Обман у славян как магический приём

В ю.-слав. традиции широко применялись основанные на обмане ритуалы защиты новорожденного в семьях, где «не живут» (т. е. умирают в младенчестве) дети. Для того чтобы злая судьба (смерть) не унесла новорожденного ребенка, ее старались обмануть, изобразив дело так, что родился не ребенок, а волчонок или дьяволенок (отсюда защитные «звериные» имена типа серб. Вук ‘волк’), что ребенок не родился, а был найден (ср. болг. «защитное» имя Найден) или куплен (т. е. это не тот, кого должна забрать смерть), что ребенок родился не в этом доме, а в другом, у других родителей.

 С желанием обмануть смерть и обеспечить себе возможность рождения новых детей связан ю.-слав. обычай, запрещающий матери, у которой умер первый ребенок, участвовать в похоронах, ходить на кладбище, оплакивать его, носить по нему траур и т. п.; напротив, нередко ей предписывалось выражать радость и веселье, участвовать в праздничных хороводах, петь, носить украшения вопреки общим предписаниям, действующим в период траура (см. Вак.ПО:154; Мал.ПОБ:91). С этой же целью женщины, у которых умирали дети, следующие роды старались совершать в ином месте, в окружении других лиц, иным способом, чем предыдущие: например, уходили рожать в сени (рус.) или в дом, где все дети были живы и здоровы (словац.); роды принимала не повитуха, а муж (босн.); рожать надо было в медный таз (в.-серб., Ант.АП: 134); бабка, приняв ребенка, подавала его в избу, стоя к двери задом (рус., нижегород., Зел.ОРАГО 2:751) и т.п. Ради обмана злой судьбы новорожденного первый раз кормила не мать, а другая женщина, крестили не прежние кумовья, а новые (случайные, встреченные), после крещения возвращались домой иной дорогой, вносили ребенка в дом не через двери, а через окно, и т. п. Иногда, чтобы предотвратить смерть новорожденного, мать разыгрывала сцену смерти ребенка, изображала свое горе, громко оплакивала его (имитация смерти в случае тяжелой болезни ребенка практиковалась и у вост. славян).

 Эффективным считался не только акциональный, но и вербальный обман смерти: когда рождался мальчик в семье, где умирали дети, повивальная бабка кричала во весь голос: «Слушайте, люди и народы! Родила волчица волка всему миру на знание, а ребенку на здоровье!» (СЕЗб 1934/50:35-36). В серб. области Метохия был обычай, по которому, когда в семье после нескольких подряд девочек рождался долгожданный мальчик, следовало распустить слух, что снова родилась девочка, — это должно было защитить новорожденного от смерти (Раск. 1987/49:67). 

В ю.-слав. традиции широко применялись основанные на обмане ритуалы защиты новорожденного в семьях, где «не живут» (т. е. умирают в младенчестве) дети. Для того чтобы злая судьба (смерть) не унесла новорожденного ребенка, ее старались обмануть, изобразив дело так, что родился не ребенок, а волчонок или дьяволенок (отсюда защитные «звериные» имена типа серб. Вук ‘волк’), что ребенок не родился, а был найден (ср. болг. «защитное» имя Найден) или куплен (т. е. это не тот, кого должна забрать смерть), что ребенок родился не в этом доме, а в другом, у других родителей.

 С желанием обмануть смерть и обеспечить себе возможность рождения новых детей связан ю.-слав. обычай, запрещающий матери, у которой умер первый ребенок, участвовать в похоронах, ходить на кладбище, оплакивать его, носить по нему траур и т. п.; напротив, нередко ей предписывалось выражать радость и веселье, участвовать в праздничных хороводах, петь, носить украшения вопреки общим предписаниям, действующим в период траура (см. Вак.ПО:154; Мал.ПОБ:91). С этой же целью женщины, у которых умирали дети, следующие роды старались совершать в ином месте, в окружении других лиц, иным способом, чем предыдущие: например, уходили рожать в сени (рус.) или в дом, где все дети были живы и здоровы (словац.); роды принимала не повитуха, а муж (босн.); рожать надо было в медный таз (в.-серб., Ант.АП: 134); бабка, приняв ребенка, подавала его в избу, стоя к двери задом (рус., нижегород., Зел.ОРАГО 2:751) и т.п. Ради обмана злой судьбы новорожденного первый раз кормила не мать, а другая женщина, крестили не прежние кумовья, а новые (случайные, встреченные), после крещения возвращались домой иной дорогой, вносили ребенка в дом не через двери, а через окно, и т. п. Иногда, чтобы предотвратить смерть новорожденного, мать разыгрывала сцену смерти ребенка, изображала свое горе, громко оплакивала его (имитация смерти в случае тяжелой болезни ребенка практиковалась и у вост. славян).

 Эффективным считался не только акциональный, но и вербальный обман смерти: когда рождался мальчик в семье, где умирали дети, повивальная бабка кричала во весь голос: «Слушайте, люди и народы! Родила волчица волка всему миру на знание, а ребенку на здоровье!» (СЕЗб 1934/50:35-36). В серб. области Метохия был обычай, по которому, когда в семье после нескольких подряд девочек рождался долгожданный мальчик, следовало распустить слух, что снова родилась девочка, — это должно было защитить новорожденного от смерти (Раск. 1987/49:67).

 Мотив «чужого ребенка» («подмены ребенка») объединял несколько видов защитных ритуалов. В течение семи дней возле роженицы вместо ребенка лежал запеленатый валек для белья. Прежде чем первый раз уложить младенца в колыбель, туда клали какое-нибудь живое существо — курицу, петуха или кошку, чтобы они, а не ребенок, стали возможной жертвой злых сил.

Чтобы обмануть судьбу, сразу после рождения ребенка повивальная бабка или мать выносили его на дорогу, на перекресток, на мост, к церкви и т. п. и там оставляли, дожидаясь в укрытии, чтобы какой-нибудь прохожий подобрал ребенка; нашедший становился кумом или объявлял себя родителем, продающим своего ребенка, а мать становилась покупателем (ю.-слав.). По обычаям вост. Сербии, такому ребенку давали магическое имя Живан, Живорад, Живко или Живана, Живка; в районе Мосни на место, где лежал подброшенный ребенок, клали завернутый в пеленку молот, «чтобы несчастье ударило в него» (ГЕМБ 1958/21:252). Болгары чаще называли «подброшенных» детей Найден (Марин.НВ:159).

 Случалось, что родители инсценировали продажу своего ребенка в другой, благополучный дом: «продавали» ребенка соседям за некоторое количество муки (босн., СЕЗб 1925/32:385); приглашали в дом красивого здорового парня и просили, чтобы он «купил» ребенка у отца; парень брал ребенка на руки и платил золотой или серебряной монетой (босн., GZМ 1907:490). У сербов такие дети часто получали имя Продан или Продана (Раcк. 1994/77-78:54-55). Если «продажа» или просто передача новорожденного в благополучный дом совершалась тайно, то она превращалась в кражу: ребенка втайне от домашних уносили в какой-нибудь дом и держали, пока родные не узнают, где он, и не заберут его (болг., СбНУ 1900/16-17:224).

 Символическая купля—продажа детей известна и вост. славянам. У русских Вологодской губ., «если предшествующие дети у родителей умирали, то практикуется мнимая продажа детей, состоящая в том, что родители дают несколько копеек лицу, у которого дети растут сильные и крепкие. Этот человек берет деньги, покупает в церкви свечку и ставит ее тому святому, имя которого дано мнимо-купленному новорожденному. В жизни и покупщик и ребенок обоюдно зовутся мнимыми: кум, кума, божат, божатка» (Иван. МЭВ:111). В Пензенской губ. подавали ребенка с ломтем хлеба в окно нищему, после чего женщина выходила к воротам и покупала младенца у нищего за две или четыре копейки (Зел.ОРАГО 2:968).