Генетика перед судом чести

Если нужно привести пример самой «гонимой» науки в СССР, то первая мысль будет о генетике. Хотя она была далеко не единственной — многие направления философии, кибернетика, социология, экология, теория относительности и даже некоторые разделы химии объявлялись псевдонауками, буржуазными пережитками, лженауками и т. д. Но если с философией и социологией можно было найти хотя бы какое-то рациональное объяснение, то как естественные науки становились «прислужницами капитализма», сегодня понять сложно.

А искать объяснение надо в том числе в советской идеологии, которой подход генетиков явно противоречил. Если всё предопределено, если всё зависит от генов, то о каком воспитании советского человека может идти речь? Гораздо понятнее и полезнее оказалась мичуринская агробиология, которая, кстати, имела к самому Ивану Мичурину лишь косвенное отношение. Ведь она гласила, что изменения наследственности определяются условиями жизни организма, то есть и растение, и животное, и, конечно, человека, можно воспитать нужным образом, и полезные признаки будут унаследованы. Тезис этот легко опровергался генетикой, поэтому с ней надо было разделаться. Занялся этим Трофим Лысенко, а также биолог Исаак Презент.

Босоногий учёный

Трофим Денисович Лысенко родился в Полтавской губернии, окончил училище садоводства, потом Киевский сельскохозяйственный институт, стал агрономом. После института отправился на селекционную станцию в Азербайджан. «От этого Лысенко остаётся ощущение зубной боли, — дай бог ему здоровья, унылого он вида человек. И на слово скупой, и лицом незначительный, — только и помнятся угрюмый глаз его, ползающий по земле с таким видом, будто, по крайней мере, собрался он кого-нибудь укокать. Один раз всего и улыбнулся этот босоногий учёный: это было при упоминании о полтавских вишнёвых варениках с сахаром и сметаной, — по-детски доверчиво улыбнулся, как улыбнулся бы каждый, кто ел такие вещи», — писал о нём в 1927 году корреспондент «Правды». Портрет не лестный, но, видимо, Лысенко оказался в нужном месте и в нужное время. Простого происхождения, труженик, добившийся хороших результатов с помощью специальных методов проращивания семян (так называемой яровизации), он стал символом того, как новое побеждает старое.

Часто упоминают о том, что Лысенко в начале своей карьеры пользовался поддержкой Николая Вавилова. Действительно, лысенковские работы по яровизации не были бесполезны: эксперименты по повышению стойкости различных видов сельскохозяйственных культур велись активно, и труды Лысенко с этой точки зрения имели ценность. Однако Трофим Денисович быстро понял, на что нужно делать упор: он обещал, что его работа, которая строилась не на законах «буржуазной генетики», а на мичуринских принципах, позволит поднять советское сельское хозяйство быстро: за считаные годы собирался вывести новые сорта, накормить народ, справиться с голодом и дефицитом. Если обычно на создание нового сорта требовалось около 15 лет, то Лысенко обещал сделать это за пять лет, а то и быстрее. Стоит ли удивляться тому, что именно он был обласкан властями.

Образцовый советский биолог

Судьба Антона Жебрака, казалось бы, похожа на судьбу Лысенко: тоже из глубинки, тоже всего добивался сам. Он родился в 1901 году в белорусской деревне Збляны. Убегая от Первой мировой, семья переехала в Тамбовскую губернию, Антон работал лесорубом, учился на политических курсах, когда ему ещё не исполнилось 18 лет, записался в Красную армию. Начал было продвигаться по политической линии, но после демобилизации поступил сначала в Петровскую (Тимирязевскую) академию, а потом в Институт красной профессуры. Год провёл в США, где проходил стажировку по генетике.

Жебрак был одним из ведущих учёных Белоруссии, работал в области экспериментальной генетики, выводил устойчивые к заболеваниям сорта пшеницы. Стал академиком, а после Великой Отечественной возглавил Академию наук БССР. При этом был, что называется, образцовым коммунистом: в 1945—1946 годах заведовал отделом Управления пропаганды и агитации ЦК КПСС, а в 1945-м в составе делегации БССР участвовал в подписании Устава ООН. И тем удивительнее, что именно он оказался обвинён в низкопоклонстве и раболепстве перед Западом и попытках оклеветать советскую науку.

Научное противостояние

В 1942 году в США, в Национальном совете американо-советской дружбы, праздновали десятилетие этой организации. В этой связи профессор Колумбийского университета Лесли Денн сделал доклад, посвящённый развитию науки в СССР, а в 1944 году опубликовал статью в авторитетном журнале Science. В ней были отмечены заслуги многих советских учёных, в том числе Вавилова, Дубинина, Кольцова, но Мичурин и Лысенко упомянуты не были, а также ничего не говорилось о дискуссии между генетиками и мичуринцами. На эту статью немедленно отреагировал другой американский генетик Карл Сакс, который подробно остановился на дискуссии Вавилова и Лысенко и следующим образом охарактеризовал последнего: «Его взгляды не являются ни оригинальными, ни еретическими, а просто архаичными». В этой же статье Сакс высказал сомнения в том, что советская генетика имеет хорошие перспективы для развития, так как она находится под сильным идеологическим давлением.

Прочитавший эту статью Жебрак, который в это время заведовал кафедрой генетики в Тимирязевской академии, решил, что такое выступление нельзя оставлять без реакции. Однако основная идея его ответной статьи была не защитить Лысенко, он хотел подчеркнуть, что советская генетика имеет большой потенциал и развивается в русле мировой науки. Разрешение на «ответ Америке» было получено, и в октябре 1945 года статья Жебрака также была опубликована в Science. В ней Антон Романович обращал внимание на то, что американские коллеги выступили с критикой советской генетики, подразумевая под этим работы Лысенко. А между тем, писал Жебрак, советские учёные скептически относятся к его взглядам, поэтому нельзя рассматривать науку в СССР так однобоко. «Академик Лысенко сделал попытку пересмотреть ряд основных положений генетической науки. Его взгляды многими советскими генетиками не только не были поддержаны, но, напротив, были подвергнуты резкой критике», — говорилось в статье.

Текст был одобрен всеми необходимыми советскими идеологическими инстанциями, однако статья появилась в журнале прямо накануне начала кампании по борьбе с тлетворной буржуазной идеологией. Инструментом этой борьбы должны были стать суды чести, постановление о создании которых Совет Министров СССР принял в марте 1947 года. В записной книжке Жданова главная задача судов была обозначена предельно просто: «Расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией». И уже осенью 1947-го перед таким судом предстал Антон Жебрак.

Суд и раскаяние

Идеологическое наступление на белорусского учёного повёл не Лысенко, а его единомышленник и сподвижник Исаак Презент. Он назвал журнал Science фашистским изданием, ведущего американского цитогенетика Карла Сакса — профашистским мракобесом, а об Антоне Жебраке высказался следующим образом: «Более интересно, до каких пределов низкопоклоннического пресмыкательства перед загнивающей буржуазной наукой может дойти профессор, живущий в Советской стране и в то же время тянущий одну и ту же ноту с г-ом Саксом. А ведь именно так и поступил профессор Тимирязевской академии А. Р. Жебрак, который в статье, опубликованной за границей, по существу солидаризируется с профашистом Саксом в оценке достижений нашей советской передовой школы биологов, мичуринской школы, возглавляемой академиком Лысенко».

В августе 1947-го статья той же тональности появилась в «Литературной газете», и подписана она была именами поэтов Суркова, Твардовского, а также ленинградского журналиста, популяризатора науки Геннадия Фиша. И снова Жебрак обвинялся в низкопоклонстве и желании единым фронтом с американскими учёными выступить против Лысенко. Следующая статья, в которой говорилось о союзе Жебрака с «американскими мракобесами», была опубликована уже в «Правде».

Через несколько месяцев партком Тимирязевской академии сделал вывод, что «дело Жебрака» подлежит рассмотрению на суде чести. 16 октября 1947 года ЦК Компартии Белоруссии освободил учёного от обязанностей Президента АН БССР. На следующий день дело разбирал Президиум Академии, и после пятичасового заседания у Жебрака случился инфаркт. Это, впрочем, не остановило «судей чести», и меньше чем через месяц после приступа Антона Романовича вызвали из санатория, где он проходил реабилитацию, в Москву.

Суд чести проходил 21−22 ноября 1947 года. По его итогам академику был вынесен общественный выговор, а самому учёному пришлось публично признать свою идеологическую недальновидность. Что, впрочем, не заставило его отказаться от своих взглядов. В ноябре же 1947 года он написал письмо секретарю ЦК ВКП (б) Алексею Кузнецову, в котором продолжал настаивать: «Защищать взгляды Лысенко в области генетики нельзя без потерь авторитета страны и авторитета учёного, претендующего на элементарные знания фактов данной науки. Взгляды Лысенко в области генетики аналогичны взглядам человека, который в области химии стал бы отрицать периодический закон Менделеева и все дальнейшие следствия из этого закона».