Газета в моей судьбе

Дом в яблоневом саду Ольга Акулова – Заслуженный работник культуры РФ, лауреат премии Союза журналистов РФ «Золотое перо России», член редколлегии газеты «Сельская жизнь». Работала в «Новых рубежах» с 1962 по 1964 год.

В золотую пору моей юности поступить на журфак можно было только после двухлетнего рабочего стажа, желательно по профилю. Такой порядок отбивал желание у тех, кто видел в профессии лишь внешнюю привлекательность, и закалял тех, кто понимал, что придется «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». Испытательным полигоном для претендентов становились многотиражки, а кому повезет – районные газеты. Я до сих пор убеждена: лучшей школы для «молодого бойца» придумать трудно. Когда мне в 1998 году вручали высокую профессиональную награду «Золотое перо России», я (не в обиду «Сельской жизни» сказано) призналась, что научилась держать это самое перо в «Новых рубежах». И без них мои творческие успехи вряд ли бы состоялись. Пожалуй, это были самые счастливые годы моей жизни! Начало шестидесятых годов – пора оттепели. Словно в душном доме разом распахнули все окна. То, о чем шептались на кухнях, стали говорить вслух. Век «оттепели» и самих «шестидесятников» оказался коротким, но это было незабываемое время – упоение свободой, вера в светлое завтра, неуемная энергия, желание творить, любить, радоваться жизни. Все мы в ту пору писали стихи. После этого они у меня не складывались никогда…

 Здесь закалялся характер

Редакция «Новых рубежей» была слепком своего времени: каждый сотрудник – яркая индивидуальность, каждый выпущенный номер – шедевр (по крайней мере, мы к этому стремились), каждое наше чаепитие – литературный поединок. Грозой районных чинуш и бюрократов был Борис Резник – в будущем депутат Госдумы РФ. Определенно, его боевой характер закалялся в «Новых рубежах». Блестящие фельетоны писал Виталий Резников – будущая звезда 16-й полосы «Литературной газеты»; тонкую психологическую публицистику – Наташа Хромова; суровую прозу жизни – Вася Клименков, механизатор, переквалифицировавшийся в журналиста. Все мы самозабвенно любили то, что делали, а редакцию считали своим родным домом.

По сути, редакция и была домом, еще недавно жилым, с остатками мебели от прежних хозяев, веселенькими обоями на стенах, скрипучими деревянными половицами. Дом располагался по улице 2-я Советская поселка Жаворонки, в глубине яблоневого сада. Все комнаты были проходными. В отдельной сидел только наш главный редактор – Тимофей Ефимович Головушкин. Своя комната была, впрочем, и у нашей тети Лизы, уборщицы и истопника. В тесной комнатушке топилась печь, где тетя Лиза всегда кипятила чайник на всю нашу шумную и голодную компанию. Собственно, и комнат в доме было всего четыре. Как мы там размещались, не помню. Может, сидели за столами по очереди? Я только теперь поняла, что беды наши не от тесноты, а от пустоты… В тесноте, конечно, не в обиде, но все же с первыми теплыми деньками мы выносили свои столы в яблоневый сад. И розовая кипень цветов устилала их, как снегом. Осенью мы возвращались обратно, набивая ящики стола яблоками. Твердокаменные дички поспевали лишь к зиме, зато яблочный дух не выветривался еще очень долго. Но это – лирика. На самом деле работы было невпроворот.

 Кукуруза с Рублевки

 Газета была межрайонной. В ту пору Никита Сергеевич Хрущев затеял территориальную перестройку и перекроил карту по-своему. Появились зональные управления, объединяющие сразу несколько районов. Наш «куст» с центром в Одинцове объединял четыре района – если не ошибусь, Одинцовский, Можайский, Наро-Фоминский и Красногорский. В каждом у нас были собственные корреспонденты. Мы доверчиво и самозабвенно повторяли ошибки своего времени. Тогда мы привыкли верить всему. Свято верили и в то, что «королева полей» кукуруза спасет наш аграрный мир. Успехи в этом деле были очень заметные. По обе стороны Рублевского шоссе, в аккурат там, где громоздятся нынче дворцы и особняки, были ухоженные поля. И кукуруза росла на них отменная. Говорят, сам Хрущев останавливал возле этих полей лимузин и шел полюбоваться своей «королевой», обламывая порой спелые початки. А в кабинете нашего главного редактора, как и в других начальственных кабинетах, стояла вязанка сухих кукурузных стеблей высотой больше двух метров. 

 Уважаемая профессия

Никто в кабинетах не засиживался, и все тропки-дорожки нашего «куста» каждый из нас исходил вдоль и поперек. Многих мы знали буквально в лицо. Знали и нас, поэтому обращались, если надо, лично. В ту пору профессия была уважаемой, журналиста считали чем-то вроде материализованной идеи о справедливости. Самым скучным днем для нас был выходной – воскресенье. Поэтому в понедельник мы накидывались друг на друга с новостями так, будто не виделись неделю. Тот, кто особенно скучал по работе, мог прийти и в выходной – ключ лежал в заветном месте, на крылечке под половицей. Сегодня во все это даже верится с трудом. Дом наш в хрущевскую оттепель несся на всех парусах. Мы спорили, до хрипоты читали стихи. Мы все до одури любили свое, как оказалось, временное пристанище – «Новые рубежи».

…Еще в первую волну событий я была в Нагорном Карабахе. Людское горе, кровь, слезы и боль обожгли мне душу, иногда, казалось, мы в шаге от безумия. И в такую минуту встретить командированного от «Известий» в эту «горячую точку» Бориса Резника! Мы вспомнили с ним наш яблоневый сад. Значит, не привиделся он мне. Как это у Цветаевой: «За этот ад, за этот бред пошли мне сад под старость лет».