"Признание под дулом автомата". Отец Романа Протасевича и Франак Вячорка об "интервью" арестованного белорусскому госканалу ОНТ
В эфире Настоящего Времени мы попросили поделиться впечатлениями от увиденного и попытаться проанализировать это "признание" его отца, Романа Протасевича, а также советника Светланы Тихановской Франака Вячорку.
"У корреспондента госканала больше прав, чем у адвоката: его уже пять суток не пускают к Роману". Дмитрий Протасевич
— Хотел спросить ваше мнение по поводу этого разговора.
— Я целиком с вами согласен, что у нас корреспондент госканала имеет больше прав, чем адвокат, которого уже больше пяти суток не пускают к Роману. Что тут можно сказать? Это действительно ужас, что происходит. Мне как отцу очень тяжело. Если кто-то смотрел этот фильм, он может заметить, что у Романа постоянно идет внутренняя борьба между тем, что он должен сказать, и между тем, что он никогда бы в жизни не сказал. И это очень видно по лицу. Я уверен, что это последствия более чем недельного его пребывания в застенках СИЗО КГБ, издевательств, пыток. Сначала его пытались душить, избивали, сейчас видны следы от наручников. Сколько его в них держали – страшно даже предположить. Его запугали. И он теперь, неизвестно где находясь, может быть, даже какими-то психотропами его напичкали – я не знаю, наша власть не остановится ни перед чем.
Они сейчас пытаются представить, что Роман говорит то, что ожидают от него услышать. Якобы [среди протестующих] раскол, якобы он признается неизвестно в чем. Мы прекрасно знаем своего сына. Наш сын никогда не сознается в том, чего он не совершал. Некоторые говорят: "Вот он без бумажки говорит, сам признается". Вы понимаете, Роман – достаточно образованный умный сообразительный человек, он прекрасно понимает, что нужно говорить и о чем идет речь. Поэтому у меня нет никаких сомнений: то, что говорит Роман – это результат его запугивания, результат постоянного психологического, физического насилия над ним. Это результат того, что его просто-напросто запугали, пригрозили, может быть, жизнью девушки и его жизнью, я не знаю, мне сложно предположить и тяжело вообще об этом говорить.
— Когда я сегодня перед эфиром посмотрел эти фрагменты, ощущение действительно складывалось, что Роман говорит абсолютно свободно, он довольно веселый на этих видео. У вас есть объяснения такому поведению сына, которого задержали, посадили самолет ради него с перехватом?
— Да, у меня есть объяснения. Таких объяснений может быть два. Понимаете, я знаю своего сына достаточно давно, с самого рождения. Воспитывали, он рос, на моих глазах он становился умным, начитанным мальчишкой, он интересовался живо всем. И то состояние, в котором он находился и в первом фильме, и вот сейчас... В первом фильме он вообще как бы смеется, улыбается, рассказывает. Я как психолог могу сказать, что его состояние вполне объяснимо тем, что он находится в состоянии глубокого стресса. А реакции две у человека: либо он впадает в ступор, либо он начинает веселиться, бегать, совершать непроизвольные движения. Вот вторая реакция как раз и наблюдается.
У меня есть второй вариант: либо его просто напичкали психотропными веществами и заставляют говорить то, что нужно говорить, при этом предварительно запугав. Конечно же, он никогда не сказал бы таких слов сам.
— В этом эфире Роман оправдывает действия Александра Лукашенко и говорит, что его уважает, хотя раньше критиковал. Что он говорил вам о Лукашенко? Что он на самом деле о нем думает?
— Вы знаете, я бы не хотел это обсуждать в прямом эфире, что мы говорили с сыном по поводу Лукашенко. Мы мало говорили на тему политики, нас больше всего интересовало, как он живет, чем он занимается. Дело в том, что Роман в последнее время очень-очень много работал. Ему найти даже было [трудно] промежуточек, чтобы позвонить и поговорить, было очень мало времени. Он последние года два или даже больше работал практически по 12, иногда по 16 часов в сутки! Связываешься – он: "Папа, я работаю, я работаю, я работаю". И в отпуск он полетел-то... Три года ребенок не был в отпуске. Его просто коллеги заставили пойти в отпуск. И вот он полетел в Афины, видимо, совместил с тем, что необходимо было еще поснимать Светлану Тихановскую. Но его убеждения, я уверен, в корне отличаются от тех, что он озвучил. Абсолютно я в этом уверен, на 100%.
— Как вы с супругой сейчас переживаете этот момент?
— Скажите, как можно переживать такой момент, когда в центре Европы в XXI веке, совершив, как многие называют, и я присоединяюсь к этой оценке, акт государственного терроризма, просто похищают сына? Сейчас ему навешивают ярлыки через те же государственные СМИ, называют его и неонацистом, и фашистом, и экстремистом, и выродком, не имея при этом никакой доказательной базы. Где доказательства того, что он неонацист? Где он фашист, где он экстремист? А теперь, когда его Лукашенко захватил, начинается поиск: как бы его представить в средствах массовой информации в нужном для режима свете. Поэтому нет ничего удивительного, что его заставляют говорить то, что нужно. И я ни слову не верю в том, что говорит мой сын.
"Есть Роман Протасевич на свободе и Роман Протасевич в КГБ". Франак Вячорка
— Давайте сразу оговоримся: мы не знаем, при каких обстоятельствах записан этот разговор, потому что Роман Протасевич под следствием, он не на свободе, но при этом у него берут интервью. Но тем не менее из его уст звучат обвинения и в ваш адрес тоже. Он говорит, что вы якобы входили в некий секретный чат, там вы якобы давали указания, писали тезисы, по которым надо работать Nexta. Как вы можете это прокомментировать?
— Я могу прокомментировать, что у нас теперь есть два Романа Протасевича: Роман Протасевич на свободе и Роман Протасевич в КГБ. И это два разных человека. То, что мы слышали, видели, — это совсем другой Роман Протасевич, он говорит то, что ему сказали говорить. Понятно, что и слова, и формулировки, и то, как он преподносит информацию, и эти восхваления Лукашенко – это все результат пыток, это результат того, в какое психологическое и физическое состояние его повергли. Лукашенко устроил пыточную камеру не только отдельным людям, но и всему белорусскому народу. И состояние, в котором Роман дает это интервью, как бы необъяснимо логически.
В любом случае я скажу так: мы, что бы он ни сказал, что бы он ни сделал, сделаем все, чтобы его освободить. Потому что он заложник. Когда человек заложник, он делает разные вещи, и мы не знаем точно, какие у него мотивы и почему он так или иначе говорил.
— В этом же разговоре Протасевич говорит, что Народное антикризисное управление Павел Латушко якобы украл у Тихановской, что это управление должно было, по сути, быть кабинетом министров Тихановской. Что вы можете сказать об этом?
— Мы обсуждаем сейчас признание человека под дулом автомата. То, что он наговорил, там половина, понятно, это написано, половина – это какие-то размышления на тему. Мне просто даже нечего сказать. И я не знаю вообще, нужно ли, имеем ли мы моральное право обсуждать – тем самым в том числе подставлять Романа.
— Но если не иметь вашей позиции – тишина дает некую фору государственной пропаганде.
— Ну а что, мы сейчас будем все показания под пытками обсуждать всерьез? Мы дадим пропаганде еще такую возможность? "Ага, оказывается можно здесь защемить человека в тюрьме и создать нужный нарратив". Я думаю, что мы не должны играть именно по повестке Лукашенко. Он же хочет эту тему сменить: не он, оказывается, виновный в том, что угнал самолет и захватил заложника, а оказывается, внутренние какие-то разборки за этим стояли. Поэтому подыгрывать ему, обсуждая Романа и что он говорит, я не буду.
— Франак, хорошо, тогда что можно сделать и что вы будете делать для освобождения Романа Протасевича?
— В первую очередь – максимальное давление и изоляция Лукашенко. Нужно, чтобы за каждого Романа, за каждого заложника, за каждую жертву режима – это и Витольд Ашурок, и Степан Латыпов, который пробовал сделать суицид в суде пару дней назад, это Игорь Лосик, который несколько раз пробовал порезать вены – он нес ответственность и платил. Для этого нужно вводить максимально широкие санкции против Лукашенко, его пособников и тех предприятий, которые помогают ему держаться на плаву. Кроме этого, мы добиваемся максимальной изоляции так, чтобы ему было больно. Так, чтобы Лукашенко ушел или его убрали его же люди. Потому что именно он создал эту ситуацию. Он поддерживает кризис, он убивает этих людей в тюрьме и на улице.
Сейчас мы обсуждаем с представителями Соединенных Штатов Америки, Брюсселя, наших соседей, коммуницируем с Украиной – каким образом можно изолировать Лукашенко. Лукашенко уже изгой, но кроме того, что он изгой, он еще и террорист. А террористов надо наказывать. Поэтому дипломатическая работа, политическая работа, введение точечных санкций против людей, которые окружают Лукашенко, и секторальных санкций против тех секторов, которые поддерживают режим, – это решение. Сегодня начали работать американские санкции, в ближайшие недели Евросоюз рассмотрит санкции против секторов лукашенковских. И будем делать также все возможное, чтобы помочь людям на местах. Лукашенко держит заложниками людей: не выпускает, не впускает. Но нужно найти способы помогать людям, которые остаются внутри Беларуси.