Ирина Апексимова: Я стала директором Театра на Таганке, взяв себя на «слабо»
- Фото предоставлено пресс-службой
СУдалось ли за два года уладить ситуацию с бунтами в театре или это стало частью ежедневной рутины?
Когда я только пришла в театр, складывалось впечатление, что его сотрудники живут в прошлом, как в фантастическом фильме. Внутри у них что-то бурлило, но это было интересно только им самим. Были семь или восемь человек, которые решили устроить бунт — они до сих пор занимаются бумагомаранием, раз в два дня пишут письма, жалобы, — ну и бог с ними.
СЭто профсоюз протестует?
В театре сегодня есть три профсоюза. Первый, самый многочисленный, включает в себя работников всех цехов театра: актеров, бутафоров, осветителей, монтировочный цех и т. д. С ними проблем не возникало и не возникает. Еще есть профсоюз из трех человек: реквизитор и уволенные за прогул работник литературной части и актриса. И наконец, есть еще одна профсоюзная организация, по-моему, из восьми человек, которая и занимается «эпистолярным трудом».
СКогда Департамент культуры Москвы назначал вас на должность директора, вы представляли себе ситуацию в театре? Почему вы согласились?
Было интересно — предложение было очень серьезным. Я всю жизнь делаю шаги, от которых другой, нормальный, человек отказался бы на моем месте. Я думала: смогу или не смогу? Как будто я сама себя взяла на «слабо», не особо раздумывая над проблемами, с которыми придется работать. Сейчас это уже мой театр — я два года из него не выхожу и оставляю здесь много сил. Самое сложное для меня — по-новому заявить об этом театре, чтобы зритель знал, что главное здесь — не бунты, а интересные спектакли.
СВы и директор, и худрук? Или в Театре на Таганке нет официального художественного руководителя?
Официального — нет.
СНасколько это типичная модель работы театров?
В последние пять лет такое часто встречается. Олег Меньшиков, Евгений Миронов, Сергей Безруков стали художественными руководителями с директорскими функциями. У меня ситуация обратная: я пришла в театр как директор с функцией худрука. Сейчас Театр им. Моссовета работает по такой же схеме — директорский театр.
СЗначит, вы больше администратор, чем куратор?
Трудно сказать, какой работы больше. Иногда дни бывают целиком посвящены административной работе, иногда, например, по субботам и воскресеньям, работаю только художественным руководителем. Разумеется, я делаю это не одна — в театре есть высококомпетентный экспертный совет.
СНе выгораете?
Наверное, выгорают те, кто достиг своего профессионального потолка. Мне же еще далеко до этого: каждый день учусь и сдаю экзамены.
СНедавно в Роттердаме вы играли в спектакле с Гошей Куценко.
Я не оставляю свою основную профессию: ее нельзя предавать, она за это очень сильно мстит. (Смеется.) Играю в двух спектаклях — в «Скамейке» с Гошей Куценко и в «Игре в правду», тоже с Гошей Куценко, Дмитрием Марьяновым и Константином Юшкевичем — это моя отдушина. И это очень поддерживает в директорстве — дает ощущение, что я всегда могу отсюда уйти.
СКаким был ваш стиль работы в начале — увольняли, стучали кулаком по столу?
Нет, кулаком по столу — не мой стиль. Когда я пришла, театр вообще не работал — они ничего не играли. Труппа притом достаточно большая — больше 150 человек. Всю эту компанию нужно кормить, и кормить ее можно только трудом тех актеров, кто выходит на сцену каждый день. В первый год я не продлила шесть срочных контрактов. Некоторые из старейших работников ушли сами — не были согласны с новой системой работы. Они прожили в этом театре всю жизнь и очень хотели бы оставить все как прежде. Но жизнь на месте не стоит, и невозможно превратить театр в мавзолей памяти светлых семидесятых.
СУ вас есть представление о том, какой у Театра на Таганке должен быть имидж? Какие ассоциации должны возникать у людей, когда они слышат это название?
Ассоциации с живым, современным, неординарным театром. Режиссеры, которые работают в театре, пришли из театральной лаборатории «Репетиции» — молодые, злые и, главное, талантливые. Они ставят спектакли, проникнутые современным ритмом, сообразно с их ощущением времени.
С«Репетиции» придумали вы?
Да. В экспертный совет, о котором я говорила, вошел театровед и искусствовед Видас Силюнас, который был моим педагогом в Школе-студии МХАТ, а много лет назад он был советником Юрия Любимова в этом театре. Я пришла к нему советоваться и попросила помочь в выстраивании художественной линии театра. Он, в свою очередь, пригласил известного театрального критика Елену Груеву, эксперта премии «Золотая маска». Она круглый год ездит по всей стране, смотрит, кто, что и где ставит, и отбирает претендентов на премию. Груева и начала приглашать режиссеров на «Репетиции». Условия проекта были достаточно сложными: сделать спектакль практически за неделю — не полноценную постановку, конечно, а эскиз. В 2016 году у нас было семь премьер — все спектакли вышли из «Репетиций», в том числе и наш свежий музыкальный триллер «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит» Алексея Франдетти. К нам пришел и Денис Бокурадзе, который работает в Новокуйбышевске. За ним гоняются все театральные компании Москвы, чтобы он им что-нибудь поставил. Летом мы презентуем его спектакль «Старший сын», который тоже был придуман на «Репетициях».
СНасколько театральный язык молодых режиссеров отличается от того, к которому вы привыкли, играя на сцене?
В театральном языке все новое — это хорошо забытое старое. Все модные тренды — иммерсивность и так далее — они уже были. Когда-то Анатолий Васильев ставил здесь «Серсо», в котором уже начиналось то самое разрушение «четвертой стены». Спектакль Любимова «Десять дней, которые потрясли мир» начинался с того, что актеры встречали зрителей еще у выхода из метро. Вот вам и иммерсивность. Несколько лет назад началось сумасшествие по постановкам балетмейстеров в драматических театрах. Все тогда закричали, как это круто, как это ново — спектакли без слов. А в 1992 году, когда я была актрисой МХАТа, у нас уже были пластические спектакли без слов для драматических артистов. У меня, в общем, нет ощущения, что я из «того» поколения, а наши новые режиссеры — из «этого». Это мой мир, я живу сейчас.
СМода на иммерсивность — результат работы театральных компаний, которые сделали «Черного русского» и «Вернувшихся». У них отличный маркетинговый отдел, который убедил журналистов в том, что такого на сцене точно еще не было. Что вы думаете о своем маркетинге?
Правильно выстроенная маркетинговая политика — это такое же искусство, как успешный спектакль. Только, в отличие от спектакля, который «выстреливает» сразу в виде аншлагов, оваций и наград, маркетингу нужно больше времени, не менее двух лет, для того чтобы люди начали иначе воспринимать это место и «тумблер» в их головах переключился. Я же как директор не могу себе позволить заниматься промоушеном одного спектакля, мне нужно создать успешную концепцию всего театра. Я не ставлю перед собой цель привести в театр всех, я хочу, чтобы на спектакли Таганки пришли люди, которые любят театр или хотят его полюбить, но пока не решили за что.С