М. Чудакова: Моя задача — чтобы 18-летние стали умнее своих родителей

Пензу посетила Мариэтта Чудакова — литературовед с мировым именем, первый биограф Булгакова и известный общественный деятель.

На протяжении 20 лет Мариэтта Омаровна ездит по российским библиотекам, привозя туда новые книги, и встречается со школьниками. После одного из таких мероприятий, которое прошло 29 декабря в Пензенской областной библиотеке для детей и юношества, обозреватель ИА «Пенза-Пресс» Александр Поляков побеседовал с Мариэттой Чудаковой об итогах Года литературы, уроках 90-х и о том, как в людях просыпается Сталин.

Об итогах Года литературы

— Год литературы в России подходит к концу. Чем он вам запомнится?

— Мой ответ, может быть, прозвучит для вас странно, но я не придавала значению Году литературы. Потому что я каждый год занимаюсь тем, с чем к вам, в Пензу, приехала — интенсивным внедрением литературы в жизнь подростков и помощью библиотекам по мере сил. Я вообще довольно скептически отношусь ко всем подобным наименованиям, для меня это чиновничья умственная деятельность.

— В этом году был скандал вокруг Библиотеки украинской литературы в Москве. Закрыли Российско-турецкий центр в «Иностранке». По решению Мосгорсуда заблокирован «Рутрекер», предоставлявший свободный доступ, в том числе, к большому количеству книг, зачастую редких. Депутаты обсуждают возможность законодательного запрета самиздата. Этот негатив прошел мимо вас? Вы его не уловили?

— Нет, почему же, его я как раз улавливаю. Поэтому так и хочется сказать насчет Года литературы: «Чья бы корова мычала, а наша бы молчала». Сначала надо сделать так, чтобы наша культурная жизнь полностью соответствовала Конституции, которая, как вы знаете, запрещает цензуру. Слава Богу, в книгах я запретов не вижу, но в газетах, а уж про телевидение я вообще не говорю, цензура действует. Поэтому начинать надо с этого — освобождать от запретов культуру и литературу.

Потом я большая противница введенных шаблонов: эту книгу — читать после шести лет, а вот эту — после двенадцати. Это придумали троечники, которые не понимают, что классика не может иметь никаких возрастных ограничений. Вспомните себя в шесть-семь лет. Вы взяли с маминой полки «Анну Каренину». Полистали, стало скучно, отложили. Скажите, вам это какой-нибудь вред принесло?

— Нет, конечно.

— Только узнали, что есть такая скучная книга, которую взрослые очень любят. Пройдут годы, и вы посмеетесь над собой тогдашним. Вот и все. А у нас существует совет ответственных родителей, который составил список книг, которые нельзя читать до 12 лет. И знаете, что туда включили? «Дюймовочку» [вероятно, имеется в виду скандальное распоряжение одного из районных отделов образования в Иркутской области, сотрудники которого нашли в сказке Андерсена сцены «насильственного удержания и принуждения к вступлению в брак» — прим. авт.].

Если парень в 13 лет, когда у него уже усы пробиваются, в первый раз сядет читать «Дюймовочку» или сказки Пушкина, то родителям, наверное, надо вместе с ним к психиатру обращаться. Поэтому я всегда говорю: нет книг, которые читать рано. За исключением тех, которые не надо читать никогда.

— Вы давно ездите по России, развозя книги в библиотеки?

— С 1996 года, когда я была членом Президентского совета. Это был выборный год, и я обратилась к [Георгию] Сатарову [помощник президента РФ в 1994—1997 годах — прим. авт.] с таким предложением: что, если члены совета поедут в самые дальние уголки России, куда президент не попадет, и помогут людям. «О, замечательная мысль, — сказал Сатаров. — А что бы вы хотели сделать?» А я точно знала что: отвезти книги, изданные за последние годы, в сельские школьные библиотеки, где с 1990 года не было никакого комплектования.

Он меня поддержал. Я выбрала Тюменскую область, Самарскую область и Республику Алтай. Сатаров устроил так, чтобы я летала только на военном борту, потому что никакой гражданский самолет не взял бы такой груз. Достаточно сказать, что когда я прилетела в Новосибирск, последний пункт перед поездкой в Республику Алтай, на борту было 300 килограммов книг.

В ту поездку я своими глазами увидела, насколько это важное дело. Словесники в буквальном смысле слова со слезами на глазах прижимали к груди привезенные книги и восклицали одно и то же, как будто их один режиссер готовил: «Нет, я не верю, что у меня в руках Ахматова и Мандельштам. Я же про них детям по тетрадочкам своим университетским рассказывала». Они остались в полном восторге, и с тех пор я стала ездить.

Об уроках 90-х

— Сегодня, кроме художественной литературы, вы привезли в Пензу мемуары, исследования по советской истории и по истории России 1990-х. В этом году как-то особенно много пишут и рассуждают о феномене девяностых годов. Как вы думаете, с чем это связано?

— Потому что уже пора понять, что это было. Сейчас много охотников замазать [то время]. Придумали даже название «лихие девяностые». Хотя, как недавно сказал один умный человек, это были годы надежд — такое название им больше подходит. В Пензу я приехала сама по себе, но еще я участница проекта «Уроки 90-х». С моей подачи проводится конкурс библиотекарей на эту тему. Могу сказать, что идет серьезное освоение этого времени.

— А для вас какими были главные уроки 90-х?

— Как в России говорят: сколько веревочке не виться, а конец будет. Это абсолютно закономерный крах советской власти, которая более чем изжила себя. Второе — и это для меня необычайно важно — мы справились с одним из самых жестоких и самым продолжительным по времени политическим режимом в ХХ веке. Я, например, испытываю гордость от того, что мы покончили с ним без гражданской войны и без вмешательства извне, без оккупационных армий, как это было в Японии и Германии.

— У вас есть претензии к 90-м?

— Конечно. Я никогда не состояла ни в какой партии, но голосовала на выборах в Госдуму за «Союз правых сил» [политическая партия либерального толка, существовавшая в 1999—2007 годах; среди наиболее известных ее членов — Егор Гайдар, Борис Немцов, Ирина Хакамада — прим. авт.]. Они меня приглашали на все свои съезды. И я один раз высказала руководству партии свою претензию по поводу 90-х: если вы знали, что народ [в 90-е] будет испытывать такие большие трудности и такое напряжение, то вы должны были показать ему пример самоотречения и больше отдаваться работе. Они не возражали, между прочим.

Еще один момент: не хватало просветительства. Когда Гайдар обратился к Ельцину и сказал, что давайте объяснять народу суть происходящего, президент (а он — бывший секретарь Свердловского обкома КПСС) ему ответил: «Хотите, чтобы я снова завел отдел пропаганды? Не будет этого». А объяснять нужно было. Люди не знали, что такое демократия, приватизация, частная собственность. Так что у меня много претензий к тому времени, но мейнстрим был правильный.

— Ваше отношение к Ельцину со временем изменилось?

— Если и изменилось, то в лучшую сторону. Я считаю его историческим деятелем уровня Александра II, потому что, несмотря на усилия многих людей, которые находятся у власти и хотят стереть демократические основы нашего общества, этого не удается сделать. Вот я сейчас сижу и свободно с вами разговариваю, говорю то, что думаю. А вы это, надеюсь, не боясь, опубликуете. Чья это заслуга? Это заслуга Бориса Николаевича Ельцина.

Цемент, как известно всем, кто когда-нибудь делал ремонт, схватывается долго. И второй президентский срок Ельцина, за который его поносили, ругали, зачем он, больной человек, на него пошел — он знал, что делал. Именно эти четыре года помогли схватиться цементу демократии.

О возрождении сталинизма

— В 2007 году в эфире «Эха Москвы» вы говорили, что главное наследие Ельцина — это страна, которую он нам оставил. По вашему мнению, современная Россия — это до сих пор та же страна?

— Россия очень сильно изменилась. Ее стремятся вернуть к советскому времени. Ельцину присниться не могло, что его будут хоронить под сталинский гимн [музыка гимна РФ, принятого в 2000 году, была позаимствована у гимна СССР — прим. авт.]. Возвращение гимна — это большая историческая ошибка.

Я и два моих друга [Евгений Тоддес и Андрей Курилкин] в течение последних трех недель 2000 года готовили книжку, в которую вошли все обращения и заявления по поводу нового гимна. Мы назвали ее «За Глинку! Против возврата к советскому гимну». Я специально тогда торопилась, хотела успеть до Нового года. Я человек вежливый. Мне президент к Новому году — гимн сталинский, значит, я ему тоже должна что-то [презентовать]. Я передала эту книжку через администрацию президента непосредственно Путину, за которого я, кстати, голосовала в 2000 году, с надписью «Президенту Путину от глубоко разочарованного избирателя». Наверное, где-то она хранится у него.

Для многих возращение гимна послужило сигналом.

— В каком смысле?

— Получилось, что он стал спусковым крючком. У тех, в ком Сталин был в латентном состоянии, он под воздействием гимна вышел наружу. Кому могло присниться, что сегодня снова будут ставить памятники [Сталину]. В 1961 году на моих глазах их все убрали. Помню, мы шли с мужем [писателем Александром Чудаковым — прим. авт.] мимо забора на Преображенской площади, а муж был человеком высоким, и он обомлел, как посмотрел за забор. Он меня приподнял, и я увидела целое поле в бюстах Сталина. Поясные, по грудь — штук 300, настоящее кладбище.

А сейчас бюст Сталина появился в центре вашего города. Это позор для Пензы. Я надеюсь, что она очистится от этого.

— Вы видите в настроениях сталинизма большую опасность для страны?/

— Мы их поборем, я на это очень оптимистично смотрю. Поборем, апеллируя к младшему поколению. Я всегда удивляюсь, когда наши социологи и политологи говорят о пресловутых 86% процентах, как о чем-то едином и неизменном. Но люди живут — одни взрослеют, другие стареют. И моя задача в том, чтобы восемнадцатилетние были умнее своих родителей.