Сергей Иевлев: «Когда оформляешь музей, невольно погружаешься в историю»
Заходя в музей или осматривая выставку, мы прежде всего обращаем внимание на сами экспонаты, не задумываясь о том, что их расположение и оформление тоже результат чьего-то труда и плод чьей-то мысли. Художник Сергей Иевлев работает в области музейного интерьера и дизайна книг. Он родился в Ульяновске, но чувствует себя вологжанином, прожив в Вологде 45 лет. На его счету оформление экспозиций музея-квартиры Батюшкова, древнерусского искусства в Вологодском Кремле, музея «Вологодская ссылка», Музея кружева, Шаламовского Дома, а также музеев Великого Устюга, Кириллова, Белозерска, Устюжны, Харовска, Владимира, Суздаля, Великого Новгорода и Соловков.
Сергей Михайлович, многие музеи в Вологде и за ее пределами своим оформлением обязаны именно вам. Расскажите, как создается художественная концепция оформления музея? Из чего исходит художник? С чего начинается работа?
Это интересное занятие, потому что, когда делается музей, ты волей-неволей погружаешься в историю. Тебе приходится изучать факты, и это расширяет кругозор. Ты начинаешь больше понимать.
Сначала разрабатывается проект – это очень сложный процесс, надо всё согласовывать со многими людьми: с реставраторами, историками, искусствоведами, администрацией музея.
Дело в том, что создание музея в чем-то напоминает создание спектакля в театре. Идея будущей экспозиции обычно исходит от музейных работников, которые прекрасно знают свои фонды, понимают, насколько востребована та или другая тема, они пишут тематико-экспозиционный план, который и становится основным документом для художника. Художник знакомится с помещением будущего музея, думает, как лучше разместить все экспонаты так, чтобы зритель не устал, чтобы ему было интересно. Обычно интересным становится музей тогда, когда самому художнику было интересно работать с этим материалом. Делаются предварительные эскизы, обсуждается предварительная концепция музея, намечаются маршруты движения посетителей. Здесь просто необходимы споры, нужно рассматривать даже абсурдные предложения, лишь бы они были полезны для будущей экспозиции.
У всех свои взгляды, но, в конце концов, после долгих обсуждений мы приходим к компромиссу и находим общую идею. Продумываем в деталях все оборудование для музея, делаем чертежи, находим фирму, которая сможет воплотить наши идеи в жизнь. Дальше работают в основном монтажники, а я осуществляю авторский надзор.
Мне повезло, я профессионально общался в среде выдающихся представителей музейного сообщества, очень опытных музейщиков. Хочу назвать их имена: это Ирина Пятницкая, Галина Новожилова и Людмила Коротаева в Вологде; Алиса Аксенова и Алмасарида Тенеткина, Марина Быкова во Владимиро-Суздальском музее; Николай Гринев и Татьяна Казармщикова в Великом Новгороде; Антонина Андреева и Галина Чебыкина в Великом Устюге; Сергей Рубцов и Юрий Бродский на Соловках. А также замечательные искусствоведы, историки, реставраторы, хранители. Общение с этими людьми для меня очень ценно, я многому у них научился и частенько их вспоминаю.
Сергей Иевлев. Фото: cultinfo.ru
Требуется для оформления музея специальное образование? Где учились вы?
У большинства людей представление о художнике ограничивается тем, что это тот, кто пишет картины. Сейчас чем только художники не занимаются. И музейным дизайном в том числе.
Я учился в Москве на художественно-графическом факультете МГПИ имени В.И. Ленина.
В дипломе у меня было написано «учитель живописи и рисунка». После окончания вуза я по распределению прибыл в Вологду, но поработав учителем, понял, что это не мое. Потом около года преподавал в нашем политехе на факультете архитектуры. Но преподавание отнимает много времени, и на творчество его не остается совершенно.
В то время я еще много занимался живописью и графикой, вступил в региональное отделение Союза художников. В 80-е от нашей организации меня направили в Центральную экспериментальную студию Союза Художников СССР во Всесоюзный дом творчества «Сенеж». Я ездил туда три года. Обучение шло по два месяца. Там мы получали настоящую профессиональную подготовку в творческой группе Евгения Розенблюма. К нам приезжали читать лекции искусствовед и историк дизайна Олег Генисаретский, выдающийся теоретик дизайна и архитектуры Вячеслав Глазычев, архитектор Евгений Асс и многие другие. Под руководством Андрея Бокова, автора проекта музея Маяковского на Лубянке, а ныне президента Союза архитекторов России и академика Российской академии архитектуры, мы делали проект музея К.Н. Батюшкова в Вологде.
Музей-квартира К. Батюшкова. Фото: cultinfo.ru
Как вы готовили дизайн-проект будущего музея?
Работа была устроена таким образом: каждый человек, который приезжал на Сенеж, привозил с собой реальный заказ. Мы договорились, что будем от имени Вологодского музея предлагать разработку концепции музея Батюшкова.
В студии каждый презентовал свою идею. Из 20 проектов отбирали 5-6 тем, над которыми в дальнейшем работали. Я не был уверен, что музей Батюшкова пройдет отбор, но мы тогда очень удачно смогли нашу идею показать, рассказать и доказать ее необходимость городу. Евгений Абрамович Розенблюм – профессиональный музейщик. Он делал музеи А.С. Пушкина в Москве, причем оба: и на Пречистенке, и на Старом Арбате. Батюшков, как учитель Пушкина, был ему близок, и он взялся за этот проект.
Из 20 человек образовывались группы. В нашей группе было трое. Принцип у Розенблюма был жесткий: мы работали и днем, и ночью. Я даже не знаю, когда мы спали. Если удавалось где-то прикорнуть – это было везение. Розенблюм очень любил приходить часа в два ночи посмотреть, как кто работает. И если он видел, что кто-то бездельничает, то мог даже с творческой дачи выгнать.
Для него было важно, чтобы мы работали постоянно. Методологически это, наверное, правильно, потому что человек, который работает на износ, начинает генерировать больше новых идей. Нельзя не отдаваться целиком тому, что ты делаешь. И Евгений Абрамович постоянно подогревал наш интерес к работе: устраивал споры, дискуссии, которые вдохновляли придумывать что-то новое.
Все проекты тогда делались вручную, ведь компьютеров в 80-е годы в стране еще не было. Мы руками чертили, рисовали, клеили, делали объемные конструкции. Все это очень трудоемко, но очень здорово. Это я сейчас понимаю – а тогда, конечно, проклинал все на свете.
Идея создания в Вологде музея Батюшкова была правильной. Есть такое понятие – гений места. Для Вологды таким гением места является именно Константин Батюшков. Белов в Тимонихе, Рубцов в Николе, а здесь - Батюшков. Пусть в здании бывшей Мариинской гимназии останется педагогическое училище, но в особняке на Советском проспекте 20 обязательно будет когда-нибудь создан музей поэта.
Золотая кладовая. Суздаль. Фото: cultinfo.ru
Работа над оформлением какого музея вам запомнилась больше всего?
Не могу не вспомнить работу во Владимире и Суздале. Сначала это были Золотые ворота Владимира, где мы делали изменения и обновления в старой экспозиции, потом была работа в Суздале: двухэтажная «Золотая кладовая» в Спасо-Евфимиевом монастыре и «Древнерусское искусство» в трех залах Благовещенской церкви Архиерейских палат. Невероятно красивые изделия ювелирного древнерусского искусства и замечательное собрание икон. Работа в самом красивом городе России, возможность держать в руках настоящие сокровища – невозможно забыть такое счастье.
Очень интересно было работать в Великом Устюге, городе не менее красивом, чем Суздаль, Там мы делали отдел истории и отдел древнерусского искусства в церкви Вознесения.
В Великом Новгороде в общей сложности я с перерывами провел лет 15, работая в Новгородском музее-заповеднике. Мы построили там много экспозиций, переоборудовали почти весь административный корпус, сделали вестибюль и 14 залов древнерусской живописи, зал древнерусского резного дерева и несколько временных выставок.
Над экспозицией икон мы трудились долго. Работать нужно было аккуратно, в перчатках, придумывать специальные крепления для каждого экспоната.
Иконы, как правило, располагаются по хронологии: от самой древней. Расцвет новгородской иконописи приходится на XV-XVI века. Этим временем датируются потрясающие иконостасы из Рождественского собора Антониева монастыря и церкви Петра и Павла в Кожевниках. В этом же веке были созданы знаменитые новгородские таблетки. Они тонкие, левкас на паволоку наносился с двух сторон, изображенные на них сюжеты основных христианских праздников стали каноническими и многократно повторялись в дальнейшем. Для их экспонирования были придуманы специальные крепления.
В последнем зале музея древнерусской живописи разместили иконы XVIII-XIX веков. Этот период считается упадком в иконописи. Хорошо бы так «упасть»: когда мы монтировали последний зал, я просто влюбился в отдельные иконы – настолько они были замечательно сделаны. Там уже другие принципы, другое мышление, нежели в классической новгородской иконописной школе, но качество живописи потрясающее.
Икона "Апостолы Петр и Павел середины 19 века с серебряным окладом из экспозиции новгородского музея. Фото: cultinfo.ru
Очень большая работа была проделана во Владычной палате Новгородского кремля – это целый комплекс различных по своему предназначению помещений. Там собраны драгоценные изделия ювелирного искусства, богатые оклады икон, церковная и светская утварь из серебра и золота.
В палате расположена и удивительная келья архиепископа Иоанна. Это, пожалуй, самый легендарный владыка Великого Новгорода, первый архиепископ на Руси (ХII века). В летописях подробно описывалось, как он в рукомойнике (в нише мы подвесили похожий, но более поздний) обнаружил черта и верхом на нем слетал в Царьград (Константинополь). Легенда эта была очень популярна. Николай Васильевич Гоголь видимо вдохновился этой идеей для полета кузнеца Вакулы в Петербург. На стенах и потолке кельи бригада реставраторов во главе с Владимиром Сарабьяновым восстановила роспись XVII века, подробно повествующую об этом путешествии и о других подвигах святого архиепископа.
Мы предлагали ввести в келью трехмерную копию деревянной фигуры владыки Иоанна с крышки раки XVI века, чтобы усилить эффект его присутствия, но эта идея не реализовалась.
Для Владычной палаты мы придумывали конструкцию витрин, делали чертежи оборудования, светильников, витрин. В Вологде изготовили 14 светильников в виде тарелок с декоративным покрытием из сусального золота. Кресты и оклады с драгоценными камнями крепились на толстом оргстекле, где лазером для них вырезались отверстия.
К чему еще приложили руку вологодские мастера в Новгородском кремле?
Например, к созданию одного из экспонатов для Алексеевской (Белой) башни. Это подлинная пушка начала XVII века, но лафет для нее сделали в Вологде. Наши ребята сумели создать качественную имитацию лафета XVII века. Изготовили сложные столярные детали, колеса, механизмы подъема ствола. Кузнецы выковали декоративные металлические детали, граненые кованые гвозди, обода колес, цепи. Под размеры пушки все подогнали, где нужно – состарили, чтобы один металл был похож на другой. Даже прибывшие тульские мастера оценили наш труд. Никаких сомнений у них лафет не вызвал, а туляки – лучшие оружейники. Сейчас она находится на втором этаже Белой башни.
Пушка 17 века в Белой башне Новгородского кремля. Фото: cultinfo.ru
Еще для Белой башни в Новгороде наши вологодские мастерицы изготовили шесть экспозиционных реплик русских знамен XVII века. Это небольшие знамена – прапоры. Подлинные знамена, как боевые трофеи, были увезены в Швецию в 1611 года, и они находились в фондах Стокгольмского Музея Армии с разной степенью сохранности. Фотографии знамен шведы выложили на сайте музея. Мы отобрали шесть штук наиболее сохранившихся, отрисовали изображения заново в натуральную величину, восстановив недостающие элементы, подобрали ткани, наиболее похожие по цвету и фактуре.
Замечательные мастерицы сшили полотна. Детали, орнаменты, лики святых расписали вручную. Кое-что напечатали на принтере по ткани. Мы укрепили прапоры на каркасы и отвезли в Великий Новгород. Удалось воссоздать плохо сохранившееся знамя с иконой «Знамение», главной святыней Новгорода. Для крепления знамен на стены вологодские кузнецы изготовили специальные кронштейны.
Есть ли какие-либо тенденции в оформлении музеев сегодня?
Сейчас музеи активно переходят на мультимедийные технологии. При этом теряется ощущение подлинности предмета, ради которого посетители и приходят в музей. Вопрос «а это настоящий, неужели так и было?» - самый важный в музейном деле. Сейчас экспозиция превращается часто в развлекательное шоу, а не в научное исследование темы.
Современные технологии в будущем наверняка будут помогать музею, например, воссоздавая утраченное в виртуальной реальности, если сохранились старые фото, документы или, например, довоенные копии утраченных фресок. В свое время нечто подобное мы делали в церкви Спаса на Нередице в Новгороде. Это церковь XII века. Она была разрушена во время войны, но некоторые подлинные фрагменты росписи в ней сохранились. Сохранились и довоенные копии фресок. Мы сделали программу для сенсорного киоска, позволяющую представить, как могли выглядеть до войны интерьеры.
Технологии развиваются быстро. Экспозиции в музеях долго не живут, их нужно переделывать, потому что появляются новые сведения, экспонаты, ранее неизвестные, да и выставочное оборудование устаревает. Самый удивительный долгожитель – это историко-археологическая экспозиция «История Новгорода и Новгородского края», построенная в 1975 году замечательным художником В.Е. Бакланом (он получил государственную премию за нее). Прошло почти 50 лет, но экспозиция до сих пор радует посетителей, несмотря на то, что ежегодные раскопки в Великом Новгороде приносят всё новые интереснейшие экспонаты, которые хочется показать, но места уже не хватает.
Вы работали с несколькими экспозициями, затрагивающими тему ссылки и репрессий. Тема эта вызывает неоднозначную реакцию в обществе. Возникали ли у вас сложности с тем, как ее подать в музейном пространстве?
В этом плане особенно сложно было работать над проектом «Музея Соловецкого лагеря особого назначения». Для него был отреставрирован сохранившийся деревянный барак. Шел 2008 год, тогда впервые были обнародованы архивные документы, воспоминания, письма.
Погружаясь в тему ГУЛАГА, любой человек испытывает шок. Первоначально я хотел использовать в экспозиции музея металлические решетки как символ заключения и как конструктивный элемент для крепления экспонатов. Но, когда я привез первый вариант проекта, он был отвергнут. Мне объяснили, что в Соловецком лагере решеток не было вообще, потому что некуда было бежать. Невозможно было скрыться с островов незамеченным. За всю историю Соловецкого лагеря было всего несколько побегов, но почти все они закончились плачевно. В процессе работы над музеем, общаясь с разными людьми, я понял, что главное, о чем нужно рассказывать, это не о системе насилия, а о том, как в нечеловеческих условиях люди оставались людьми. Музей Шаламова в Вологде об этом тоже…
Музей Соловецкого лагеря особого назначения. Фото: cultinfo.ru
На Соловках мы работали над еще одним проектом – «Музеем школы юнгов». В 1942 году было много беспризорных детей в стране. Их собирали отовсюду и привозили на Соловки. К этому времени СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения) был уже расформирован и превращен в тюрьму. Первый год мальчишки жили в простых землянках, потом для них отремонтировали деревянные бараки. «Школа юнгов» (именно так писали в то время) быстро готовила ребят к службе на морских кораблях, и через несколько месяцев они уже участвовали в боях наравне с взрослыми матросами.
Удивительно, что эта школа дала наибольшее количество Героев Советского Союза среди моряков. Она существовала до 1945 года. Многие погибли в боях, но выжившие каждый год стихийно осенью съезжались на Соловки. И тогда приняли решение построить «Музей школы юнгов» Сохранилось много документов, писем родным с Соловков (их мы прикрепили со специальной подсветкой в стеклянных цилиндрах на вантовые лестницы). Интересно, что кроме хлебного пайка ребята (им было по 10-15 лет) получали махорку, которую могли обменять у зеков на еду. Конечно, был голод, холод, но была и романтика моря. Открытие музея было приурочено к приезду последних ветеранов, оставшихся в живых. Примерно 20 человек приплыли из Архангельска специальным рейсом на Соловки. Это был незабываемый праздник.
Несмотря на то, что моя задача – всего лишь выразительно показать экспонаты, продумать витрины, мне все время приходится «влезать» в разные истории. Наверное, это плохо, потому что, чем меньше знаешь, тем крепче спишь.
Интересная история связана с экспозицией, посвященной Варламу Шаламову. Когда мы уже заканчивали строить ее в Шаламовском доме, неизвестный человек принес фотографию из дела первого ареста Варлама Шаламова 1929 года. Вероятно, незнакомец работал в органах КГБ, поэтому мы не знаем его имени. После его визита срочно пришлось все переделывать. Даже для шаламоведов это стало полной неожиданностью.
Кстати, возможно работа над экспозицией, посвященной Шаламову, будет продолжена. Но пока об этом рано говорить.
Музей Варлама Шаламова. Фото: cultinfo.ru
Есть ли у вас какие-либо примеры для подражания среди музеев?
Когда я был в Париже, меня поразил музей на набережной Бранли. В этом году он даже обогнал Лувр по количеству посетителей. В музее Бранли представлена этническая культура всего земного шара в большей или в меньшей степени. Из Африки они привезли огромное количество ценнейшей скульптуры. Изумительнейшие вещи. В экспозиции есть и костюм шамана из Сибири. Но сибирских экспонатов в целом мало – больше африканских, австралийских, индейских
Музей находится в центре города, недалеко от Эйфелевой башни. Он получил название по набережной, на которой расположен. Хотя, когда ты подходишь к нему, музея ты не видишь: перед тобой стеклянная стена, овитая лианами – настоящий тропический лес в центре Парижа.
Внутри опять же не видно музея, потому что здание покрыто растительностью: лучшие садоводы мира из Южной Америки, Азии, Австралии, Африки привезли свои виды растений. В музее создается специальный микроклимат, установлена подсветка, работает множество садовников, чтобы поддерживать экзотическую флору.
Здание уходит на несколько этажей вверх и на несколько этажей вниз. Перемещаться между этажами можно на эскалаторах. При начале осмотра восхищают 10-метровые колонны. Ты видишь их, когда поднимаешься по эскалатору. Чтобы расписать эти колонны, в музей приглашали аборигенов из Австралии. Свое искусство они не забыли и продолжают его развивать. И это фантастика!
Дальше к секциям разных стран и континентов подводят дорожки с вмонтированными в них экранами, на которых кадры хроники XIX-XX вв. Экспозиция потрясающая, а спроектировал ее один из лучших архитекторов Франции Жан Нувель.
Остается ли у вас время на другие увлечения? Что вас занимает помимо оформления музеев?
Мое любимое занятие – создавать дизайн книг, каталогов. Мне интересно продумывать организм книги. Я много занимался графическим дизайном, оформлял книги, рисовал плакаты.
Книги, оформленные Сергеем Иевлевым. Фото: cultinfo.ru
Вот, к примеру, каталог работ художника Евгения Соколова. Он тонкий живописец, трудолюбивый и просто хороший человек. Решение пришло как-то сразу, для каждой картины мы подобрали стихотворения, которые созвучны ей по настроению. Поэты разные, чаще всего это поэты тютчевской плеяды и Рубцов, разумеется. И тогда появилось название всей выставки и название каталога – «Луной был полон сад» и нашелся замечательный пейзаж с луной весенним вечером в Ферапонтово на обложку.
Я делал обложку к книге нашего историка театра Бориса Ильина «Мельпомена на гумне». Сейчас он готовит продолжение – еще два тома про вологодские театры. Мы давно сотрудничаем, дружим, я делал афиши к его концертам и спектаклям.
А вот живописью сейчас заниматься сложно. Художникам в наше время приходится туго, поскольку цены на все материалы для живописи и на краски выросли катастрофически. Да и мало кого сегодня интересует неподвижная картинка. Смартфоны побеждают художников.
С другой стороны, это и стимул для работы! Художнику необходимо придумать способ, как окружающий тебя сложный, богатый мир преобразовать в двухмерное изображение, которое заведомо беднее. По сути, создается новый язык, и если он понятен и узнаваем для зрителя, то работы художника будут интересны. Сейчас в Вологде проходит выставка питерского художника Михаил Верхоланцева. Он разработал свой язык, который ни с кем не спутаешь. Посмотрев на его графику или живопись, можно понять, что это именно Верхоланцев. Это дар божий и колоссальная работоспособность.
А что за экран стоит в вашей мастерской и почему у него внизу клавиши от фортепиано?
В современном искусстве существует такой стиль как стимпанк, когда из старых предметов делается что-то абсолютно новое. И я сейчас хочу дать вторую жизнь старому экрану телевизора.
Экран обратной проекции. Фото: cultinfo.ru
Это экран обратной проекции. Такие делались в начале 2000-х годов одной японской фирмой. Предыдущий владелец хотел его выбросить: там что-то сломалось, а наши ремонтные мастерские отказались чинить, так как не знали, как подступиться к этому аппарату.
Вначале мне этот экран был нужен, чтобы проецировать картины на занятиях по истории искусств. Сейчас хочу попробовать настроить его таким образом, чтобы с помощью клавиш от синтезатора можно было проецировать на него звуки, подобрав для каждого цветовую гамму. Посмотрим, может, что-то из этого удастся сделать – новое течение в искусстве, или хорошо забытое старое – цветомузыку.
