Валерий Сухов: "Святой и горькою тоской полынный дух сжигает душу"

15 мая в Пензенской областной библиотеке имени М. Ю. Лермонтова прошла презентация двух сборников стихов Валерия Сухова «Холмы земные» и «Треугольный парус из бумаги» — расскажем о творчестве поэта.

Сергей Алиханов Валерий Сухов родился в 1959 году в селе Архангельское Городищенского района Пензенской области. Окончил Пензенский государственный Педагогический институт имени В. Г. Белинского (историко-филологический факультет). Изданы стихотворные сборники: «Вербное воскресенье», «Благословение», «Неопалимая полынь», «Родное Архангельское», «Архангельский мой собор», «Материнский оберег», «Холмы земные», «Треугольный парус из бумаги». Автор монографии «Очерки о жизни и творчестве Анатолия Мариенгофа». В соавторстве с отцом, Алексеем Борисовичем Суховым, изданы книги по краеведению: «С высоты его валов. Из истории города Городище», «Судьба страны была его судьбой…», «Горит солдатская звезда». Кандидат филологических наук (тема диссертации «Сергей Есенин и имажинизм»), автор более 100 статей о творчестве Есенина и поэтов его окружения. Творчество отмечено премиями: Губернатора Пензенской области, имени М. Ю. Лермонтова (дважды), Международной премией имени С. А. Есенина «О Русь, взмахни крылами…», премиями Купринского конкурса «Гранатовый браслет» в номинации «Мастер», Всероссийского поэтического конкурса имени Сергея Есенина (2020), XI Международного славянского литературного форума. Доцент кафедры «Литература и методика преподавания литературы» Педагогического института имени В. Г. Белинского. Редактор отдела поэзии журнала «Сура». Живет в Пензе. Член Союза писателей России. Искренность, лиризм и задушевность наряду с глубокой художественностью мышления — свойства поэзии Валерия Сухова. Лирические раздумья, вдохновенные проникновения, и духовные странствия ведут Валерия Сухова по всей цепи народных воспоминаний — вплоть до эпохи петровских реформ. Своеобразная, чувственная наглядность пронизана и объята состраданием к недавним бедам, да и ко всей многострадальной русской истории. Постигая и охватывая, поэт словно хочет изменить сам исходный период, когда рождающийся общероссийский литературный язык стал способом дистанцирования от исконной славянской жизни: Обернусь я молодцем плечистым, Оседлаю волка, как коня. Три дороги есть во поле мглистом. Каждая дорога для меня. Нас на то и матери рожали, Чтобы в путь опасный провожать. Заповеди каменной скрижали Наугад Ивану выбирать. Все мы, люди русские, по сути Сказочной мечтой в душе живем. Только Русь, как витязь на распутье, Замерла в раздумье вековом... Многотомные сочинения земляка поэта, величайшего русского историка Василия Осиповича Ключевского, осенены собственным пониманием — родовой или общинный путь развития характерен для России. В этом суть разногласий между «западнической» — родовой и «славянофильской» — общинной историческими школами. Какой из этих двух путей — родовой или общинный — то есть «западнический» или «славянофильский» является для России подлинным внутренним движителем. Только в этом и суть, и смысл историографических изысканий и сопутствующих многолетних научных споров, которые вели — К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, К.И. Бестужев-Рюмин, В.И. Сергиевич, С.М. Соловьев. Сам Василий Осипович Ключевский причислял себя к западникам. Великая борьба лучших умов России послужила причиной расцвета русской исторической науки в 19-ом веке. Творчество Валерия Сухова являет собой подтверждение, что для России характерны и свойственны оба этих пути — и родовой, и общинный. Наездом и со стороны, хлеба не напашешь, — главное, чтобы пути развития были собственными, народными, а не навязанными извне: Мы — заблудшие дети России. Сколько раз нас сбивали с пути Новоявленные мессии! Новопризванные вожди! Чтоб бесовством переболели И душой исцелились навек. Перед Родиной на колени Упадём покаянно в снег. Посреди её бездорожья На распятии всех путей. И Россия, как Матерь Божья, Не оставит своих детей… Видео о творчестве Валерия Сухова — поэт читает свои стихи: https://youtu.be/cWS0-YGusCY Эпиграфами многих стихов Валерия Сухова стали строчки Сергея Есенина. Трагической судьбе Есенина посвящены циклы стихов поэта: «Хорошо косою в утренний туман Выводить по долам травяные строчки...» Сергей Есенин О росу косой звеня в утреннем тумане, Дед косить учил меня на лесной поляне. Вдруг окрепли крылья рук — взмах взлетал за взмахом. И просохла на ветру потная рубаха... Было радостно до слёз в благовест рассвета Первый свой пройти прокос по макушке лета... Творчеству поэта посвящено много статей. Сергей Арутюнов — поэт, преподаватель Литературного института, наш автор написал: «Кредо Валерия Сухова в русской поэзии — простота. Она во всём; во фразе, пущенной вразлёт, будто трогаемый с места рысак, в образе мысли, интонационной подаче. Класть строку просто и ясно — завет, воспринятый ещё от Алексея Кольцова с его бессмертным «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!». Завет не подводит: в каждой строфе звучит Русь, отметающая пустое, неважное и ненужное, чувствующая взамен безмерно как вширь, так и вдаль. А тем всего-то — мать и Отчизна, земля да смерть, и в точке, где они сходятся воедино, возникает ослепительное свечение родственных величин, в ликах которых уже не различить ни себя, ни страну, породившую тебя. Там — ни книжных строк, ни фраз, ни мысли — только сияние правды...». Эдуард Анашкин — писатель и публицист, отметил в «Литературной газете»: «К чести лирического героя Валерия Сухова, он не просто бесцельно блуждает от избытка досуга, но мучительно ищет и всегда находит путь спасения… сюжетный минимум с лихвой окупается психологическим максимумом. И ещё неброским, но отчётливым отсветом высокой простоты, что даже обычную-обыденную жизнь наполняет высоким смыслом… Очень интересно проследить созвучие стихов матери и сына, ведущих творческий диалог, в котором родник, березы, полынь, ветер — не только образы, но почти родственники авторам… Мать олицетворяет для каждого из нас, а для поэта в особенности, живое приобщение к родовому древу, которое веками и тысячелетиями питает каждую семью России. По сути, если хочешь узнать, насколько тот или иной поэт любит Родину не на словах, а душою, почитай стихи этого поэта не о России, а именно о матери. И тебе все станет ясно. Не потому ли самые проникновенные стихи о любви в творчестве многих поэтов — это стихи о матери. Есенинский лейтмотив «ты жива еще, моя старушка» — вечен в русской поэзии, и постоянно прирастает дополнительными красками и оттенками, играет все новыми и новыми гранями. Не проста жизнь в России. Никогда не была простой и, видимо, не будет. Но пока мы видим образы наших ушедших матерей в шепчущих о чем-то сокровенном березах, в склонившихся над водой, словно во время стирки, ветлах, в труженицах речках, в матушках-печках, мы не сироты... Мы русские люди на русской земле». Вячеслав Лютый — литературный и театральный критик, определил: «Современная русская поэзия до сих пор во многом несёт на себе печать так называемого «шестидесятничества» — стихотворной публицистики, рассчитанной на мгновенное понимание и незамедлительный отклик читателя и слушателя. Нет сомнений, прямое поэтическое слово в иные моменты жизни и истории для художника очень важно. Но вся беда в том, что нынешняя поэзия словно бы забыла о своей сокровенной задаче, «приравняла перо к штыку», сменила протяжную песню на маршевые ритмы, точные, содержательные строки — на гневную, аффектированную речь… Реально, художник встал перед выбором: быть глубоким, вдумчивым, тонким живописцем и мыслителем — или выбрать путь плаката, отражающего злобу дня и живущего очень недолго: доколе этот скудный день продлится… имя Валерия Сухова известно с конца 80-х годов прошлого столетия. Двадцатилетие, обозначенное хаосом перестройки, бесчеловечностью 90-х годов и робкими надеждами первых лет нового века, породило гигантскую болевую волну в нашей поэзии... это уже — признак живого, которое может быть разным, одновременно — счастливым и грустным, сильным и слабым, умирающим и нарождающимся вновь…. Для поэта важнейшие понятия — материнство, вина и прощение, малая родина и Россия, перекликающаяся в своей необъятности с древним русским образом матери сырой земли. В «русской наивной душе» много лёгкого и тяжелого, она, словно большое дитя, порою не ведает, что творит. Но как у детей чисты слезы признания в проступке, так и в нашем человеке светится огонек раскаяния в содеянном — сначала едва-едва, потом все более сильно и всепоглощающе… Постановка голоса, чувство дистанции между художником, предметом и читателем, спокойная уверенность в том, что слова послушаются песнопевца и лягут в единственно верном порядке на лист бумаги — эти «есенинские» свойства достаточно редки. В стихотворениях Валерия Сухова с течением лет они проявляются всё чаще...». Предлагаем ознакомится со стихами и наших читателей: ТЕРПЕНЬЕ Занесённая снегом Россия. Позабытая Богом земля. Тяжкий крест до небес возносила, Подставляя, как плечи, поля. Видно, русское нужно терпенье, Чтобы верить под вражьей пятой: «Это с божьего благословенья Русь за муки назвали святой!». СЕНОКОС «Хорошо косою в утренний туман Выводить по долам травяные строчки…» Сергей Есенин О росу косой звеня в утреннем тумане, Дед косить учил меня на лесной поляне. Васильковая роса осыпала звенью. Но не слушалась коса и вонзалась в землю… Вдруг окрепли крылья рук — взмах взлетал за взмахом. И просохла на ветру потная рубаха. На душе так хорошо! По плечу мне горы! Вдруг пошёл, пошёл, пошёл сам легко и споро. Было радостно до слёз в благовест рассвета Первый свой пройти прокос по макушке лета. И, валок окинув свой, к роднику спуститься И его живой водой досыта напиться. Знал я счастье бытия!.. Смерть махнёт косою — На сырую землю я упаду с травою. За один последний миг жизнь перелистаю. Вспомню тот покос, родник… И росой растаю. ПРОРУХА «Край ты мой забытый» Сергей Есенин Гудела когда-то Затонная тишь. Закатом объято Семь сгорбленных крыш. От жалости сжалась Живая душа. Деревня осталась — Дорога ушла. Вздохнула старуха: «Господь, ей прости, Что с нашей прорухой Не по пути». МОЛИТВА «На краю деревни старая избушка, Там перед иконой молится старушка…» Сергей Есенин Помню, я смеялся над бабкой, Уверял её: «Бога нет!». И крестилась она украдкой На божницы закатный свет. Так бывало: лишь рассвело, Я глаза открывал: «Да спи ты!» — Бабка день начинала с молитвы И молитвой кончала его. И мне это смешным казалось. С той поры прошло много лет. Одна в доме она осталась. Все разъехались. Помер дед. Детство светит магнитным светом. По нему сверяем судьбу. Потому пришёл за советом Я в родную свою избу. Поклонившись с порога бабке, Шапку снял я и, сев на скамью, Под иконами в красной рамке Всю родню увидал свою. В притолоке качнулось, Тихо скрипнув, для зыбки кольцо. И знакомо вдруг усмехнулось Мне со снимка моё лицо. За окошком метель бесилась. Тёмен ликом был скорбный Спас. Здесь святая душа молилась За её позабывших — нас. Богоматерь смотрела с мукой. Сердце сжалось от боли в комок... Помолись, родная, за внука. Чтобы верой спастись он смог. ДЕТИ РОССИИ «Мы – дети страшных лет России…» Александр Блок Мы — заблудшие дети России. Сколько раз нас сбивали с пути Новоявленные мессии! Новопризванные вожди! Возносились они над нами И калифами были на час. Русь насиловали, распинали! А она — молилась за нас. Чтоб бесовством переболели И душой исцелились навек. Перед Родиной на колени Упадём покаянно в снег. Посреди её бездорожья На распятии всех путей. И Россия, как Матерь Божья, Не оставит своих детей. ДУХ ПОЭТА «Нет! Весь я не умру». А.С. Пушкин Грянул выстрел у Черной речки! На сугробы упала тень. И зашло солнце русской речи. Стал, как вечер, сумрачным день. И от муки невыносимой Больше жить не хватило сил… У склоненной над ним России Он морошки лишь попросил. Так почил Александр, раб Божий... Чтобы смуту унять, от греха Гроб, прикрыв роковой рогожей, Увезли из столицы в снега. И зачем на Руси раздоры?! Застывала, как кровь, заря... Схоронили Святые Горы Ростом с мальчика бунтаря. Как до боли мало отпущено Ему было мятежных лет… День рождения есть у Пушкина, А другой – черной даты – нет! Дух поэта — свободы ветер Реет, стены темниц круша! И по-пушкински верить в бессмертье Начинает наша душа. ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ В ТАШКЕНТЕ Что может быть страшнее смерти? Когда уже надежды нет… Военный госпиталь в Ташкенте. Калеки в восемнадцать лет. Мать, дрогнув, входит в дверь палаты. Кровати выстроились в ряд. На них, как на крестах распяты, В бинтах её сыны лежат. Им соловьи любви отпели. Не нянчить матери внучат. Распилами берёз в апреле Обрубки тел кровоточат. Войной изломанные жизни. Нет рук и ног, а всё болят. И как немой укор отчизне, Глаза тех стриженых ребят. ПАСТОРАЛЬ Мне никогда не забудется «Пастораль» родного села: Пьяную мать по улице, Потупившись, дочь вела. А у колодца соседки Кивали, им глядя вслед: «Уж в детдом бы и то лучше Светке! И куда глядит сельсовет. Нюрка совесть совсем пропила! На пол-литру детей променять! Раньше дочка отца водила. А теперь она водит мать...». Сапоги в колее дороги Увязали, жижей давясь. Вдруг разъехались в стороны ноги, И упала мать прямо в грязь. Улыбаясь, она лежала. Задралось её платье с боков. И похабно над нею заржала У пивнушки толпа мужиков. И тогда зарыдала девчонка! Всё терпенье иссякло к концу. И вдруг стала худою ручонкой Мать хлестать по тупому лицу! «Ты слышишь! Мне стыдно, мама! Лучше умри! Не пей!» А мать ей в ответ кивала: «Убей меня, дочка, убей!» Гогот пьяных в толпе стал глуше. А потом и совсем затих. Видно, что-то проникло в души. Опустились глаза у них. Одного же перекосило. С сердцем бросил он, искривясь: «Господи! Мать Россия! До чего же ты допилась!» ЩЕГЛЁНОК «Мне на плечи кидается век-волкодав…» О. Мандельштам Такая уж была пора. Певцы равнялись на усы. И слизывали с топора Кровь на морозе, словно псы. Потом под грай вороньих стай Картаво каркали: «Вра-ги!» И с корнем вырывала сталь Прилипшие к ней языки. Щеглёнок воронам не в масть. Он в клетке. Песня его спета… Но век сломал стальную пасть О хрупкую гортань поэта! ПОХОРОНЫ ДЕДА Бывают странные совпаденья. Они оставляют на сердце след. Пришла из деревни в мой день рожденья Телеграмма: скончался дед... Я не забуду тот день в декабре. Морозы тогда стояли под сорок. Шли мы к кладбищу на горе. Снег под ногами взрывался, как порох. В поле нас встретил пронзительный ветер. Обметала позёмка сугробов края. От ледяного дыхания смерти Как-то роднее вдруг стала родня. И долго-долго смотрел нам вслед Молоденький ельник, посаженный дедом... Вот, говорят, в ногах правды нет. А я бы мог поспорить об этом, Вспомнив корявые корни-вены Да пару разбитых солдатских сапог. Из райбольницы после гангрены Дед умирать вернулся без ног... Гроб на плечах всплыл на гору, как лодка. Захлебнувшись, замолк похоронный марш. И в тишине причитала тётка: «Папанька! Жалельщик наш!» Небо высокое стало суровее. Смертно белело поле окрест. Вкопан был в мёрзлые комья надгробия Комлем — дубовый обтёсанный крест. Цело тело или короче — Всех, как мать, принимает земля... Умер дед двадцать первого ночью — А наутро — родился я. ПРОЩЕНИЕ «Меня, великого грешника перед Родиной, сама Родина простила». А. И. Куприн Снисходительно блудного сына Принимала в объятья страна. Иссякала былая сила На чужбине у Куприна. Скуден быт эмигрантских буден. Сплетни — мухи в сетях паутин: «О любви снова пишет Бунин. И по-прежнему пьёт Куприн». Колесом судьба переехала. Не прижился среди парижан. И всё больше походит на Чехова Поседевший «татарский хан». Лик России на панагии. В горле — с пашни российской ком. Волком выл он от ностальгии: «До Москвы хоть сейчас пешком!» По кровавому насту с хрустом Босиком босяком нагим. Что такое «шестое чувство»? Любят Родину чувством таким! Жить надеждой на возвращение. Даже думать о том не сметь… Даровали ему прощение, Дав на Родине умереть. Даровала грехов отпущение Благороднейшая страна, Принимая за укрощение Возвращение Куприна. РОДНИК Я воду пил из родника, Обняв замшелый сруб. Срывались каплями века С моих дрожащих губ. И на меня смотрела Русь Из бездны, словно миф. На материнский лик молюсь, Колени преклонив. Исток обжёг устами струй Горючих русских слёз. Земли родимой поцелуй Так я в душе унёс. ПРЕДТЕЧА «То Китеж новый и незримый.» Николай Клюев Стоял на паперти средь нищих и старух Поэт без шапки, словно скорби дух. И пересохшие раскрыв уста, Просил он милостыню именем Христа. А снег кружился пеплом Погорельщины Перед глазами верящими — вещими: «Покуда Русь распята на кресте, — Лежать Жар-птице в вечной мерзлоте». Но Китеж прозревал в небесной сини Предтеча воскресения России! В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ Не в Вифлееме — за тысячу вёрст — В русской деревне родился Христос. Не в сказке евангельской, а наяву В Богом забытом селенье — в хлеву. Плавно вздымались сугробов холмы. Волки голодные выли из тьмы. Издалека шли с дарами волхвы На свет звезды и по следу молвы. Грудью кормя, улыбалась Мария. Сила незримая дверь отворила. И, узнавая родимую плоть, Благословил Русь на муки Господь. МАРИЯ Россию распри истерзали! Судьба на муки обрекла. И беженкою на вокзале Мария сына родила. И молча милостыню просит, Ребёнка замотав в тряпьё. Бывает, мелочь кто-то бросит, Наткнувшись на глаза её. Они бездомны и бездонны. Их солью выела беда! Нет молока в груди Мадонны. И нечем ей вскормить Христа. СУХАЯ СТЕРНЯ В поле боли стою. И сухая стерня Душу ранит мою, Как гвоздей острия. Под колючим дождём На колени склонюсь. Я к тебе пригвождён, Как к распятию, Русь. ИСХОД «И в небесах я вижу Бога.» М. Ю. Лермонтов Огромной огненной купелью Кипел полночный небосвод. Поэт не спал перед дуэлью — Предчувствовал её исход. Свеча погасла на рассвете. Растаял пепел без следа. И что писал он перед смертью, Мы не узнаем никогда. Какие строки родились Под чёрным дулом пистолета? На сердце кровью запеклись Последние стихи поэта… Судьбе доверился он слепо. И роковой замкнулся круг. Упав на землю, обнял небо Раскинутым изломом рук. Открылась звёздная дорога К вершине тверди голубой. И в миг последний образ Бога Поэт увидел над собой! ВЕРА Половодьем разлился закат вдалеке. Я с крутого обрыва спустился к реке. И увидел, как вдруг от прощальных лучей Загорелись на вербе сердечки свечей! Протянул к ним озябшего сердца ладонь — И согрел меня верой их мягкий огонь. ЗАКАТ Оплавились рябин кусты. Закат. Сугробы и кресты. В могилах — бабушка и дед. Я не был здесь уж тыщу лет. Горю на медленном огне И голову клоню повинно. Как захлестнула сердце мне Оборванная пуповина! СТАРЫЙ ДОМ Подкатил мне под горло ком. Вновь я вспомнил родимый дом. Покосилось его крыльцо. Почернело для зыбки кольцо. По-старушечьи сгорбилась матица. И моя жизнь под гору катится. Вспомнил я на закате дня, Как гуляла моя родня! Дом для праздников был не тесен. Сколько спели в нём русских песен! Годы шли… И в последний раз Он собрал на поминки нас. Смертным холодом печка дышит. Оседает могилой крыша. Умер дом, как родной человек. И занёс его окна снег. ГОРЬКАЯ ПОБЕДА Мой дед не любил вспоминать о войне. Забывшись, ночами стонал он во сне. Сердце изранили грани осколка. От боли ему помогала махорка — По-солдатски крепка и горька. С самокруткой однажды застыла рука… Я случайно нашёл в пожелтевших бумагах Орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»… Нет! Не рассказывал он о войне. Знать от того мне горше вдвойне, Что и безвременной смертью деда Оплачена горькая наша Победа! ВЕСЕННИЙ ПРИЗЫВ Остриженные тополя Затылками блестят. Тобою затянулся я, Последний бросив взгляд. Вдруг всё в груди оборвалось! Так поцелуй обжёг... И горький дым твоих волос Глаза мне заволок. ПОЛЫНЬ С холма окину взглядом склон. Волненье душу заколышет. Полынь взяла меня в полон. Она вселенским горем дышит. И боль от времени больней. Ее не вырвать, словно жало. Родную землю до корней Обжёг огонь степных пожаров. Где билось полымя — полынь. Седое поле — пепелище. Полынь — куда глаза ни кинь. Над ней по-скифски ветер свищет. Сорвёшь полынь — и сам не свой. В жару, как погорельцу в стужу, Святой и горькою тоской Полынный дух сжигает душу. РУССКАЯ СКАЗКА Я с небес в степное разнотравье Соколом у камня упаду. Словно вёрсты — крылья разметаю. И на росы расколю беду. Обернусь я молодцем плечистым, Оседлаю доброго коня. Три дороги есть во поле мглистом. Каждая дорога — для меня. Нас на то и матери рожали, Чтобы в путь опасный провожать. Заповеди каменной скрижали Наугад Ивану выбирать. Мёртвого меня живой водою Старый ворон сможет воскресить, Чтобы я с царевной молодою На пиру смог мёд и пиво пить. Все мы, люди русские, по сути Сказочной мечтой в душе живём. Только Русь, как витязь на распутье, Замерла в раздумье роковом. Вороные тучи над полями. Кровью налились глаза росы... Сыновья полёгшие — костями Насмерть в землю русскую вросли. СВЕЧА «Сбились мы. Что делать нам!» А. С. Пушкин «Бесы» Русский храм — свеча из воска. Света горестная горстка. Сквозь века, метель и тьму Мы идём, идём к нему. Ослепил глаза буран! «Сбились мы. Что делать нам?» — Не видать ни зги окрест. Осенит нас звёздный крест — И засветится дорога. Русь — свеча в руке у Бога! Не задуть её ветрам. Светит душам русский храм. ПОЛЕ БОЛИ О, бескрайнее русское поле! Поле брани и поле боли, Здесь тоски журавлиный клин Так пронзить может грудь один. Здесь в могилах глубоких ран Безымянных не счесть семян. Нараспашку душа у пашни. Обнажаются корни наши. А до неба путь так далёк... Сердце смяв, как земли комок, Упаду я на полпути — Поле боли не перейти. СУМЕРКИ Всё меньше вешнего тепла. Всё больше холода осеннего. «Ну что же … молодость прошла» — Вновь вспоминаю я Есенина. Сгустились сумерки в душе В морозный вечер одиночества. Мирюсь со многим я уже. И многого уже не хочется. Скудеет в чувствах человек. Душа, как почва, замерзает. Лежит на сердце первый снег. И он теперь уж не растает. ПОДОРОЖНИК У дороги растёт подорожник От росы предрассветной седой. Если кто-то в пути обезножит, Исцеляет он силой земной. Мать-земля оберегом с детства Так отводит от нас беду. Лист с прожилками, словно сердце, Осторожно на рану кладу. Полегчало — и слава Богу. И не так уже страшен нарыв. А наутро опять в дорогу, О страданьях былых забыв. Подорожник останется в поле, Где татарник, ковыль и осот. Если душу сведёт от боли, Её сердце земное спасёт. ЖУРАВЛИНАЯ НОЧЬ Май играл журавлиное рондо, Пальцев стаю пуская в полёт. Томно ныла струна горизонта Всю весеннюю ночь напролёт. Талым снегом дышали озёра. Отходила, теплея, земля. И сводило тоскою простора Душу, словно крыло журавля. РОДИЛИСЬ ПОЭТЫ В ОКТЯБРЕ Родились поэты в октябре. Ночью — Лермонтов, Есенин — на заре. Золотой метелью Русь заносит Ясная и пасмурная осень. Расстелился голубой туман От приокских далей — до Тархан. В тучи обращает облака Демона гнетущая тоска. Ветер закрутил кленовый лист. От земли до неба путь кремнист. Дождь косые забивает гвозди. И горят рябиновые грозди! Так на взлёте обрывает жизни «Странная любовь» — любовь к Отчизне… Русская душа жива, пока В ней поёт тарханская тоска, Песней константиновская грусть, Как рубаху, разрывает грудь! СТЕПЬ «А моя мать – степь широкая.» М. Ю. Лермонтов У татарника — медовый запах, Но роднее горькая полынь. Не перестаёт о сыне плакать Зноем горя выжженная синь. «Странная любовь» — любовь до боли. И не всем её дано понять. Только степь ему была, как мать. И о ней он тосковал в неволе. У горы Машук в чужом краю Перед смертью родину он вспомнит. И полынь седая тихо склонит Над поэтом голову свою... СПЛЕТЕНИЕ КОРНЕЙ Мой дед был лесником, а прадед — пахарем. И клин земли их, сохами распаханный, От пота мокрый был, от засухи — сухой. Врос в супесь крепко корень родовой. Не для наживы жили — для души. Дед лес оставил, прадед — поле ржи. От тесного сплетенья их корней Земля родная — мне ещё родней!