Продолжительность выше среднего. О первом романе Максима Семеляка
— Ошибаетесь много, особенно в дебюте.
Но игра есть, — удовлетворенно пожурил Лоун.
Максим Семеляк, «Средняя продолжительность жизни»
В каждое из этих времен он делал что-то свое. В конце «святых» 90-х и благословенные 2000-е, о которых пойдет речь в романе «Средняя продолжительность жизни» (Москва, «Альпина. Проза», 2024), — бодро набрасывал смыслы в топку российской глэм-журналистики. На страницах «Афиши», «Птюча», «Татлера» и прочих модных изданий Семеляк привлекал внимание московской молодежи к музыкальным и культурным неформалам всего мира. Основным результатом, видимо, стало введение мятежной и не стыкуемой ни с чем фигуры Егора Летова в пантеон если не героев шоу-бизнеса, то «немых старшин» русского декаданса. Затем, в 2010-е, Семеляк как бы ушел ввысь по карьерной трубе: был главредом Forbes в Казахстане, The Prime Russian Magazine и Men’s Health в Москве и недолго возглавлял редакцию телеканала RTVI. Калейдоскоп эпох и смены декораций не вышибали Семеляка из редакторского кресла, но и не привязывали к нему. Панковский заряд и академический кругозор, а также удивительный дар дружбы с музыкантами и поэтами позволили ему, ни с кем не рассорившись и не впав ни в какую крайность, написать блестящие музыкальные биографии: как уже упомянутого Летова, так и и Сергея Шнурова с его сверхпопулярной в 2000-е группой «Ленинград». Ну а в середине 2020-х дебютный роман Максима Семеляка «Средняя продолжительность жизни» вошел в короткий список премии «Большая книга».
Это книга — лютый психоделический автофикшн о взрослении с элементами латентного сексоголизма и финальным падением из вертолета. Гремучая смесь жанров и стилей от Семеляка — весьма сильное психотропное средство, и для прочтения желательно иметь рецепт от лечащего литературного врача. Вот список «действующих веществ»: несколько частей набоковского ретрофутуризма (без сложной языковой игры, но со знакомой высокой абсурдностью) и несколько частей хантертомпсоновской потерянности в трех соснах (без лишних экспериментов с «веществами», но с куда большим надломом и деталями) настояны на обзорах музыкальных новинок с неочевидной ценностью материала, а также ЗОЖных брошюрах и эзотерических газетах. Добавлены экстракты урбанистической ностальгии по детству и архетипических разборок с фигурой отца и образом матери.
В воображаемом литературном рецепте могло бы значиться: предписано к прочтению в случае личного знакомства с автором, его книгами или статьями, жгучего интереса к внутреннему миру поколения Х, при проблемах во взаимоотношениях с родителями, алкоголем и противоположным полом. А также — при хронических несоблюдениях дедлайнов и неразборчивости в контактах с носителями экстравагантных религиозно-философских взглядов. То есть подойдет почти каждому.
Вкратце обрисуем сюжет. Молодой мажорный журналист, притворяющийся богемой (одиночество, пьянство и бытовая несобранность на фоне 40-тысячного гонорара за одну статью в невнятный журнал — и это в десятых годах нашего века!) приезжает в любимый с детства санаторий с пеплом матери в руках, дабы рассеять его над озером. Вот и всё. Основная интрига — состоится ли акт рассеивания пепла — пусть останется не раскрытой, но оцените объем текста и вопиющую лапидарность идеи! Со времен «Улисса» Джеймса Джойса и «В поисках потерянного времени» Марселя Пруста, наверное, не было наверчено столько слов вокруг настолько необязательного, расплывчатого сюжета. Однако если романы великих классиков модернизма всё-таки задумывались как энциклопедии момента, текстуальное проникновение в глубину мироздания, то «Средняя продолжительность жизни» принципиально уходит от любых внятных задач.
И это не связано с литературной неопытностью автора. Если Максим Анатольевич вместо того, чтобы в муках родить яркого, живого и неоднозначного героя, нарочно выводит свое лирическое альтер-эго не то чтобы размазней, но человеком максимально неконфликтным, бездеятельным и при этом гиперчувствительным, то это шаг сознательный. И на возможное «зачем?» от какого-нибудь романосенчинского круга читателей или строгого мэтра будничной литературной полезности (как пел Псой Короленко, «зачем такую длинную песню спел, что сказать ты этим хотел?») ответить можно с косоротой усмешечкой в духе всё того же Егора Летова: «А зачем снятся сны?»
Действительно, странно смонтированную периодическими выпадениями героя из реальности зыбь романа Семеляка иначе как пространством сновидения и не назовешь. Остроумие, лавина метких образов и высказываний, приятных деталей и точных, по-панковски неожиданных сравнений не удивляют, а просто радуют. В конце концов, книгу можно читать из любви к парадоксальному юмору и легкому, точному языку, представляющему в своей изощренности какую-то странную смесь Лимонова и Павла Пепперштейна (у последнего в прошлом году тоже вышел отдаленно похожий роман о детстве — «Бархатная кибитка»).
Кажется, именно о детстве, вечно зреющей боли недоговоренного и пустоте родительских квартир, секундах-эпохах, глядящих на нас с черно-белых, полароидных и цветных фотокарточек, и написал Максим Семеляк свой дебютный роман. Возможно, это стало той беспокоящей песчинкой-мадленкой, что заставила автора накрутить невообразимые, причудливые хитросплетения и узоры текста. Потому что, как ни крути, ни один из странных персонажей книги не становится собственно героем и центром сборки романа. Все они — лишь обрамление для печальной и трогательной истории задумчивого московского мальчика, который рано потерял мать и не сумел проститься с отцом, отгородившимся от сына коконом прохладной вежливости — то ли в ожидании первого шага, то ли в философском беспамятстве.
Всё это трудно понять, но не оценить массивный корпус «Средней продолжительности жизни» гораздо выше среднего — просто невозможно.