрудник разведывательного отдела управления Командующего тылового района группы армий «А»/ и еще двое. Мы должны были отправляться в Винницу, /.../ где формировались украинские соединения. /…/ Разобраться в этих украинских делах, так как немцы совсем в них запутались.»
В Виннице Буткова встретили «большие вывески 'Не розмовлятися на москальской мови'.». Вскоре Буткову довелось познакомиться с неким «бунчужным», что получила свое продолжение. Однажды мемуарист отправился в местный театр, где «совершенно свободно говорил по-русски. И тут разыгралась трагико¬медия: появился этот бунчужный и еще несколько в форме, по¬дошли ко мне и заявили, что запрещено разговаривать по-рус¬ски, хотели меня взять под руки, но я вывернулся, отошел и вы¬хватил из кармана свой маузер и направил на них. Хорошо, что в это время вошел украинский офицер в чине генерала и, увидев меня, сразу подошел и спросил, в чем дело. Я вытащил свой нарукавник с «ОКБ»/т.е., «оберкомандо вермахт»/ и сказал, что я представитель Болгарии и мне запрещают говорить по-русски, а я же не знаю украинского языка.». 
Все это весьма напоминает нынешнее положение вещей в тех краях. Но самое любопытное выяснилось несколько позднее. «Мы старались развязать узел, который в Виннице сплетался с различными группировками украинских самостийников. /.../Мой друг Сергей Сер¬геевич Аксаков набрел на самую для нас интересную «подполь¬ную» организацию украинцев, которых всюду в местной адми¬нистрации было полно. Удалось обнаружить «все секретные квартиры этих украинцев, включая подпольную типографию, которая печатала всевозможные воз¬звания населению. Украинцы имели тогда контакты с красны¬ми, которые им обещали полную независимость Украине. /.../ Все, кто был связан с этой подпольной украинской организа¬цией, были сняты с работы и ввиду того, что большинство было из галичан, высланы из Винницы. После этого немцы перестали так доверять украинцам, и их самостийные формирования и школы в Виннице были закрыты.» /См. П.Н. Бутков, «За Россию», изд. «Экополис и культура», СПб, 2001/

Очевидно, наиболее проницательные украинистские организации уже на исходе 1942 г. пришли к убеждению, что пришло время в очередной раз сменить протектора. 
У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что подобная судьба ожидает и США. Впрочем, эти последние стараются действовать достаточно осторожно, стараясь держать  «ищущих протекции» на коротком поводке. До сегодняшнего дня им это по большей части удавалось.