Леонид Афанасьев // «ВКонтакте», 24 января 2020 года
Две мысли о современной русской юридической модернизации
«Стало чуть ли не жанром публицистики на тему обустройства нашей страны описание парадоксальных свойств России в её отличии от Запада, большей частью идеализированного и воображаемого» — В.В. Бибихин, «Введение в философию права»
В России вместе с ратификацией Европейской конвенции по правам человека начался новый этап юридической (либеральной) модернизации, который многое изменил в российской правовой системе (См. 20th anniversary of Russia's accession to the European Convention on Human Rights), и вместе с безусловно позитивными изменениями оживил старые споры. Мне как представителю компании по разработке перспективных вооружений (я работаю на проектом «Стандарты справедливого судебного разбирательства», код разработки NJ Oщ6-1) стало интересно проследить, почему новый опыт воспринимается так мучительно.
Право само по себе говорит нам о нормативном, то есть, о том, что должно быть. Право, как замечал правовед Геннадий Васильевич Мальцев, при всей вариативности своих обозначений, всегда и неизменно нормативно. «Нормативность — универсальное и глубинное качество права» — говорил он. В российской юридической науке мы привыкли к определению права как совокупности норм, созданных государством для социального порядка. Добавим к этому, что не отрицая значимости представлений о праве как о норме; что более широко — право это нормативно-регулятивная система, в которую помимо норм (норм-правил, основных норм или норм-приказов) входят правовые отношения и правовые идеи. Каждый из этих «китов» представляет свой подход к правопониманию, вместе они образуют систему.
Из теории права нам известно, что право воплощается (здесь и далее под правом будет пониматься нормативно-регулятивная система описанная выше), то есть воплощение права «обеспечивает перевод всеобщей нормативности правовых предписаний», по мысли исследователя-теоретика Николая Николаевича Вопленко, посредством правотворчества, реализации права и применении права (по поводу правильной классификации ведутся теоретические споры), где правотворчество образует исходную форму воплощения права — законодательство, реализация права в узком смысле (в широком этот термин используется нами наравне с воплощением) — использование, исполнение, соблюдение правовых идей, принципов и норм участниками правовых отношений и их представителями, а применение права есть властная деятельность компетентных органов по рассмотрению юридически значимых социальных действий. Итак, как мы видим, право
переживает настоящие муки рождения всякий раз, когда форматирует наше поведение; отсюда глубокий смысл различия в правомерном поведении и в любом другом, например, вытекающем из нравственного императива. Впрочем, русские профессора-неокантианцы вовсе не согласились бы с таким абсурдным для них и абсолютно понятным для нас, выводом.
Процесс рождения права сопровождается специальными акушерами от права: русским юридическим экспертным сообществом (по истине аллегорическим мне кажется в этом контексте пример Дмитрия Ивановича Дедова, русского судьи от России при ЕСПЧ, который по своему первому неофициальному средне специальному образованию — акушер). Так, русский судья, по яркому образу Дмитрия Вадимовича Дождева, открывает норму права, раскрывая заложенный в ней правовой потенциал; русский судебный представитель переводит жизненно противоречивый образ действий и интересов людей на язык прав и обязанностей, толкует этот образ в образовавшейся правовой связи. Русский профессор закладывает руководство для правотворчества и конструирует законодательство вокруг правовых идей. Все они действуют под куполом могущественного принуждения государства, одного в едином лике власти и в тысячах лиц бюрократического управления. Но, как указывал великий Пьер Бурдье, в цикле лекций, посвященных государству, «государство — это правовая фикция, произведенная юристами, которые как юристы произведены в этом производстве государства», а «юрист — это профессионал с официальным мандатом на создание ex officio официальных фикций».
Русское юридическое экспертное сообщество действует в по меньшей мере в трех условиях: завоеваниях («завоеваниях», завоеваниях!) либеральной правовой идеологии, догоняющей традиционной модернизации и государством, как главным юридическим арбитром этих процессов.
Либерализм в праве закрепил права человека и гражданина как главную государственную ценность, развитую теорию субъективных прав, толерантность, демократичность, гуманизм в воплощении права. К этому добавим разделение властей, разветвлённость публичного управления и самоуправления, защищаемую честь меньшинств и rule of law, как гарантия всего вышеперечисленного, и получим доктрину современного Западного правового государства. Эта доктрина была принята на вооружение российским государством после некоторой перестройки, поставившей диагноз окончанию очередного этапа традиционной модернизации.
Российская традиционная модернизация представляет собой разумный ответ на «перегибы предыдущего этапа» (либеральной) модернизации, который, что характерно мог возглавляться одними и теми же людьми. Так, Константин Петрович Победоносцев не только «сворачивал» плоды судебных реформ 1860-х годов, но и был среди виднейших представителей их проводивших. Тому бесчисленное количество примеров в литературе, культуре и искусстве.
Общим камнем преткновения и для «западников» и для «славянофилов» является, на мой взгляд, национальное и человеческое чувство достоинства, которое, в отличии от европейского опыта, не защищаемо только на уровне rule of law. Что примечательно, и консерваторы и либералы в поисках полноценного средства для защиты оскорбленного чувства поносят свою страну на чем свет стоит. Потрясают как и избранные выдержки из писем либерала Чаадаева, за радикализм объявленного сумасшедшим, так и например, писем консерватора Кавелина. Сошлемся на некоторые кавелинские строчки, заимствуя их в свою очередь из записных книжек блистательного Марка Алданова: «…Но такой умный и образованный человек, как Кавелин, вдобавок весьма умеренный по взглядам, писал такие письма, которые могли бы очень пригодиться Альфреду Розенбергу (прим.: нацистский идеолог) "А что такое вообще Москва? Боже великий! Бухара и Самарканд — более, кажется, европейские города!" Несколько позднее он столь же компетентно высказался и о русской культуре вообще: "Кругом все валится. Нет явления, производящего сенсацию, которое бы не свидетельствовало о преждевременном растлении, о гнилом брожении, которому не видать ни конца, ни края…». Два русских прогрессивных общественных крыла по очереди стимулируют национальную модернизацию, поочередно отрицают и отметают плоды предыдущего этапа, по очереди поносят или возвышают национальную социологию пространства, по очереди добиваясь защиты притесненных, по очереди заявляющих об угрозах духовной безопасности и, постоянно, вместе, ругают и возвеличивают особенности русской власти, религии и предпринимательства.
Современный спор западников и славянофилов, на мой взгляд, прекрасно иллюстрируется отношениями двух выдающихся современных писателей — Дмитрия Львовича Быкова и Захара Прилепина. Один, этнический еврей под фамильным псевдонимом и другой, взявший имя деда для большей правоты, печатаются огромными тиражами в России и Европе, пишут стихи и романы, пишут биографии именитых предшественников из литературной среды, пугают седьмым валом знаний и делают заявления (под настроением подлинного энтузиазма) шокирующую культурную публику. До время-разделительного сюжета войны и мира 2014 года, они появлялись на читающей публике чуть ли не обнявшись и делали заявления о России в духе «заледенелой почвы, в которой до поры заморожены процессы гниения», пока для одного эта почва не оттаяла войной за притесненных русских людей в другом государстве (что в общем-то не rule of law никакой), а для другого не оказалась заметена еще сильнее перед грядущим масштабным пробуждением. Для Быкова Прилепин, будучи автором, впитавшем в своем творчестве лучшее от советской литературы, перестал существовать. Для Прилепина Быков, крупнейший современный мыслитель, превратился в объект насмешки и карикатуры. Спящий, не видящий их спора арбитр, совершенствует или не совершенствует Россию под обстрелом взаимной оценки плодов такой модернизации.
Русский современный либерализм в целом задавлен отсутствием диалога с властью, открытой трибуны, огосударствлением любого своего собеседника (недаром так газета называется «Собеседник», на мой вкус; обложка каждый раз демонстрирует — потенциальный собеседник взят под конвой, сидит за решеткой, находится в ссылке или молчит), в то время как русский патриотизм ослаблен традиционным отсутствием сподвижников на пути русской традиционной модернизации, которые находятся под впечатлением модернизации либеральной, всегда оперенной более чем ярко.
Российское государство является крупнейшим собственником и распределителем ресурсов. Люди, притесняемые и не притесняемые, становятся своеобразным ресурсом в том числе. Русский социолог и мыслитель, Симон Кордонский, автор российской концепции ресурсного государства, разделяет социальное пространство в России на «реальность» и «на самом деле». Так, административно-территориальное деление в нашем колоссальном пространстве есть государственное имитация пространства, жизнь на котором сводится к функционированию в заданной системе власти. И если «реальность», если брать за основу социологические заданности исследования Кордонского, — это государственная организация пространства, собранная в свое управление, подотчетная государственной бюрократии, то «на самом деле» — это невидимые в «реальности» властные доходные предприятия, зоны влияния, охраны и доходности. В этой связи актуальной академической работой, объясняющей принцип деятельности таких доходных предприятий, является «Силовое предпринимательство» русского социолога Вадима Волкова, а художественным воплощением такой социальной структуры, где нет места для простого человека с деньгами из «реальности» для жизни на «самом деле», — «Ненастье» Алексея Иванова. В более широком объяснении для модернизации по либеральному проекту, нужно, как минимум — изменять и совершенствовать реальность в «реальности», доводя до совершенства публичное законодательство, а затем добиваясь его идеальной реализации и применения «на самом деле». У власти и государства в России свои причины добиваться баланса производимых изменений. Повсеместно критикуемая за оскорбленное национальное чувство, за «варварский» порядок вещей, власть прибегает к либеральной модернизации, после провала которой, бывает обыкновенно закидываема ядрами патриотов. Проводимая в последствии традиционная модернизация разрубаема либеральными прогрессистами, которые видят в ней откат назад.
Русский юридический экспертный пул воплощающий право и воплощаемый в праве, бывает расколот этими ожесточёнными стычками. Кроме того, сложно существовать и в «реальности» и «на самом деле» одновременно. Подобное одновременное существование порождает феномен русского двоемыслия. Русский философ Владимир Вениаминович Бибихин в своей работе
«Введение в философию права» отмечает: «Власти в общем представлении не живут лучше, чем мы, и не посмеют обратить внимание на наши пороки, потому что мы тогда сами пожалуй заметим за ними то, что им не нравится» и т.д. Представители русского юридического экспертного пула — эта одна из самых многочисленных экспертных когорт, а паспорт вступления в ряды профессиональных экспертов — российский юридический диплом — выдаётся сотнями заведениями высшего образования. В обществе давно общепризнанным фактом является переизбыток юридических экспертов с его острой нехваткой в виду запутанного законодательства, дороговизны профессионального представительства, бюрократичностью современного облика жизни. В то же время, социологические исследования показывают: людей с высшим образованием не больше, чем в передовой Европе, а юридическое образование — универсальный трек для любого жизненного пути и самое стабильное гуманитарное образование.
Кто такой русский юридический эксперт сегодня? Чем он может себя вдохновить? Представитель? Ищущий справедливость (при возможности сторон лгать в процессе; Бибихин: «Неправда у русских возведена в принцип») или просто восстанавливающий чужое нарушенное право (при неисполнимости судебных решений) или человек дающий возможность другим получить судебную защиту (при перманентном изменении судебной системы и процессуального закона).
Профессор? Вдохновляющий студентов (при вале бумажной работы и зарплаты ниже экспертно-рыночной), занимающейся научной карьерой (при минимальном интересе зарубежного права к российскому, научной деятельности понимаемой деятельностно и отчётно) или существующий респектабельно в глазах общества (несравнимо по сравнению с жизнеобеспеченностью предреволюционных и даже послереволюционных поколений профессоров).
Судья? Выносящий обдуманные и окончательные решения (выносящий решения в условиях желаемого не-пересмотра и огромной нагрузке в отношении дел на одного судью), применяющий право в соответствии с духом закона (при общем наглядном применении буквы закона) или представляющий собой независимое и эффективное правосудие (Россия — крупнейший жалобщик в ЕСПЧ)?
Для студентов юридических вузов, а также начинающих в экспертном юридическом ремесле постепенно становится понятным раздвоенный характер юридического пространства, что сказывается на профессиональных взглядах (которые не становятся любительскими). А будущему современному любителю права предстоит борьба за право в условиях очередного русского
либерального этапа модернизации, происходящему вне европейских ценностей, без поддержки «цивилизованных» соседей, наедине со своим «на самом деле». Кто-то из русских современных наблюдателей недавно высказал мысль, что россияне, будучи в еврозоне стали бы самыми главными евроскептиками. Здесь есть над чем подумать.
Примечания:
Юридический, относящийся к ремеслу, правовой — к теории, что конечно куда более глубокий вопрос.
Русский, а не российский, потому что российский это представление о России в реальности, а не на «самом деле».
Экспертный, а не любительский — потому что русских юридических любителей вероятно не так уж много. Слишком мало, если быть точным.
«Стало чуть ли не жанром публицистики на тему обустройства нашей страны описание парадоксальных свойств России в её отличии от Запада, большей частью идеализированного и воображаемого» — В.В. Бибихин, «Введение в философию права»
В России вместе с ратификацией Европейской конвенции по правам человека начался новый этап юридической (либеральной) модернизации, который многое изменил в российской правовой системе (См. 20th anniversary of Russia's accession to the European Convention on Human Rights), и вместе с безусловно позитивными изменениями оживил старые споры. Мне как представителю компании по разработке перспективных вооружений (я работаю на проектом «Стандарты справедливого судебного разбирательства», код разработки NJ Oщ6-1) стало интересно проследить, почему новый опыт воспринимается так мучительно.
Право само по себе говорит нам о нормативном, то есть, о том, что должно быть. Право, как замечал правовед Геннадий Васильевич Мальцев, при всей вариативности своих обозначений, всегда и неизменно нормативно. «Нормативность — универсальное и глубинное качество права» — говорил он. В российской юридической науке мы привыкли к определению права как совокупности норм, созданных государством для социального порядка. Добавим к этому, что не отрицая значимости представлений о праве как о норме; что более широко — право это нормативно-регулятивная система, в которую помимо норм (норм-правил, основных норм или норм-приказов) входят правовые отношения и правовые идеи. Каждый из этих «китов» представляет свой подход к правопониманию, вместе они образуют систему.
Из теории права нам известно, что право воплощается (здесь и далее под правом будет пониматься нормативно-регулятивная система описанная выше), то есть воплощение права «обеспечивает перевод всеобщей нормативности правовых предписаний», по мысли исследователя-теоретика Николая Николаевича Вопленко, посредством правотворчества, реализации права и применении права (по поводу правильной классификации ведутся теоретические споры), где правотворчество образует исходную форму воплощения права — законодательство, реализация права в узком смысле (в широком этот термин используется нами наравне с воплощением) — использование, исполнение, соблюдение правовых идей, принципов и норм участниками правовых отношений и их представителями, а применение права есть властная деятельность компетентных органов по рассмотрению юридически значимых социальных действий. Итак, как мы видим, право
переживает настоящие муки рождения всякий раз, когда форматирует наше поведение; отсюда глубокий смысл различия в правомерном поведении и в любом другом, например, вытекающем из нравственного императива. Впрочем, русские профессора-неокантианцы вовсе не согласились бы с таким абсурдным для них и абсолютно понятным для нас, выводом.
Процесс рождения права сопровождается специальными акушерами от права: русским юридическим экспертным сообществом (по истине аллегорическим мне кажется в этом контексте пример Дмитрия Ивановича Дедова, русского судьи от России при ЕСПЧ, который по своему первому неофициальному средне специальному образованию — акушер). Так, русский судья, по яркому образу Дмитрия Вадимовича Дождева, открывает норму права, раскрывая заложенный в ней правовой потенциал; русский судебный представитель переводит жизненно противоречивый образ действий и интересов людей на язык прав и обязанностей, толкует этот образ в образовавшейся правовой связи. Русский профессор закладывает руководство для правотворчества и конструирует законодательство вокруг правовых идей. Все они действуют под куполом могущественного принуждения государства, одного в едином лике власти и в тысячах лиц бюрократического управления. Но, как указывал великий Пьер Бурдье, в цикле лекций, посвященных государству, «государство — это правовая фикция, произведенная юристами, которые как юристы произведены в этом производстве государства», а «юрист — это профессионал с официальным мандатом на создание ex officio официальных фикций».
Русское юридическое экспертное сообщество действует в по меньшей мере в трех условиях: завоеваниях («завоеваниях», завоеваниях!) либеральной правовой идеологии, догоняющей традиционной модернизации и государством, как главным юридическим арбитром этих процессов.
Либерализм в праве закрепил права человека и гражданина как главную государственную ценность, развитую теорию субъективных прав, толерантность, демократичность, гуманизм в воплощении права. К этому добавим разделение властей, разветвлённость публичного управления и самоуправления, защищаемую честь меньшинств и rule of law, как гарантия всего вышеперечисленного, и получим доктрину современного Западного правового государства. Эта доктрина была принята на вооружение российским государством после некоторой перестройки, поставившей диагноз окончанию очередного этапа традиционной модернизации.
Российская традиционная модернизация представляет собой разумный ответ на «перегибы предыдущего этапа» (либеральной) модернизации, который, что характерно мог возглавляться одними и теми же людьми. Так, Константин Петрович Победоносцев не только «сворачивал» плоды судебных реформ 1860-х годов, но и был среди виднейших представителей их проводивших. Тому бесчисленное количество примеров в литературе, культуре и искусстве.
Общим камнем преткновения и для «западников» и для «славянофилов» является, на мой взгляд, национальное и человеческое чувство достоинства, которое, в отличии от европейского опыта, не защищаемо только на уровне rule of law. Что примечательно, и консерваторы и либералы в поисках полноценного средства для защиты оскорбленного чувства поносят свою страну на чем свет стоит. Потрясают как и избранные выдержки из писем либерала Чаадаева, за радикализм объявленного сумасшедшим, так и например, писем консерватора Кавелина. Сошлемся на некоторые кавелинские строчки, заимствуя их в свою очередь из записных книжек блистательного Марка Алданова: «…Но такой умный и образованный человек, как Кавелин, вдобавок весьма умеренный по взглядам, писал такие письма, которые могли бы очень пригодиться Альфреду Розенбергу (прим.: нацистский идеолог) "А что такое вообще Москва? Боже великий! Бухара и Самарканд — более, кажется, европейские города!" Несколько позднее он столь же компетентно высказался и о русской культуре вообще: "Кругом все валится. Нет явления, производящего сенсацию, которое бы не свидетельствовало о преждевременном растлении, о гнилом брожении, которому не видать ни конца, ни края…». Два русских прогрессивных общественных крыла по очереди стимулируют национальную модернизацию, поочередно отрицают и отметают плоды предыдущего этапа, по очереди поносят или возвышают национальную социологию пространства, по очереди добиваясь защиты притесненных, по очереди заявляющих об угрозах духовной безопасности и, постоянно, вместе, ругают и возвеличивают особенности русской власти, религии и предпринимательства.
Современный спор западников и славянофилов, на мой взгляд, прекрасно иллюстрируется отношениями двух выдающихся современных писателей — Дмитрия Львовича Быкова и Захара Прилепина. Один, этнический еврей под фамильным псевдонимом и другой, взявший имя деда для большей правоты, печатаются огромными тиражами в России и Европе, пишут стихи и романы, пишут биографии именитых предшественников из литературной среды, пугают седьмым валом знаний и делают заявления (под настроением подлинного энтузиазма) шокирующую культурную публику. До время-разделительного сюжета войны и мира 2014 года, они появлялись на читающей публике чуть ли не обнявшись и делали заявления о России в духе «заледенелой почвы, в которой до поры заморожены процессы гниения», пока для одного эта почва не оттаяла войной за притесненных русских людей в другом государстве (что в общем-то не rule of law никакой), а для другого не оказалась заметена еще сильнее перед грядущим масштабным пробуждением. Для Быкова Прилепин, будучи автором, впитавшем в своем творчестве лучшее от советской литературы, перестал существовать. Для Прилепина Быков, крупнейший современный мыслитель, превратился в объект насмешки и карикатуры. Спящий, не видящий их спора арбитр, совершенствует или не совершенствует Россию под обстрелом взаимной оценки плодов такой модернизации.
Русский современный либерализм в целом задавлен отсутствием диалога с властью, открытой трибуны, огосударствлением любого своего собеседника (недаром так газета называется «Собеседник», на мой вкус; обложка каждый раз демонстрирует — потенциальный собеседник взят под конвой, сидит за решеткой, находится в ссылке или молчит), в то время как русский патриотизм ослаблен традиционным отсутствием сподвижников на пути русской традиционной модернизации, которые находятся под впечатлением модернизации либеральной, всегда оперенной более чем ярко.
Российское государство является крупнейшим собственником и распределителем ресурсов. Люди, притесняемые и не притесняемые, становятся своеобразным ресурсом в том числе. Русский социолог и мыслитель, Симон Кордонский, автор российской концепции ресурсного государства, разделяет социальное пространство в России на «реальность» и «на самом деле». Так, административно-территориальное деление в нашем колоссальном пространстве есть государственное имитация пространства, жизнь на котором сводится к функционированию в заданной системе власти. И если «реальность», если брать за основу социологические заданности исследования Кордонского, — это государственная организация пространства, собранная в свое управление, подотчетная государственной бюрократии, то «на самом деле» — это невидимые в «реальности» властные доходные предприятия, зоны влияния, охраны и доходности. В этой связи актуальной академической работой, объясняющей принцип деятельности таких доходных предприятий, является «Силовое предпринимательство» русского социолога Вадима Волкова, а художественным воплощением такой социальной структуры, где нет места для простого человека с деньгами из «реальности» для жизни на «самом деле», — «Ненастье» Алексея Иванова. В более широком объяснении для модернизации по либеральному проекту, нужно, как минимум — изменять и совершенствовать реальность в «реальности», доводя до совершенства публичное законодательство, а затем добиваясь его идеальной реализации и применения «на самом деле». У власти и государства в России свои причины добиваться баланса производимых изменений. Повсеместно критикуемая за оскорбленное национальное чувство, за «варварский» порядок вещей, власть прибегает к либеральной модернизации, после провала которой, бывает обыкновенно закидываема ядрами патриотов. Проводимая в последствии традиционная модернизация разрубаема либеральными прогрессистами, которые видят в ней откат назад.
Русский юридический экспертный пул воплощающий право и воплощаемый в праве, бывает расколот этими ожесточёнными стычками. Кроме того, сложно существовать и в «реальности» и «на самом деле» одновременно. Подобное одновременное существование порождает феномен русского двоемыслия. Русский философ Владимир Вениаминович Бибихин в своей работе
«Введение в философию права» отмечает: «Власти в общем представлении не живут лучше, чем мы, и не посмеют обратить внимание на наши пороки, потому что мы тогда сами пожалуй заметим за ними то, что им не нравится» и т.д. Представители русского юридического экспертного пула — эта одна из самых многочисленных экспертных когорт, а паспорт вступления в ряды профессиональных экспертов — российский юридический диплом — выдаётся сотнями заведениями высшего образования. В обществе давно общепризнанным фактом является переизбыток юридических экспертов с его острой нехваткой в виду запутанного законодательства, дороговизны профессионального представительства, бюрократичностью современного облика жизни. В то же время, социологические исследования показывают: людей с высшим образованием не больше, чем в передовой Европе, а юридическое образование — универсальный трек для любого жизненного пути и самое стабильное гуманитарное образование.
Кто такой русский юридический эксперт сегодня? Чем он может себя вдохновить? Представитель? Ищущий справедливость (при возможности сторон лгать в процессе; Бибихин: «Неправда у русских возведена в принцип») или просто восстанавливающий чужое нарушенное право (при неисполнимости судебных решений) или человек дающий возможность другим получить судебную защиту (при перманентном изменении судебной системы и процессуального закона).
Профессор? Вдохновляющий студентов (при вале бумажной работы и зарплаты ниже экспертно-рыночной), занимающейся научной карьерой (при минимальном интересе зарубежного права к российскому, научной деятельности понимаемой деятельностно и отчётно) или существующий респектабельно в глазах общества (несравнимо по сравнению с жизнеобеспеченностью предреволюционных и даже послереволюционных поколений профессоров).
Судья? Выносящий обдуманные и окончательные решения (выносящий решения в условиях желаемого не-пересмотра и огромной нагрузке в отношении дел на одного судью), применяющий право в соответствии с духом закона (при общем наглядном применении буквы закона) или представляющий собой независимое и эффективное правосудие (Россия — крупнейший жалобщик в ЕСПЧ)?
Для студентов юридических вузов, а также начинающих в экспертном юридическом ремесле постепенно становится понятным раздвоенный характер юридического пространства, что сказывается на профессиональных взглядах (которые не становятся любительскими). А будущему современному любителю права предстоит борьба за право в условиях очередного русского
либерального этапа модернизации, происходящему вне европейских ценностей, без поддержки «цивилизованных» соседей, наедине со своим «на самом деле». Кто-то из русских современных наблюдателей недавно высказал мысль, что россияне, будучи в еврозоне стали бы самыми главными евроскептиками. Здесь есть над чем подумать.
Примечания:
Юридический, относящийся к ремеслу, правовой — к теории, что конечно куда более глубокий вопрос.
Русский, а не российский, потому что российский это представление о России в реальности, а не на «самом деле».
Экспертный, а не любительский — потому что русских юридических любителей вероятно не так уж много. Слишком мало, если быть точным.