Танец топора. Если есть жулик пуще моего, то я – святой!
Какое-то число друзей порвало со мной навек, из-за того что я их так или иначе описал своим несдержанным пером. Хотя по праву может дуться лишь один – названный мной по имени и способу мошенничества, поднявшего его на верх успеха. Укор же его был: «За что он, гад, меня продал? Не я же самый большой вор в стране!»
Это, кстати, главное оправдание всех наших жуликов: если кто-то ворует больше, я еще святой!.. Вот бы найти того самого крупного вора, такого абрамовича, чтобы уже не мог прикрыться никаким дерипаской!
Но виновен ли автор в том, что кто-то в выведенных им безымянно персонажах узнал себя как в зеркале? Как когда-то знаменитый адвокат Игорь Трунов подал на меня в суд за такую фразу: «Жила в городе Сочи одна тварь», – мол если оскорбленный явно узнается из написанного, это предмет иска. Правда, суд ему в том иске, посмеявшись, отказал.
Еще в одной моей заметке, как друг-поэт дал на корыстной почве петуха, узнали себя сразу трое лириков – и я заработал сразу трех врагов, один из которых даже посвятил мне едкие стихи:
Каков, однако, Росляков?!
Ну как в такого не влюбиться?!
Всем дал он фору в сто очков,
В грехах признаться не боится!
Чтоб вознестись – слегка упасть,
По душам грешных прослезиться…
И тайную скрывая страсть,
Он над поэтами глумится…
…………………………
Еврей же, слушая его,
От счастья тает.
Союз разрушен! Отчего?
Уж он-то знает...
Но коли я завел речь о друзьях, хочу сказать о настоящей дружбе, служившей мне порой единственным источником спасения. Есть такой писатель Гарий Немченко, в СССР он занимал одну из высших литературных должностей: заведовал отделом прозы в «Советском Писателе», главном издательстве страны. И проявил ко мне, ранимому, а потому преувеличенно драчливому юнцу верх чуткости: при всей моей бузе издал мою первую книжку, дав тем путевку в жизнь.
Я же, схватив не снившийся мне гонорар, даже не выставил ему бутылку коньяка – и уже много позже, после одной крепко проштрафившей меня статьи он мне звонит: «Ну что, брат, погорел? Не вешай нос, я тебе нашел работу, пиши телефон». Пораженный глубоко его участием, я звоню по тому номеру – и получаю с плеча старшего товарища аж полугодовой прокорм.
Тогда же меня впервые завело в блокадную Абхазию, где пенсия была – 5 рублей, а главное лакомство – буханка хлеба. И накануне Гарий, тоже не богач, с какой-то виноватой нотой говорит: «Там в Гаграх должен жить поэт такой-то, у меня вот есть две тысячи – не передашь ему?»
В Абхазии мне повезло найти нового друга – главу русской общины Геннадия Никитченко. Мы с ним заехали к старому другу Гария, который по той нищете всего-то и мог встретить нас бутылкой чачи с парой плодов хурмы. И когда я передал ему эти две тысячи с «большой земли», он чуть не разрыдался.
Вот что такое дружба – и народов в том числе! С Никитченко мы потом ударно поработали над паспортизацией Абхазии, за что Путин наградил его орденом Дружбы. Но чуждая ей путинская вертикаль в ответ заказала покушение на друга, от которого он еле спасся. И счел, что пострадал из-за моей обидной для чинуш статьи «Здравствуй, Абхазия!» с его портретом в Литгазете.
Ее редактор Поляков, цветущий патриот, с кем мы братались при осклабившихся секретаршах, после такой отдачи вовсе запретил им отвечать на мои звонки. Конечно, мне это было больно, но еще больней – за всю такую патриотику, до первого щелчка по носу, после которого она мигом рвет в кусты.
Никитченко, Герой Абхазии, прошедший не в пример московским трусам кровь и смерть, тоже долго держал обиду на мой худой язык. Я убеждал его, что без моих статей всю его акцию похоронили б вместе с ним втихую, но он отвечал: «Это у вас можно трубку брать, можно не брать, сегодня дружить, завтра предать.
А у нас в каждом доме – автомат, и за любой промах платят жизнью!» Что было правдой: его предшественника во главе русской общины Воронова, чье имя сейчас носит улица в Сухуми, за один просчет разрезали напополам из автомата.
Но друг – есть друг. И в очередную мою тяжкую минуту он, сам по горло в неприятностях, заехал ко мне сказать:
– Я сейчас из МИДа, замминистра велел порвать с тобой. Так вот, запомни: мой дом в Сухуми – всегда твой. Будет не на что приехать, я твою дорогу оплачу.
Но это только лирическая присказка. В конце концов неумение держать, как надлежит порядочному журналисту, язык за зубами лишило меня всякого литературного заработка.
Кстати сейчас все чаще пишущие «от себя» тоже живут чем-то еще – и хоть в этом есть своя печаль от потери радости получать за прямой труд, есть и свой плюс. Карманная свобода позволяет писать без оглядки на хозяев цепной прессы; ну а свободу слова дал всем Интернет. Но, как говорится, вырос лес – вырос и топор!
Когда в Интернете вспыхнул некий политический скандал, с сутью которого, безбожно вывернутой наизнанку, я был хорошо знаком, у меня зачесались руки извлечь ее на Божий свет.
Но опубликовать заметку на этот счет «ни у наших, ни у ваших» мне не удалось. Ибо, как сказал один лидер оппозиции, сейчас превыше всякой правды интересы политической войны, которую «не мы первые начали».
И у меня зачесались еще пуще руки довести ту неприкаянную правду до публичного ума – что неким чудом удалось: с одного ресурса, куда я вставил заметку «самотыком», она разошлась по всей сети. Ее стали живо обсуждать – тут я и встретился с этим новейшим топором.
Ко всякой брани, матерщине – этой даже лестной для автора реакции неравнодушных граждан – я привык давно; но тут зашла атака в ином роде. На одном, другом, третьем сайте, где была моя статья, возникли сотни как под копирку писанных комментариев, в основном трех видов.
Первый: «Многабукафф, ниасилил! Аффтар, выпей йаду! Убейся галавой ап стенку!» Второй: «Не думал, что приличный сайт опустится до такой дряни! Еще одна такая статья, и буду вынужден его покинуть». И, главное, третий: «Росляков, сколько тебе Путин отвалил?..» «Парень, судя по сливаемой им инфе, давно шуршит на ФСБ…» «Прогиб засчитан!» Ну и так далее...
На одном сайте среди прочих подобных отзывов оказалось с полтораста от одного лица, объемом раз в 15 больше самой статьи. То есть человек – если это был точно человек, а не какая-то машина – двое суток кряду не ел, не пил и не спал по мою душу!
Еще я обнаружил секту мазохистов, которые вешали на их страницах мои портреты – и учиняли против меня какие-то обрядовые пляски ненависти. «Ну и рожа! Ну и мразь!
Да он родился по ошибке! Читал – блевал!» Но зачем тогда читать, когда можно просто, сплюнув, пройти мимо? Но эти одержимцы словно жрут зазнамо тошнотворное для них, блюют, жрут вновь свою блевоту и опять блюют!
То бишь либо читатели совсем рехнулись, либо у этого безумия есть некая организующая рука. И она решила, значит, залепить меня вот этим ярлыком: «агент Путина» – и поди докажи, что нет! Кстати хорошую же репутацию заработал наш нацлидер, коль причисление к его сторонникам – вроде гражданской казни для порядочного человека!
Но пес бы со мной; беда, что вся борьба идей у нас уперлась в одно это: закопать противника любым путем. Не нравится писатель отраженьем в его зеркале, святое дело – это зеркало разбить; не разбивается – залить дерьмом! Раз брешет власть – неужто мы себе откажем в той же лжи?
Но ненависть к плохим властителям играет с ослепленными ей еще худшую шутку – служа задаче еще пущих гадов: снести вместе с плохой властью само государство. При этом последнее прибежище свободы слова Интернет превращается в средство отпетого вранья: де на войне как на войне – и святая цель, как в партизанской рельсовой войне, оправдывает все средства.
Но в мирной жизни ничего не выстроить одним этим зеркальным боем. Строительство страны возможно только на основе выстраданного плана, а такой никем не выстрадан пока и близко. Власть одержима сбережением себя, оппозиция – захватом власти и идеей-фикс свалить Путина любым, хоть тем же «рельсовым» путем.
«А что потом, а что потом? – ты спрашивала шепотом», – пелось в одной песне Евтушенко. Но наша протестующая слепота даже не спрашивает ничего подобного, свято веря, что стоит лишь, образно говоря, взорвать плохой, трухлявый мост – хороший сказочно возникнет сам!
В итоге всего этого фронтального вранья выборы, суд, пресса стали у нас полной фикцией; сколько-то не фиктивной осталась одна людская дружба, вывозящая хоть что-то на себе при крахе всего прочего. Но на такой утлой лодчонке не выплыть против атакующих нас внешних сил; а внутри страны даже наши малые, но более тесные в той личной дружбе этносы все пуще нагибают нас.
Так как у них не по 2-3 друга, как у русских – а по 200-300, готовых за сородича отдать кровь и взятку в полиции, и лжесвидетельствовать за него в суде. И этой их спайкой, при распаянности титульной нации, они будут все больше унижать ее – провоцируя к тому же отделению Кавказа, за которым грядет отделение Казани, Дальнего Востока и так далее.
Не надо отделять от нас Кавказ, он сам не хочет этого – но уважает только крепкую, не до конца помешанную на мздоимстве и лжи руку, которую там явил когда-то незабвенный генерал Ермолов. Не надо, повторяя 91-й год, западать на этот легкий путь: де только сбрось обрыдшую всем власть, как все устроится само! Еще одной такой победы, как победа демократов в 91-м, наша страна уже не вынесет.
Но что делать-то? Перво-наперво – не врать. Бороться – так за настоящее, за правду: именно ее уход со всех наших подмостков больше всего погружает нас в этот внутривенный хаос. Надо работать над собой, чего никому не хочется – а не пенять на зеркало, которым по какому-то самому большому счету и стал для нас Путин, отразивший в его обнулении нашу общую вялость и умственный отстой.
Но соблазн указанной топорной лжи одолевает, руки к ней так и тянутся, тем паче если их слегка позолотить. Приняв свободу слова за свободу гадить, как в чужом подъезде, в Интернете, мы с настоящих рельсов сходим в это черти что: кто кого перегадит путем всяких дурных троллей, ботов и тому подобной нечисти.