Оказывается наши предки почти не работали
На протяжении большей части своей истории люди практиковали присваивающее хозяйство, позволявшее получать максимум продуктов при минимуме трудозатрат. Тем самым бОльшую часть времени члены доземледельческих и внеземледельческих сообществ могли уделять отдыху, общению и разнообразным групповым ритуалам.
На протяжении первых 90% своей истории человек занимался присвоением, и 90% людей, когда-либо живших на Земле, практиковали последнее, так что, словами И.Морриса, «мы можем даже назвать собирательство естественным образом жизни». Социум охотников и собирателей М.Салинз охарактеризовал как «общество первоначального изобилия», имея в виду, что первобытные и позднейшие, изученные уже этнографически группы foragers имели вполне достаточные ресурсы для полного удовлетворения своих ограниченных материальных потребностей, получая максимальный результат при минимальных трудозатратах».
По вполне понятным причинам у фуражеров северных и полярных территорий бОльшую часть рациона составляют продукты охоты, а в южных и тропических регионах — продукты собирательства; баланс мясной (и рыбной) и растительной пищи широко варьирует, но сами рационы в любом случае соответствуют энергозатратам, и, как правило, полностью покрывают их. По данным изотопных исследований, обитавшие в областях холодного климата неандертальцы были настолько плотоядны, что их питание полностью соответствовало питанию волка или гиены; некоторые группы современных эскимосов и индейцев Субарктики также не употребляют растительной пищи, у других её доля в основном не превышает 10%. Питались последние, соответственно, рыбой (20-50% рациона) и мясом (20-70% рациона), и достаточно обильно: в 1960-80-х гг. атапаски района Большого Невольничьего озера употребляли в среднем 180 кг мяса на человека в год; у индейцев и эскимосов Аляски потребление рыбы и мяса диких животных колебалось от 100 до 280 кг в год, а у коренного населения севера Канады — от 109 до 532 кг.
Впрочем, потребление мяса было довольно высоким и на юге: так, бушмены Калахари потребляли 85-96 кг мяса в год, а пигмеи мбути, чей рацион на 70% состоял из продуктов собирательства – 800 г в день.
Некоторое представление о том, какие природные ресурсы находились в распоряжении охотников и собирателей, дают этнографические материалы. По одному свидетельству, группа андаманцев в составе 132 человек в течение года добыла 500 оленей и свыше 200 штук мелкой дичи. Сибирские ханты в середине XIX века добывали в год до 20 лосей и оленей на одного охотника, не считая мелкой дичи. Тогда же аборигенное население Северной Оби (ханты и ненцы), чья численность, включая женщин и детей, равнялась 20-23 тыс. человек, добывали в год 114–183 тыс. шт. разного зверя, до 500 тыс. шт. птицы (14,6-24,3 тыс. пудов), 183-240,6 тыс. пудов рыбы, собирали до 15 тыс. пудов кедровых орехов.
На Севере и в Сибири в XIX в. русские охотники с помощью ловчих сетей-перевесов ловили от 50 до 300 уток и гусей за ночь. В долине Усы (приток Печоры) заготавливали на зиму по 7-8 тыс. белых куропаток на семью или по 1-2 тыс. шт. на человека; один охотник добывал до 10 тыс. птиц. В низовьях Оби, Лены, Колымы аборигенное население добывало линную дичь (водоплавающие птицы в период линьки утрачивают способность летать) по несколько тысяч штук на охотника в сезон; в начале 1820-х охотник добывал до 1000 гусей, 5000 уток и 200 лебедей, а в 1883 г. один наблюдатель стал свидетелем того, как двое мужчин палками убили за полчаса 1500 линных гусей.
На Аляске в удачные годы атапаски добывали на одного охотника до 30 бобров весом от 13 до 24 кг и до 200 ондатр весом от 1,4 до 2,3 кг (если мясо ондатры имеет калорийность 101 ккал, то мясо бобра — 408 ккал, превосходя в этом отношении хорошую говядину с её 323 ккал). Весьма внушительными цифрами характеризуется также промысел морского зверя и рыбы. На севере Гренландии в 1920-е один охотник добывал в среднем 200 тюленей в год. Калифорнийские индейцы добывали в течение одной ночи до 500 лососей на шесть человек (во время нереста); племена Северо-Западной Америки запасали на зиму по 1000 лососей на семью и по 2000 литров жира на человека.
«Примитивные» охотничье-собирательские группы питались и больше и лучше, чем домашинные земледельцы. Земледелие стимулировало демографический рост и увеличивало плотность населения (с 9500 г. до н. э. до 1500 г. н. э. население мира увеличилось в 90 раз — примерно с 5 млн до 450 млн. чел., причём в аграрном обществе с его мальтузианскими законами рост населения обгонял увеличение производства продовольствия, поэтому на долю крестьянина доставалось меньше, чем на долю фуражера.
Рацион традиционного земледельца на две трети, а то и на три четверти, состоит из одного или нескольких продуктов растениеводства (пшеница, рис, кукуруза, картофель и т. п.), богатых углеводами, чем обеспечивается высокая калорийность, но снижается пищевая ценность ввиду выраженного дефицита белков (особенно животных), витаминов, микроэлементов и других необходимых организму веществ. Также развиваются специфически земледельческие болезни (в первую очередь кариес, также цинга, рахит). Животноводство при сравнительно крупных размерах постоянных поселений и скученности проживания служит источником инфекционных зоонозов (бруцеллез, сальмонеллез, пситтакоз) и зооантропонозов — эпидемических болезней, изначально приобретённых людьми от домашнего скота и в дальнейшем эволюционировавших, таких как корь, оспа, туберкулёз, тропическая малярия, грипп и др.
Жившие небольшими, подвижными и часто сезонно дисперсными коллективами охотники и собиратели этих заболеваний не знали, были выше ростом и в целом отличались лучшим здоровьем по сравнению с сообществами, перешедшими к производящему хозяйству, в силу чрезвычайно разнообразного рациона, включавшего до сотни и более видов пищи растительного и животного происхождения.
Переход к производящему хозяйству не был исторически неизбежным, произойдя самостоятельно лишь несколько раз в нескольких регионах Земли под воздействием сложного сочетания экологических и социокультурных факторов. Ни практически оседлый образ жизни, ни приручение животных (собака, олень, верблюд), ни даже появление и развитие квазиземледельческих орудий и технологий не являлись гарантией такого перехода. Например, австралийские аборигены жили на территории, где произрастали пригодные для селекции эндемики (те же корнеклубнеплоды на соседней Новой Гвинее были введены в культуру), имели топоры и зернотёрки, умели ухаживать за растениями и собирать урожай, владели широким ассортиментом обработки растений для приготовления пищи, включая обмолот и помол, и даже практиковали некоторые формы ирригации. Однако к земледелию они так и не перешли, из-за отсутствия потребности в нём — их потребности полностью удовлетворялись охотой и собирательством.
«Зачем нам выращивать растения, когда в мире так много орехов монгонго?», — говорили бушмены къхонг, тогда как хадза отказывались от земледелия на том основании, что «это потребовало бы слишком много тяжёлой работы». И их можно не только понять, но и согласиться с ними: на добывание пищи хадза тратили в среднем не более двух часов в день, къхонг — от 12 до 21 часа в неделю, тогда как трудозатраты земледельца равняются девяти часам в день, а рабочая неделя в современных развивающихся странах достигает 60 и даже 80 часов. Примерно столько же времени тратили на охоту и собирательство и другие изученные антропологами группы «добытчиков»: бушмены гви — не более трёх-четырех часов в день, столько же — палийян (Южная Индия), австралийские аборигены и индейцы американского Юго-Запада — от двух-трёх до четырёх-пяти часов в день
К.Леви-Стросс также отмечал: «Как показали исследования, проведённые в Австралии, Южной Америке, Меланезии и Африке, трудоспособным членам этих обществ вполне достаточно работать два-четыре часа в день, чтобы содержать семью, в том числе детей и стариков, ещё или уже не участвующих в добыче пропитания. Сравните с тем, сколько времени проводят на заводе или в конторе наши современники!»
Что же делали эти люди в «свободное от работы время»? А ничего они не делали — если «делом» считать только труд. Как был описан в исследовании австралийских аборигенов Арнемленда один из последних: «Большую часть времени он тратил на разговоры, еду и сон». В других наблюдавшихся группах ситуация не отличалась от описанной: «Мужчины, если они оставались на стоянке, спали после завтрака в течение одного-полутора часов, иногда даже дольше. Также, возвратившись с охоты или рыбной ловли, они обычно ложились поспать либо сразу по приходе, либо пока дичь готовилась. Женщины, занимаясь собирательством в лесу, отдыхали, казалось, чаще, чем мужчины. Оставаясь на стоянке весь день, они тоже спали в свободные часы, иногда подолгу».
«Часто я видел, как мужчины целыми днями ничего не делали, а только сидели вокруг тлеющего костра, болтали, смеялись, испускали газы и таскали из огня печёный сладкий картофель», — пишет Д. Эверетт.
Наряду с этим лежащее у истоков индустриальной цивилизации требование интенсивного труда, воспринимаемого как религиозно-морально-экономический императив, отвергается даже втянутыми во взаимодействие с ней группами, сохраняющими фуражерскую ментальность и ценности: для них важнее меньше работать, чем больше зарабатывать, и даже «внедрение новых орудий или культур, увеличивающих производительность туземного труда, может повести лишь к сокращению периода обязательной работы — преимущества будут служить скорее для увеличения времени отдыха, нежели для увеличения производимого продукта». Когда горцы Новой Гвинеи получили доступ к железным топорам вместо каменных, производство продовольствия у них возросло только на 4%, зато время этого производства сократилось в четыре раза, в результате чего существенно увеличилась церемониальная и политическая активность.
Таким образом, для общества добытчиков, в противоположность обществу производителей, досуг является целью и ценностью, а труд — средством и необходимостью; досуг — это не отдых от (и для) работы, это форма собственно социальной жизни, содержание которой — взаимные визиты, игры, танцы, празднества, разнообразные ритуалы и всевозможные формы общения. Социальное взаимодействие в пространстве горизонтальной и вертикальной иерархичности для человека естественно, так как он есть существо общественное. Если труд и отличает его от животных, то социальность сближает с ними — по крайней мере, с нашими ближайшими сиблингами и ансесторами, то есть видовыми братьями и предками в семействе гоминидов».
источники
статья доктора культурологии Андрея Шипилова («Жизнь без труда? Это естественно», «Социологический журнал», №2, 2019).
http://ttolk.ru/articles/tak_li_nuzhen_trud_nashi_predki_pochti_ne_rabotali
Это копия статьи, находящейся по адресу https://masterokblog.ru/?p=40173.