«Чудовищность моих преступлений безмерна»: за что Сталин казнил Николая Бухарина
В истории большевизма трудно найти фигуру более яркую и противоречивую, чем Николай Бухарин. Идеолог с энциклопедическим умом, «бухарчик» Сталина и почти что приёмный сын Ленина, всеобщий любимец партии, чья судьба завершилась в подвалах Лубянки. Он был революционером с лицом святого и умом учёного, который оказался слишком человечным для созданной им самим системы.
«Бухарчика не трогать!»:
Бухарин обладал редким даром: он был блестящим карикатуристом. Его лёгкая, насмешливая рука оставила единственные прижизненные портреты Сталина, нарисованные с натуры. Он рисовал всех вождей, и его шаржи даже публиковались на страницах главной газеты страны — «Правды». Когда недоброжелатели пытались нашептать Сталину о непочтительности этих рисунков, тот отмахивался: «Бухарчика не трогать!». В этом был весь Бухарин: он мог позволить себе то, что было смертельно опасно для других, — быть рядом с властью не только слугой, но и талантливым, немного ироничным наблюдателем.
Сын Ленина и третейский судья вождей
С Лениным Бухарина связывали особые, почти семейные отношения. В последние дни жизни Ильич называл его сыном и фактически умер у него на руках. Это была не просто преданность ученика — это был диалог равных. Бухарин был, пожалуй, единственным, кто позволял себе открыто спорить с Лениным.
Какие секретные обряды существовали в секте хлыстов
Именно он выступил третейским судьёй в знаменитых спорах между Лениным и Троцким, сравнив их дискуссию с разногласиями о стакане: один называет его «стеклянным цилиндром», другой — «инструментом для питья». Этот пример, подхваченный и развитый Лениным, вошёл в историю как «Диалектика стакана». По иронии судьбы, именно Бухарин помогал тогда ещё не всесильному Сталину в работе над теоретическими статьями, заложившими основы его будущего курса.
От соратника Троцкого до организатора его ссылки
Со Львом Троцким Бухарин познакомился ещё в эмиграции, в Нью-Йорке, где они вместе выпускали журнал. Но если мессианская идея «перманентной революции» стала для Троцкого догмой, то Бухарин мыслил прагматичнее. Он стал главным идеологом и апологетом НЭПа, видя в этой политике единственный шанс вывести разрушенную страну из кризиса. Их пути разошлись навсегда. И именно Бухарину, бывшему другу, Сталин поручил организовать высылку Троцкого из СССР. В этой жестокой логике был страшный смысл: «Ничего личного. Только революция».
Покровитель поэтов и редактор энциклопедий
Бухарин был, пожалуй, самым образованным человеком в высшем советском руководстве. Он свободно владел несколькими языками, а его журналистский талант, отточенный в эмиграции, сделал его блестящим главредом «Известий» и «Правды». Он был инициатором и редактором первого издания Большой Советской Энциклопедии. Французский писатель Андре Мальро даже мечтал поставить его во главе международной «Энциклопедии XX века».
Его авторитет в культурной среде был огромен. Он дружил с Горьким, высоко ценил Пастернака, называя его «голосом вне хора». Именно заступничество Бухарина спасло Осипа Мандельштама от расстрела после знаменитого стихотворения о Сталине — поэт отделался ссылкой. Показательно, что на допросах Мандельштам назвал всех, кому читал стихи, но фамилия Пастернака в протоколах не фигурирует — видимо, из уважения к любви Бухарина к его поэзии.
«Чудовищность моих преступлений безмерна»
Арест в 1937 году не стал для него неожиданностью. Бухарин, теоретик и практик революционного террора, слишком хорошо знал механизм, который теперь перемалывал его самого. На суде он отказался признать конкретные обвинения в шпионаже и вредительстве, но заявил: «Чудовищность моих преступлений безмерна». Он не просил пощады, а умолял лишь об одном — о последней встрече с семьёй. Ему было отказано. Ещё раньше он просил «чашу с ядом», желая умереть, как Сократ, — достойно. Вместо этого его ждал расстрел в подвале.
Бухарин стал символом трагедии интеллектуала в революции. Он был её мозгом, её голосом и её совестью — пока система не решила, что в совести больше не нуждается. Он строил государство, где не нашлось места для такого, как он: умного, талантливого, сомневающегося и человечного. Его гибель — это агония самой идеи о «революции с человеческим лицом», лицом которого он и был.