Убийство Распутина как первый акт революционного переворота
РI: В ночь на 17 (по новому стилю – 30) декабря 1916 года был убит старец Григорий Распутин. Крупнейший специалист по истории правых партий в годы Первой мировой войны, доктор исторических наук Андрей Иванов в своей статье разбирает основные мифы и легенды, которыми окутано это убийство, и на обширном историческом материале доказывает, что это преступление, представленное общественному мнению как попытка правых кругов спасти монархию, в действительности вполне может оказаться хорошо срежиссированным первым ударом по монархии – со стороны тех, кто стремился к ее свержению и добился своей цели в феврале 1917 года.
История знает немало громких преступлений, которые продолжают волновать общество спустя многие годы после того, как они произошли. Особенно это касается тех из них, которым суждено было стать предвестниками грозных потрясений: убийство в Угличе царевича Димитрия, смерть эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево, ликвидация Григория Распутина в Петрограде… Вокруг них с завидным постоянством продолжают рождаться новые версии, гипотезы, легенды, мифы и откровенные спекуляции. Последнему из перечисленных преступлений, справедливо названному одним из его участников «первым выстрелом революции», в этом отношении «повезло» особо: неординарная личность Григория Распутина оказалась настолько мифологизированной, что и спустя столетие продолжает вызывать ожесточенную дискуссию как в исторических кругах, так и в обществе в целом, причем оценки этого спорного персонажа русской истории расходятся порой самым радикальным образом.
Не претендуя на то, чтобы в рамках этой небольшой статьи раскрыть все тайны преступления, совершенного 100 лет назад, обратим внимание читателя на мифы и заблуждения, продолжающие бытовать вокруг этой кровавой драмы.
Как повелось со времен советской историографии, большинство авторов, включая сюда и сценаристов многочисленных фильмов, посвященных Распутину, продолжают излагать эту криминальную историю, опираясь в качестве главных источников на «дневник» правого депутата Государственной думы Владимира Пуришкевича, впервые увидевший свет в Киеве в 1918 году, и мемуары князя Феликса Юсупова, написанные уже в эмиграции.
Однако эти источники местами грешат не только неточностями, но и явной ложью.
Во-первых, вопреки своему названию, «дневник» Пуришкевича дневником не является, а представляет собой стилизованные для вящей убедительности под дневник мемуары. И убедиться в этом не трудно. Для начала, скажем, что до нас не дошли какие-либо другие дневниковые записи политика, кроме тех, что посвящены убийству Распутина. Кроме того, как заметил еще в 1923 году хорошо осведомленный кадет Василий Маклаков, бывший «консультантом» заговорщиков, в тексте Пуришкевича присутствуют ошибки памяти, невозможные для дневника, но вполне естественные для воспоминаний. И еще один момент – только крайне недалекий человек или хладнокровный маньяк (каким Пуришкевич, несомненно, не был) мог вести дневник накануне задуманного им преступления, подробно описывая в нем свои планы, состав заговорщиков и само убийство.
Но главное, конечно, не в этом, а в том, что мемуары Пуришкевича и Юсупова являются более чем своеобразными источниками – ведь это ни что иное, как изготовленные убийцами специально для публики, прижизненно выпущенные воспоминания, призванные оправдать совершенное ими убийство, описать его в том свете, в котором они были сами заинтересованы, и создать о себе благоприятное впечатление. Это был вынужден признать после выхода книг Пуришкевича и Юсупова Василий Маклаков, указывавший на многочисленные выдумки и высокопарный стиль этих мемуаров, более уместный для героической эпопеи.
«Для них (Пуришкевича и Юсупова – А.И.), – обращал внимание кадетский лидер, – убийство Распутина не беспристрастная история, а самый вопиющий эпизод их личной биографии; от них трудно ждать поэтому объективности и беспристрастия. Можно сказать больше: с того момента, как они сочли нужным, не ограничиваясь совершением убийства, еще подробно его описывать, они стали творцами легенды, в которой им принадлежала первая роль». Так что слепо доверять рассказам об этом убийстве убийц, выставляющих себя благородными патриотами, явно не стоит.
Но именно отсюда родился первый устойчивый миф, который продолжает тиражироваться в литературе и кинематографе ‒ непосредственным убийцей Распутина стал Пуришкевич.
Коротко напомним эту версию.
Заманив Распутина к себе на ужин, князь Юсупов почивает гостя вином и пирожными, предварительно начиненными доктором Станиславом Лазовертом цианистым калием, который почему-то не действует. Тогда заговорщики решают расправиться с объектом своей ненависти иначе. Юсупов стреляет Распутину в спину, тот валится на пол. После осмотра умирающего, заговорщики приходят к выводу, что пуля попала ему в грудь и нанесла смертельную рану. Пока остальные соучастники убийства занимались заметанием следов и уничтожением улик, Юсупов вернулся на место преступления, встряхнул, по его собственному признанию тело и вдруг… Распутин неожиданно ожил, поднялся на ноги и вцепился в князя. Вырвавшись из его рук, Юсупов побежал за Пуришкевичем, так как сам был уже без оружия. Подбежавший Пуришкевич уже не застал Распутина на месте, так как тот вырвался во двор. Догоняя жертву, депутат сделал несколько выстрелов из револьвера, окончательно сразив Распутина. В своем «дневнике» Пуришкевич в ярких красках описал этот момент такими словами: «Я бросился за ним вдогонку и выстрелил. В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе – промах! Распутин подал ходу; я выстрелил вторично на бегу – и… опять промахнулся. Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против себя в эту минуту. <…> Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтоб заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок».
Но так ли все было на самом деле? Есть веские основания сомневаться в правдивости этой версии. Эксперт Д.П. Косоротов, производивший вскрытие тела Распутина, пришел к следующему интересному выводу: «Выстрел произведен был, по моему заключению, почти в упор, слева направо, через желудок и печень с раздроблением этой последней в правой половине. <…> На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в область позвоночника, с раздроблением правой почки, и еще рана в упор, в лоб (вероятно, уже умиравшему или умершему)». Таким образом, рассказ Пуришкевича о выстрелах, сделанных им вдогонку сзади, не выдерживает никакой критики. Это в своих мемуарах подметил и бывший прокурор Петроградской судебной палаты С.В. Завадский: «Спустя около двух лет в гетманском Киеве, уже ютясь на чужой квартире, я как-то ночью прочел книжку В.М. Пуришкевича об убийстве Распутина. Отнюдь не думаю утверждать, что медицинская экспертиза не может ошибаться, я только отмечу здесь, что рассказ Пуришкевича не совпадает с выводами экспертов. Врачи, производившие судебное вскрытие, пришли к заключению, что Распутину были нанесены три смертельные раны: в почки, в печень и мозг; по мнению вскрывавших, после первой раны Распутин не мог жить более 20 минут, а все три были прижизненные, следовательно, третья должна была последовать за первой в промежуток времени самое большое около четверти часа, что находится в непримиримом противоречии с повествованием Пуришкевича».
Получается, что непосредственный убийца шел навстречу Распутину, сделав выстрелы в упор ‒ сначала в живот, а затем уже в голову. Да и крайне сомнительно, что сугубо штатский и близорукий Пуришкевич, имевший по собственному признанию лишь опыт стрельбы в тире, мог метко сразить Распутина в сумраке петроградской ночи…
Но если непосредственным убийцей не был Пуришкевич, то тогда кого и, главное, зачем, выгораживали в своих мемуарах участники этого преступления?
На этот счет сегодня существует две основных версии.
Разнясь в том, кто же все-таки сделал роковые выстрелы, обе эти версии сходятся в главном: имя этого человека не должно было быть замаранным в этой грязной истории, которую небезуспешно старались преподнести российскому и зарубежному обществу как «патриотический акт», совершенный русскими монархистами во имя «спасения» монархии.
Согласно первой версии, взяв на себя «почетную» роль непосредственного избавителя России от Распутина, Пуришкевич мог выгораживать другого участника заговора ‒ великого князя Дмитрия Павловича. Внук императора Александра II и двоюродный брат последнего самодержца, Дмитрий Павлович был офицером, отличным стрелком, призером Олимпийских игр и вполне мог бы прицельно выпустить в Распутина роковые пули. Примечателен в этом плане акцент, сделанный Пуришкевичем в «дневнике»: «Судьбе угодно было, чтобы я, а никто иной избавил от него [Распутина] царя и Россию, чтобы он пал от моей руки. Слава Богу, говорю я, слава Богу, что рука великого князя Дмитрия Павловича не обагрена этой грязной кровью – он был лишь зритель, и только. Чистый, молодой, благородный царственный юноша, столь близко стоящий к престолу, не может и не должен быть повинным, хотя бы и в высокопатриотическом деле, но в деле, связанном с пролитием чьей бы то ни было крови, пусть эта кровь будет и кровью Распутина».
Замечание довольно пафосное и наводящее на подозрения, хотя, конечно же, ничего и не доказывающее.
Но очевидно, что если именно великий князь Дмитрий и стал непосредственным убийцей, то произошло это не запланировано, спонтанно, ибо изначально предполагалось, что руки царского кузена должны были остаться чисты. Привлечен же он был заговорщиками для других, весьма прагматичных целей: как совершенно справедливо подметил генерал П.Г. Курлов, «привлечение к такому делу великого князя было стремлением гарантировать себя от ответственности», ибо по действовавшим тогда законам, оно могло быть рассмотрено только лично императором.
«Какому суду это дело подсудно? – развивал эту мысль директор уголовного департамента А.В. Лядов. – По принципу судопроизводства все сообщники должны непременно судиться в одном и том же суде; и по учреждению Императорской фамилии, великие князья подсудны одному Государю. Наш закон не предвидел случая сообщничества великих князей и обыкновенных смертных. Нет инстанции, в которой можно было бы всех их судить, не нарушив того или иного закона. Нет, следовательно, другого выхода, как не найти виноватых».
Вторая, ставшая популярной в последние десять лет, версия связана с участием в этом убийстве представителей британской дипломатической миссией в Петрограде. И она отнюдь не фантастична, так как соучастие англичан в этом преступлении сегодня можно считать уже установленным фактом. Как минимум, британцы знали о готовящемся преступлении и сочувствовали ему. 17/30 декабря 1916 года представитель английского командования в русской Ставке генерал Дж. Хэнбери-Вильямс оставил в своем дневнике запись, из которой следует, что ему в гостиничный номер «Астории» вечером позвонил репортер “The Times” Роберт Вильтон, сказавший следующую фразу: «Они добрались до него, генерал». «Это был конец Распутина», – сразу понял слова своего собеседника Хэнбери-Вильямс. Уже в 1930-е годы офицер британской разведки Локер-Лампсон также показал, что он знал о готовящемся убийстве Распутина. Посвящен в заговор был и близкий друг Юсупова офицер английской разведки Освальд Рейнер, который, по словам князя, «знал обо всем». Да и реакция британской прессы на убийство Распутина была весьма характерной – она ликовала, поздравляя «спасителей России» с избавлением страны от «германофила» Распутина.
Но есть также основания считать, что англичане не были лишь сочувствующими наблюдателями готовящегося преступления, и их роль была куда более весомой. Отставной офицер Скотланд-Ярда Ричард Кален и историк британских спецслужб Эндрю Кук, утверждают, что друг Юсупова Освальд Рейнер присутствовал в роковую ночь вместе с другими заговорщиками с самого начала, и именно он стал непосредственным убийцей, после того, как заговорщики-дилетанты самостоятельно не смогли справиться с задуманным. Английские исследователи также считают, что активными участниками заговора по устранению Распутина были находившиеся в то время в Петрограде агенты британской разведки капитаны Джон Скейл и Стивен Элли. Косвенным доказательством этой версии является письмо Элли от 7 января (нового стиля) 1917 г., писавшего находившемуся в это время в Лондоне Скейлу: «Хотя события не происходили точно по плану, наша цель явно достигнута. Реакция на уничтожение “темной силы” благоприятная, хотя были заданы некоторые неудобные вопросы по поводу более широкого вовлечения в это дело. Рейнер сейчас занимается тем, что прячет концы в воду…». К тому же, как утверждает Кук, после смерти Рейнера его племянница поместила заметку в газете “Nuneaton Observer”, с символичным названием – «[Он] присутствовал при убийстве Распутина».
Близкие Рейнера также рассказывали, что он показывал им ту самую роковую пулю, от которой наступила смерть Распутина – якобы, Рейнер ее нашел, чтобы не оставлять на месте преступления и сохранил на память. Отметим еще один примечательный факт – имя Рейнера стоит на обложке первого лондонского издания воспоминаний Юсупова об убийстве Распутина как переводчика. Поэтому резонно поставить вопрос: не являются ли мемуары князя плодом совместного творчества двух старых друзей?
О том, что англичане могли быть причастны к этому преступлению, в русских консервативных кругах говорили еще до революции. В одном из частных писем начала 1917 г., вскрытых Департаментом полиции, отмечалось: «Последние известия (наиболее достоверные) гласят, что Гришка <…> был устранен англичанами». В участии в этом преступлении британцев не сомневался и товарищ обер-прокурора Св. Синода князь Н.Д. Жевахов, возмущавшийся тем, что Пуришкевич оказался «послушным орудием в руках ненавистных ему англичан, присудивших Распутина к смерти из опасения сепаратного мира с Германией». Подозревал наличие «английского следа» и император Николай II.
Как свидетельствует английский посол Дж. Бьюкенен (который, по собственному признанию слышал о готовящемся покушении на Распутина за неделю до убийства), вскоре после совершившегося преступления, он был вынужден уверять русского царя, что его подозрение насчет «молодого англичанина, школьного друга князя Феликса Юсупова, в соучастии в убийстве Распутина <…> абсолютно безосновательно». И не о Рейнере ли шла речь, когда Феликс Юсупов и Дмитрий Павлович признались великому князю Александру Михайловичу, что принимали участие в убийстве, но отказались открыть имя главного убийцы?
Еще один миф заключается в том, что убийцы всячески старались скрыть следы преступления. Именно с этой целью, как пишут Пуришкевич и Юсупов, тело Распутина было вывезено и утоплено в Малой Невке. Но, как указывал в своем донесении в Лондон глава английской военно-разведывательной миссии в России полковник Самюэль Хор, вокруг проруби были, как будто нарочно, оставлены следы, что практически не оставляло сомнений, что в намерение убийц входило обнаружение тела полицией. И, скорее всего, так и было.
Ведь мало было убить Распутина, нужно было, чтобы об этом обязательно узнали.
Консультируя заговорщиков, Маклаков, согласно его собственным признаниям, настоял на том, чтобы смерть Распутина была «поставлена вне всяких сомнений», отвергнув первоначальный план вывезти тело на санитарном поезде Пуришкевича и бросить его в районе боевых действий, где никто не стал бы возиться с опознанием трупа какого-то мужика. Да и саморазоблачения Пуришкевича никак не вписываются в версию о том, что преступление собирались сохранить в тайне.
Еще до убийства Пуришкевич явился в комнату думских журналистов и заверил представителей прессы, что фигура Распутина не сможет помешать победоносному окончанию войны, поскольку он к 17 декабря будет убит, и что относиться к его заявлению надо серьезно, так как он лично участвует в заговоре. По ряду свидетельств тут же, в ночь убийства, Пуришкевич доложил дежурившим солдатам и городовому, что он – депутат Государственной думы – избавил Россию от Распутина. Более того, брат Пуришкевича ‒ Михаил сразу же после совершенного преступления позвонил в редакцию газеты «Биржевые ведомости», сообщив о совершенном «патриотическом акте», и назвал имя «убийцы». И цели своей Пуришкевич достиг.
Как отмечал в своих воспоминаниях жандармский генерал А.И. Спиридович, «к вечеру 17-го числа весь великосветский Петроград, посольства, думские круги, редакции, вся полиция – все уже были уверены, что Распутин убит и что убили его великий князь Дмитрий Павлович, Юсупов и Пуришкевич. “Биржевые ведомости” оповестили об убийстве весь Петроград. Этой осведомленности помогали и следы преступления, и сами участники дела. Пуришкевич послал в Москву телеграмму: “Все кончено”, и ее копия уже находилась у Протопопова».
Таким образом, можно констатировать, что Пуришкевич, пренебрегая всеми мерами конспирации (о которых он так много пишет на страницах своего «дневника»), с самого начала стал распространять легенду о «спасении» им России от Распутина.
Кроме перечисленных противоречий, вызывает вопросы и ряд других обстоятельств. Например, рубашка, в которую был одет Распутин, Пуришкевичу показалась кремовой (Юсупов называет ее белой), но согласно материалам следствия, она была голубой. Шуба убитого, как утверждает Пуришкевич, писавший, что в отличие от Юсупова он присутствовал при этом моменте, была утоплена вслед за убитым, но тело Распутина было извлечено из воды обернутым в шубу. Но если цвет рубашки в темноте, находясь к тому же в крайне возбужденном состоянии, еще можно было толком не разглядеть, то так запутаться в остальном едва ли возможно. Поэтому возникает вполне закономерный вопрос: не говорят ли перечисленные несообразности о том, что заключительные эпизоды этой криминальной драмы разыгрывались не только без участия Юсупова (в чем он сам признается), но и Пуришкевича?
Есть еще один миф, который оказался крайне живучим и продолжает тиражироваться до сих пор: убийство Распутина было хоть и криминальным, но патриотичным актом, так как являлось последней попыткой монархистов спасти царский трон.
Историк Г.З. Иоффе писал, что на устранение близкого царской семье человека могли решиться только правые, так как для оппозиции Распутин был «нужной» фигурой, и именно она должна была его «беречь» для дискредитации верховной власти. Однако Иоффе прав лишь отчасти: живой Распутин нужен был либеральной оппозиции только до поры до времени – пока шла подготовка к натиску на самодержавие. Но когда созданный антимонархической пропагандой образ Распутина выполнил свое предназначение, а к решительному штурму власти всё было готово, Распутина необходимо было ликвидировать. И сделать это было предпочтительно правыми руками, чтобы удар по самодержавию был еще ощутимее – ведь устраняя Распутина, правый Пуришкевич, аристократ Юсупов и член императорской фамилии великий князь Дмитрий Павлович, как бы подтверждали приписываемое «старцу» роковое влияние и «правоту» оппозиции.
Хорошо информированный контрразведчик генерал Н.С. Батюшин справедливо по этому поводу замечал: «В интересах революционной пропаганды Распутин должен [был] быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями». «Отчего его (Распутина – А.И.) не взорвали анархисты, а уничтожил Пуришкевич с Юсуповым и один из вел[иких] князей? – задавался вопросом публицист И.И. Колышко в своих мемуарах. – Над этим тоже не задумывались. А между тем, ключ к разгадке распутинской тайны, кажется здесь. Подготовила убийство Распутина российская демократия, совершила его аристократия. <…> Черносотенный Пуришкевич здесь опирался на радикала Маклакова, и обратно».
Думается, что прав известный охотник за провокаторами В.Л. Бурцев, полагавший, что «убийство Распутина должно было быть началом дворцового переворота. За ним должно было следовать, если не убийство царицы, то, по крайне мере, ее устранение от политической деятельности, как и замена на престоле Николая II другим лицом». Об этом же писал и лидер кадетской партии П.Н. Милюков: «в обществе широко распространилось убеждение, что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска». Соучастник убийства Распутина Маклаков признавался: «Идея дворцового переворота росла и крепла».
Характерны в этом отношении и рассуждения князя Феликса Юсупова-старшего, который 14 февраля 1917 г. писал великому князю Николаю Михайловичу о том, что хорошо было бы, используя отъезд императора в Ставку, при помощи генералов М.В. Алексеева и В.И. Гурко арестовать наиболее верных царю министров, а императрицу Александру Федоровну сослать в Ливадию. А сам Николай Михайлович, называющий в своих записках императрицу «стервой», считал, что убийство Распутина лишь полумера, так как «надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной». Сетуя, что после отъезда Пуришкевича на фронт и высылки великосветских заговорщиков за это дело некому взяться, князь-оппозиционер пришел к выводу, что для доведения дела до конца мог бы сгодиться другой «монархист», который был посвящен в планы устранения Распутина – В.В. Шульгин. «Шульгин – вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота!»
Сохранилось также любопытное свидетельство солдата Федора Житкова, который волею случая оказался дежурившим в день убийства Распутина во дворце князя Юсупова. В своих показаниях, данных ОГПУ в 1931 г., он обмолвился: Пуришкевич указал в тот день на то, что убийство Распутина – это «первая пуля Революции». В действительности именно так оно и было. «Первый выстрел революции, произведенный Пуришкевичем <…> чего стоил! – восклицал полковник-монархист Ф.В. Винберг. – Нельзя забывать, что этот выстрел был сигналом к началу открытого натиска на старую Россию». И трудно не согласиться с вердиктом, вынесенным консерватором Ю.С. Карцовым: «Убийство Распутина – преступление отвратительное <…> Прозвучало оно погребальным звоном и возвестило миру – приближается гибель Дома Романовых, и тысячелетнее свое существование русский народ кончает самоубийством».
Поэтому если монархисты, участвовавшие в убийстве Распутина, и стремились таким диким способом спасти монархию, то едва ли речь шла о сохранении на троне царствовавшей четы. На деле же это преступление и вовсе оказалось первым революционным актом, нанесшим русской монархии тяжелый удар. Оно как бы ставило точку в многочисленных мифах о всемогуществе рокового «старца», «безвольном» царе и «губящей» страну императрице-«немке». Раз Распутина убили люди, имеющие в обществе репутацию монархистов, значит, всё то, о чем говорила на протяжении ряда лет оппозиция, было «правдой».
Таким образом, в этом запутанном преступлении в единый клубок сплелись самые разные мотивы и интересы. Вдохновителям и участникам этого преступления определенно было что скрывать. Спустя всего лишь 2 дня после отречения императора Николая II от престола, 4 марта 1917 г. министром юстиции Временного правительства А.Ф. Керенским дело об убийстве Распутина было спешно прекращено, а его фигурантам было разрешено возвратиться в Петроград (отметим, что политическая амнистия по стране была объявлена лишь 6 марта). Как вспоминал прокурор петроградского окружного суда Ф.Ф. Нандельштедт, практический сразу же после февральского переворота он застал в приемной у Керенского Пуришкевича, прибывшего к новому министру юстиции по делу Распутина. «В каких тонах велась беседа этих двух политических полюсов – неизвестно, но следствием ее было распоряжение Временного правительства о полном прекращении дела…»
А вскоре тело Распутина было извлечено из могилы и в ночь на 11 марта в присутствии уполномоченного Временного комитета Государственной думы Ф.П. Купчинского сожжено, тем самым исключив возможность каких-либо дополнительных экспертиз. Продолжать расследование этого громкого преступления, в котором были замешаны представители страны-союзницы, признавшей государственный переворот в России и ее новую власть, Временное правительство было явно не заинтересовано.
Андрей Иванов
Источник